Беседуем со священником Валерием Духаниным, автором книги «Оккультизм, суеверия, порча. Низложенный священник Беляев записал видеообращение к патриарху Кириллу. Лента новостей Друзья Фотографии Видео Музыка Группы Подарки Игры. Священник Валерий Духанин Но проректор непреклонен. Его голос становится еще строже, в нем чувствуются ноты отвержения: – Нет. Священник Валерий Духанин, клирик Николо-Угрешской духовной семинарии, кандидат богословия сегодня провел с нами этот Светлый вечер.
Довериться Богу. Священник Валерий Духанин
За три недели была собрана вся необходимая сумма — два миллиона рублей!!! Теперь всё в руках Божиих. Уповая на милость Божию, желаем нашему дорогому батюшке здравия, крепости духа и терпения в прохождении лечения. Просим ваших сердечных молитв о здравии батюшки!
Неожиданно, парадоксально жизнь претворилась из равнодушия в ежедневное предстояние Богу — в молитвах и на богослужениях. Так пробуждается ранее спавший, так вместо сонных видений наступает реальная жизнь. Но самая главная просьба, крик сердца — о жизни родного дитяти — почему-то так и не исполнилась. Всю маленькую шестилетнюю жизнь доченьки у нее было только одно человеческое желание — чтобы прошла эта шишка. Она загадывала это желание и на день рождения, и в новый год, и в храме, и по-детски просила у аквариумной золотой рыбки.
Еще пастырская нагрузка… Но сил уже не было. Почему-то люди, как только видят больного онкологией, показывают на него пальцем. Так, наверное, раньше смотрели на прокаженных. Сострадают и не думают о том, что каждый человек умрет. Трагизм не в том, что человек смертен, а в том, что «он иногда внезапно смертен». Из тех врачей, которые меня лечили, некоторые уже умерли, хотя никакой онкологией не страдали. Все заканчивают свой жизненный путь одинаково.
И болезнь — это как раз возможность понять, что мы живем не ради тленного мира. Но если человек обрывает свою жизнь, как отец Андрей Немыкин? Или, допустим, в Бердске мать убивает сына с ДЦП и сама совершает самоубийство. Значит, испытание не по силам? Зачем тогда? Но если ты не будешь выдергивать свою руку из руки Божией, то Господь проведет тебя через что угодно. Да, иногда человеку даются такие испытания, когда кажется, что все — безысходность.
Но этот момент как раз и есть самый драгоценный. Ведь даже Спаситель прошел через это. В Гефсиманском саду, ожидая предстоящие муки, Он говорил: «Да будет воля Твоя». Так Христос показывает, что наша безысходность Ему тоже понятна. И это дано нам не просто так. Хочет ли человек даже в такой безысходности все равно принять Бога? Или же от Него нужен лишь комфорт?
Вот в этом и совершается самоопределение личности. И после Господь являет Свои чудеса. Почему Богу недостаточно просто молитвы и праведной жизни? Просто каждому — свое. Самые тяжелые испытания — как раз моральные. Ты не болеешь, например, но тебя кто-то предает. Внешние болезни более заметны для окружающих, поэтому про них говорят.
А пред Богом как раз важно то, что человек испытывает внутри. Но что мы тогда делаем? Но его участь мы вверяем в руки Господа. Если у него случился нервный срыв, поступок может быть продиктован такими мотивами, которых нам не понять своим грешным умом. У каждого человека свой внутренний мир, и все только на Божиих весах. Требовать от другого, чтобы он непременно был идеалом христианской жизни, мы не вправе, потому что мы сами постоянно грешим. Разве это не осуждение?
Может быть, они хотели показать, что никак не оправдывают этот поступок в среде священства… Чисто по-дружески не было бы ничего предосудительного в том, чтобы почтить память. Но священники — люди подневольные. Если вдруг так решило епархиальное руководство, то им пришлось исполнять предписание. А проводить человека, который близок, в последний путь очень важно. Человек, допустим, занимался бизнесом, у него были разные проекты, а потом вдруг оказалось, что он где-то не рассчитал свои возможности — и все начало рушиться. Получилось так, что под удар он ставит своих близких людей, и если дело дошло бы до суда, то с них тоже принялись бы взыскивать какие-то суммы. И человек впал в отчаяние, думал наложить на себя руки: «Ну вообще просто уйти из жизни, раз настолько все плохо».
Но это обманчивая ситуация. На самом деле проблема существует в голове. Ничего еще не случилось, никто на него не подает в суд, а он уже себя накрутил просто из-за того, что он договор не выполняет. В таких ситуациях человек замыкается, как в скорлупе. И мы должны ее расколоть, чтобы показать, что мир намного шире, что Господь через эти обрушения подает выход к чему-то более светлому. И тогда человек либо совершит необдуманный поступок, либо доверится Богу. Он делает первый шаг вроде бы в пустоту, но Господь его будет поддерживать за руку.
Как бы вы ответили? В Евангелии от Марка есть притча о посеве и всходах. Сначала появляется зелень, потом колос, потом зерно. А как только наступает время жатвы, немедленно посылается серп. Господь ждет от человека, чтобы его потенциал максимально раскрылся в какой-то период жизни. И если это случилось, то Господь его забирает отсюда. А дальше душа уже раскрывается в вечности.
Я понимаю, что по-человечески это трудно объяснить… — Но вы как-то и сами писали, что не хотелось бы уподобляться срезанным до времени плодам. Мне будет 45 лет, ей — 75. И она говорит: «Как будто еще и не жила!
Этим колодцем владел какой-то прокаженный, который черпал воду и наливал ее в золотой сосуд. Отшельник вдруг почувствовал нестерпимую жажду, но, гнушаясь прокаженным, не хотел брать у него воду.
И опять был ему голос: «Почему ты не пьешь этой воды? Что за дело до того, кто черпает ее? Он только черпает и наливает в сосуд». Отшельник, придя в себя, понял смысл видения и раскаялся в своем поступке. Затем он призвал пресвитера и просил его преподавать Святое Причащение по-прежнему.
Так и нам перед Причащением должно думать не о том, насколько благочестив совершающий Таинство священник, а о том, достойны ли мы сами быть причастниками Святых Даров. Святые Таины не являются личным достоянием священника. Он только служитель, а распорядитель Святых Даров — Сам Господь. Посредством священнослужителей в Церкви действует Бог. Поэтому святитель Иоанн Златоуст говорил: «Когда видишь, что священник преподает тебе Дары, знай, что… это Христос простирает к тебе руку».
Неужели мы отвергнем эту руку? Бывает, что христиане, регулярно причащающиеся Святых Таин, стараясь вести внимательную духовную жизнь, неожиданно испытывают искушение нечистыми и хульными помыслами. Невидимый враг пытается осквернить своими наваждениями ум христианина, а через это расстроить его приготовление ко Причащению. Но помыслы подобны ветру, который веет независимо от нашего желания. Святые отцы заповедуют не сосредотачивать внимания на приходящих помыслах, чтобы не увязнуть в постоянном внутреннем противоборстве.
Чем больше мы пережевываем помысел, тем он реальней становится в нашей душе и противостоять ему всё труднее. Лучше игнорировать все мысленные прилоги, а ум заключать в слова молитвы, ведая, что подступающие помыслы не наши, а вражьи. Внимательная, теплая молитва рассеивает сумерки лукавых приражений, душа освобождается от мысленного угнетения и обретает благодатный мир. Фото: Ю. Ru В нашей духовной жизни возможно и такое искушение.
Христианин усердно готовится к принятию Святых Таин, постится, воздерживается от мирских увеселений и дел, тщательно подготавливается к Исповеди. Но едва он причастился, как с радостью сбрасывает с себя всякий духовный труд, словно лишнее, ненужное бремя.
Довериться Богу. Священник Валерий Духанин
Об этом повествует книга священника Валерия Духанина — «Покаяние как исцеление: О таинстве Исповеди». Левая колонка. Фотография от Иерей Валерий Духанин. Священник валерий духанин его болезнь последние новости. Мы поговорили об этом с клириком храма преподобного Пимена Угрешского Николо-Угрешской духовной семинарии, кандидатом богословия, писателем и публицистом иереем Валерием Духаниным. Священник Валерий Духанин служит в храме Иконы Божией Матери Казанская и иногда в других церквях Николо-Угрешского монастыря.
В РПЦ отказались называть причины запрета в служении иерея Сафронова после панихиды по Навальному
Лучшие и новые книги 2024 автора: Священник Валерий Духанин в интернет-магазине Лабиринт. Другие истории. Духанин Валерий Николаевич. вы делаете те новости, которые происходят вокруг нас. А мы о них говорим. Это рубрика о самых актуальных событиях. Священник-Валерий Духанин | ВКонтакте. В предсмертной записке он написал, что не может больше терпеть боль.
Им помогли
Священник Валерий Духанин служит в храме Иконы Божией Матери Казанская и иногда в других церквях Николо-Угрешского монастыря. Священник валерий духанин его болезнь последние новости. Об этом повествует книга священника Валерия Духанина — «Покаяние как исцеление: О таинстве Исповеди». В студии кандидат богословия, преподаватель Николо-Угрешской духовной семинарии, автор многих книг, публикаций и докладов о смысле и значении православной веры иерей Валерий Духанин. Протоирей Валерий Духанин: биография, борьба с раком и служба в церкви. Лента новостей Друзья Фотографии Видео Музыка Группы Подарки Игры. ЛАВРСКИЕ СТАРЦЫ. Новые чудеса преподобного Сергия. Священник Валерий Духанин.
Священник Духанин Валерий Николаевич: биография, в каком храме служит, уроки православия
Хотя есть неплохие обеты, например, бросить курить ради того, чтобы у ребенка что-то исполнилось. К преподобному Паисию Святогорцу приходил один человек и очень просил за своих детей. Преподобный Паисий говорил ему: «Если ты хочешь, чтобы молитва исполнилась, сделай что-то ради своего ребенка, хотя бы откажись от курения». И тот человек взял пачку сигарет, смял ее и оставил на стасидии в домовом храме преподобного Паисия. Правда, потом произошел курьезный случай. Приходит следующий человек, решил закурить, и старец ему говорит: «Ты что делаешь? Здесь же Святая Гора». А тот отвечает: «Я на стасидии увидел пачку сигарет. Ты куришь, а мне не даешь». Преподобный Паисий говорит, что мы быстро скатываемся к осуждению кого-то, неправильно поняв ситуацию.
Тот человек подумал, что это Паисий Святогорец специально у себя держит сигареты. Какие-то последствия все-таки бывают? У одного человека беременная супруга получила медицинское заключение, что необходимо делать аборт. Они дали обет полного супружеского воздержания. У них это должен был быть уже четвертый ребенок, и они думали, что будут вести чистый, почти монашеский образ жизни. И действительно, ребенок родился благополучно. И получилось так, что они не потянули этот обет и у них еще рождались дети. А потом этому человеку был поставлен диагноз онкология, и он понял, что это за нарушение обета. Он каялся, исповедовался, в итоге не умер от этого диагноза.
Господь милосерден, и даже если люди неустойчивы и где-то спотыкаются, все равно Господь поступает по Своему милосердию. Но чтобы у нас все-таки в духовной жизни была некая серьезность, Господь нас вразумляет. Вразумляет очень серьезными Своими посещениями, и человек понимает, за что ему это было дано. Но все в конечном итоге разрешается положительно. Какие-то еще, возможно, обязательства... Воинская присяга, присяга священника, клятва врача… Она скорректирована, Гиппократ был все-таки язычником, и я не знаю, сейчас дают ее или нет. В общем, это касалось существенно важных жизненных служений — это защита Отечества, забота о здоровье, забота о духовной жизни народа. Для тех, кто принимает это служение, это не просто работа, ты должен всего себя отдать, пожертвовать этому. Соответственно, такое пожертвование сопровождается обетами пред Богом, что человек всецело посвящен этому делу.
А не так, что захотел — и стал священником, а потом расхотел — и перестал, то есть священный сан — это не телогрейка, которую то надел, то снял в зависимости от погоды. Это полностью меняет твою жизнь, ты уже посвящен Богу, ты не можешь принадлежать себе, каким-то своим корыстным желаниям. Путь только такой, и если кто-то сходит с этого пути, нарушая обет, то потом очень мучается. Те, кто посвятил себя армии, офицеры, если уходят из армии, не становятся клятвопреступниками, у них же нет, как у священников, посвящения — хиротонии. Но все равно некоторые себя после этого чувствуют не в своей тарелке, хотя у всех по-разному. Прямое нарушение клятвы — это предательство, когда ты давал присягу, что будешь, не щадя своего живота, отстаивать интересы своего государства, а потом вдруг переходишь на сторону врага. Это уже прямое предательство. Либо супруги предают друг друга… И кто-то просит прощения, а ты просить не можешь. Всякое предательство — это убийство.
Убийство дружбы, если предают друга, убийство семьи, если предают семью, ты все разрушаешь. И предательство Бога, убийство своей духовной жизни, когда человек предает Бога своим грехом. Бывают и такие, кто прямо отрекается от Бога, в советское время было очень тяжело, кто-то слагал с себя священный сан, но всегда это заканчивалось очень плачевно. Поэтому надо понимать, что это как ядерный взрыв. Ядерный взрыв, который все вокруг повреждает, и страдает не только человек, но и те, кого он предал. Но те, кого он предал, должны понять, что хуже всего ему — предателю. Как раз о нем и надо бы помолиться, чтобы Господь его вразумил и чтобы душа его спаслась. А мучаются в итоге все. Мы уже говорили, что человечество как некий организм.
Представим, вдруг перестали ноги ходить, «предали» весь организм и не выполняют свои функции. Если ноги перестали ходить, то от этого весь организм страдает, человек не может уже активно двигаться, а организму нужно движение. Тогда другие органы тоже испытывают некий дисбаланс, и нужно предпринимать какие-то усилия, массажи, чтобы из этого выйти. То же самое, когда кто-то из людей вдруг перестал быть человеком. Предательство — это когда ты перестаешь быть человеком, потому что всякое предательство — это убийство, и в этом смысле ты убиваешь в себе человека, свою совесть. Хуже всего предателю, потому что он прокладывает себе дорогу в ад, и для того чтобы как-то решить эту ситуацию, нужно молиться о его вразумлении. Даже если ты сейчас не можешь его простить, то хотя бы просто молись: «Господи, вразуми его». Со временем мы начинаем прозревать: оказывается, в какой-то мере каждый из нас является предателем, потому что у каждого из нас есть какие-то грехи, и не всегда они мелкие. У нас всегда есть выбор: отдать предпочтение Богу или греху.
И мы зачастую выбираем именно грех. Когда у вас возникнет какое-то искушение, подумайте, что лучше выбрать: этот грех или Бога. Лучше, конечно, ко Господу идти, но сколько раз мы все-таки спотыкаемся, выбираем грех, становимся предателями... Однако Господь нас не уничтожает, Он всем дает лучи солнца, дождь на всех посылает, на праведных и неправедных, потому что он всех любит. Поэтому надо понимать, что если мы прощаем предателей, то и Бог нас и наше предательство простит. Бывает такое, что организм в полном составе начинает предавать — целый народ. Что происходит? К примеру, какая у нас в стране статистика по абортам? На что нам надеяться в такой ситуации?
Корректно вообще так говорить: «Бог оставил»? Казалось, Бог не помогает. Преподобный Антоний взмолился: «Господи, где был Ты? Почему не явился вначале — прекратить мои мучения? Терпение Антония Великого, как мы знаем, обернулось многими духовными дарами. Богооставленность — это, по преимуществу, наше субъективное ощущение. Нам кажется, что мы оставлены Богом, потому что нам плохо, и потому, что все не так, как нам хочется. А на самом деле Господь в этот момент как раз рядом, Он закаляет нас в горниле кажущейся богооставленности. Как ни странно, это состояние может оказаться драгоценным, принести свою пользу.
Потому что в такие минуты в два счета обрушивается наше высокое мнение о себе. Мы-то думали, что в духовной жизни мы что-то представляем собой. И вдруг оказывается, что мы погибаем, кругом не за что ухватиться. Никакой сверхъестественной помощи нет, а только беды сыплются справа и слева. И вот из такого состояния молитва как раз бывает самой сильной. Такая молитва, словно глубокий вздох сердца, сразу восходит ко Господу. Потому что это молитва смирившейся души. Но самое главное: Спаситель ведь нужен только погибающему. Если ты не увидел себя погибающим, то и Спаситель тебе не особо-то нужен.
Вот к этому Господь и подводит нас в такие минуты испытаний. И либо ты скажешь себе: все равно я буду с Богом, даже если кажется, что Господь про меня забыл. Либо ты проявишь слабость, будешь роптать, но и это не значит, что Бог от тебя отвернулся. Господь непременно что-то явит для вразумления твоего и спасения. От чего он наступает? Бывает, человек как бы выгорел, принявшись за многие подвиги, он как бы переел и потерял на время вкус к духовной жизни. Бывает, мы просто расслабились, как бы спим. И тогда Господь попускает нам скорби, чтобы растормошить нас и вывести из этой спячки. Во время сильных скорбей и переживаний человек действительно как будто просыпается.
И уже обращение к Богу для него — не просто пустой звук, а крик души. Одна знакомая инокиня с Елеонской горы в Иерусалиме рассказывала, как за 26 лет до этого она приехала простой трудницей, готовясь умереть. У нее был страшный онкологический диагноз, но она никому не говорила, устроилась трудиться в обители, выполняла самые черные работы и молилась, молилась, молилась. Вот, она говорит, тогда казалось, что сейчас упадет в обморок прямо в этом туалете, который вычищает. Но она молилась и молилась при этих трудах. И говорит, что сейчас уже нет такой крепкой молитвы, какая была тогда, не может вернуться на тот уровень горячей и пламенной молитвы. Еще один батюшка все время служил молебны о ее здравии, он проникся к ней состраданием. И каким-то чудом болезнь отступила, поначалу она даже боялась идти на проверку. А Господь действительно явил настоящее чудо, она осталась в обители — это Спасо-Вознесенский монастырь на Елеонской горе.
Но той сильной молитвы, говорит, так и не удается вернуть. Я думаю, что мы просто не можем все время идти на подъем, нам это тяжело, и потому наш духовный путь протекает волнообразно, чуть вверх, чуть вниз, но главное — вперед.
Это же, в общем, в этом смысле человек не поменялся, наверное.
Ну, да, лузгает он семечки у себя на завалинке или сидя перед этим своим ноутбуком, погрузившись в те же пустые беседы в социальных сетях. Но собственно, что вы хотите, чтобы я изменил этот мир? Мы же и пытаемся как-то вырвать людей, когда проповедуем, и всё это готовим тоже, в тех же социальных сетях выкладываем, в том же интернет-пространстве, то есть мы пытаемся как бы заполнить это.
А вот уже люди как там — как они сами. Тут ничего не могу… Отче, а вот еще по поводу прошлого. У вас есть фраза такая в одной из статей: «Хочешь узнать меру испытаний своего времени — сравни с испытанием времен предыдущих».
Я тоже очень часто пользуюсь этим приемом, когда говорю… Ну вот не знаю, у меня родители, дай Бог им здоровья, они пережили войну, они пережили голод — детьми еще, но настоящий голод. И поэтому смешно сравнивать. Но с другой стороны, мне кажется иногда, что вот в этом подходе, когда мы говорим, то, что вы прекрасно так резюмировали, это можно использовать только как педагогический прием.
Потому что с точки зрения какой-то сутевой, есть те испытания, которые есть. И я, конечно, могу настроиться, думая о родителях моих и о войне… или там я помню, как мы жили, даже в бытовом плане. Но решить мою бытовую ситуацию сегодня мне это никак не помогает, это воспоминание.
Оно меня может немножко эмоционально завести, но проблема… решается проблема сегодняшнего дня. Вот что вы думаете по этому поводу? Ну, думаю, что именно так и получается.
Как моя мама вспоминает, что еще при керосиновой лампе занимались. В деревню приехали они — крыши были еще соломенные, потом уже там какая-то пошла цивилизация. Или вот тоже не так давно автобиографию Андерсена, он написал про себя… Он же там в этой каморке родился, бедность была страшнейшая — там комнатка какая-то, выход на чердак, ящик с горохом проросшим.
А ему мама говорит, что ты живешь как настоящий граф. А вот мы-то… Потому что ее вообще родители выгоняли на улицу просить милостыню. И она стеснялась просить, просиживала под мостом, и, в общем, в таком вот ритме жила.
Ну, выросла трудолюбивой. И вот Андерсен — он какой-то урок вынес. Но когда мы про это рассказываем, то что наш современник.
Он скажет: ну, да, это было, мы их уважаем, любим, но наша жизнь от этого никак не меняется. Тут, видимо, нужны какие-то другие уже уроки, что-то вот такое другое. Если современный человек — он будет думать, что вот человечество — это, действительно, всегда как ты живешь в этом комфорте.
И если ты не будешь знать прошлого, то ты можешь оказаться не готовым перед будущим. Потому что очень запросто может всё это прекратиться. Очень запросто.
Это сейчас. А в 90-е годы, если вспомнить? За 20 лет, как 2000-е годы пошли, подзабыли уже, что было в начале 90-х годов.
При этом мы же это уже не рассказываем, мы это сами помним, да? А наивно думать, что это не повторится. И ресурсы заканчиваются, нефть, газ, не надо думать, что они бесконечные.
И всякие вот экологические проблемы. То есть если ты сейчас привык к комфорту, то в определенный момент ты окажешься не готов к экстренной ситуации, просто не готов. И это так и получается, что где-то что-то там происходит, или кто-то в кого-то стрелять начинает, и все просто не знают, как себя вести, просто в панике разбегаются.
Ну да, мы недавно все обсуждали эту ужасную ситуацию в школе… То есть люди оказываются не готовы к ситуации, потому что привыкли просто вот к таком комфортному течению. Ну, я скажу, на самом деле есть много положительного и сейчас, когда… Ну вот сын мой, когда … да и сейчас он ездит, вот эти военно-патриотические сборы, где они постоянно там выезжают в леса, и какие-то у них там соревнования, и они по этой грязи ползают там, и осенью в том числе, решают какие-то задачи. То есть в принципе находятся такие люди, которые работают с молодежью и приучают их к более жестким условиям жизни.
Отче, у меня есть любимый вопрос в этой теме, и на него все время по-разному отвечают. Терпение и смирение как соотносятся друг с другом? На мой взгляд, это напрямую взаимосвязано.
Если нет терпения — какое же тут смирение? Хотя кто-то, вот, он не стерпел — ну вот и смирись, признай свою нетерпеливость. То есть тут по-всякому можно.
Но все-таки это напрямую взаимосвязано. Если приходится что-то терпеть, то это тебя ведет к смирению. А если ты не научился терпеть… Вот, семья, я вам скажу, это просто вот что-то.
Это школа терпения. Поначалу даже никто и не догадывается. Ну вот мое глубокое убеждение, что, если ты не являешься вот именно христианином, который старается жить по духовной жизни, даже по каким-то строго аскетическим правилам, уж простите за такие… что пугаю, этих слов, строгой аскезы, вот если ты так не живешь, ты просто семью не сможешь сохранить.
Потому что, как только рождается ребенок, вот я помню этот момент — всё, всё другое. Уже забыли про самих себя, уже забыли там уделять друг другу внимание. Ну, а семьи-то молодые, им хочется там вместе провести время, порадоваться как-то, поласкать друг друга.
А тут вдруг всё, ребенок — и… И привет, и времени нет. И он все время кричит, его надо все время там успокаивать, носить на руках, менять пеленки, кормить. И это такая школа терпения!
А из этого и родится смирение. Вот если не произойдет так, если вот только я, вот только для себя, если вот семья для того, чтобы себе угодить, — то нет, всё порушится. Мне еще один поворот здесь кажется очень важным.
Николай Николаевич Лисовой, Царствие ему Небесное, он мне как-то сказал, ну, собственно, в программе, что смирение ведь через «ять» писалось до революции, и это было однокоренное слово со словом «мера». То есть смирение — это знание своей меры. Ну, я понимаю, что это такой вопрос, может быть, лобовой, на который сложно ответить положительно, но все-таки вот насколько вы свою меру знаете?
Ее приходится узнавать. Приходится узнавать. Потому что, конечно, когда вот человек еще юный, он учится, то у него такой максимализм и, соответственно, планы, максимальные планы.
Вот то там сделать, это сделать. А потом ты проходишь… Но как правило, после 40 лет уже происходит это. И ты… Смиряешься поневоле, или что?
Уже поневоле должен понять, что ты уже не сможешь стать, ну, допустим, ученым. Ну вот, скажем, защитил я кандидатскую диссертацию, а когда взялся за докторскую, то уже сил не хватило просто-напросто. А тяжело вы расставались с этой идеей, допустим, защиты докторской?
Вы как-то переживали по этому поводу? Ну как… Нет, для меня это не было основной целью. То есть я писал очень много на другие темы, и больше вырисовалось как бы направление такое вот литературное, ну, духовной направленности, конечно, то есть не сугубо научное, где вот ты сидишь с такими чрезвычайно учеными книгами, изыскания всякие делаешь.
Но и здесь ты прекрасно понимаешь уже, что… вот, ты видишь, допустим, Достоевского, ты видишь даже современных каких-то авторов, которые пишут лучше… Вот так смотришь, да? И начинаешь понимать, что вот Господь тебе дал свою меру, и не нужно здесь перепрыгивать через себя. Ну, раньше-то, конечно, из-за этого и гробил свое здоровье, что сидел там и в ночь, специально.
Ну, допустим, если знал, что завтра у меня там ряд каких-то дел, которые — туда поехать, туда поехать… То есть специально перед этим работаешь в ночь, чтобы максимально как бы за два дня литературно поработать, что-то написать, что-то там проштудировать, а потом уже с мутной головой следующий день ездишь, решаешь какие-то вот там хозяйственные дела, то сейчас уже начинаешь понимать, что, вот, какую-то Господь дал тебе меру — и не нужно перепрыгивать, иначе просто всё переломаешь. То есть, эта мера — она познается, и приходится ее познавать. ПРОЩЕНИЕ Ваше отношение к исповеди — не как человека, который исповедуется, а как человека, который исповедует, — оно сильно поменялось после опыта болезни?
Я скажу так, что, конечно, болезнь — она приоткрывает… Но вы, наверное, ждете от меня, что я скажу, что стал я там мягче… Нет, у меня нет ожиданий. Понимаете, как раз, может быть, в чем-то даже наоборот. Неожиданный ответ.
Очень интересно, да. Почему так? Потому что я-то как бы и раньше особо там старался людей не… как-то жестко не относиться.
А потом вот, когда болезнь, то, вот… Понимаете, болезнь — это такой целый период, в котором ты многое переосмысливаешь, и внутри вот всё как-то перерождается, перегорает прежнее, что-то новое появляется. И потом вдруг видишь, что вот здесь я, конечно, был неправ, то, что люди, допустим, приходили, спрашивали на что-то позволение. То есть как раз вот болезнь — она привела к тому, что я понял, что кое-где нужна строгость.
Болезнь — она как бы обнажает голос совести. И совесть — она вот своей болью говорит, что вот здесь надо было так, чтобы люди не впадали потом в грехи из-за твоего попустительства. А получается, ты, как священник, попустил, они впали в грехи — и ты тоже к этому причастен.
С такими вещами нельзя, конечно, играть. И ты вот в этой каше заварен и понимаешь, что где-то надо было просто больше строгости проявлять. Отче, а вот, вы говорили в интервью, что, когда вы оказались в Израиле, когда вам один священник сказал, что вот, вы человек хороший, но у вас есть грехи.
И вот, если я правильно это услышал, там вот есть такая связка «грех — болезнь», да? Если мы принимаем логику, что болезни посылаются за грехи, вот, кармически, во-первых, мне кажется, мы, действительно, движемся в сторону кармы и судьбы, а не христианского отношения. А во-вторых, мы в этой логике никогда не объясним, почему негодяи не болеют.
То есть понятно, можно это списать на то, что Мои пути не ваши пути, говорит Господь. Но если Его пути не наши пути — мы не имеем права сделать этот вывод. Вот мне, скорее, опять же, что я у вас прочитал, тоже у вас, кажется намного более здесь мне близким и важным: болезнь как возможность увидеть грехи конкретному человеку.
Но вот принять позицию «любая болезнь есть следствие грехов» — мне кажется, мы от Евангелия куда-то здесь уходим, нет? Ну, конечно, да, конечно. Ведь помните же, сказано, что не он согрешил и не родители его, что он таким родился, даже родители его не согрешили.
Но чтобы дела Божии явились на нем, то есть, особый Божий промысел. Но скажу так, что… и вообще жизнь вся — она, понимаете, не подчиняется логически формальным законам, во многом. Потому что Господь Бог — это вот не электрический ток, который, когда там к оголенным проводам прикоснулся — и он тебя бьет.
Неважно, хороший или плохой ты человек. Прикоснулся — он тебя бьет, потому что такой закон. А Господь — Он есть Бог живой.
И поэтому здесь все-таки совсем другие отношения. Бывает, что человек согрешит, а не заболеет, потому что Господь, вот, Он по-другому ведет такого человека. А бывает, он и не грешит, а наоборот, заболеет.
Может быть, или уберегает его, или еще чего. То есть ни в коем случае нельзя бросаться фразами, тем более ставить по медицинским диагнозам такой духовный диагноз, что… ну, как, знаете, некоторые говорят, что вот, если кто обижается, значит, заболеет раком, если кто гневается, то у него или с печенью, желчь, значит, с желчными протоками что-то не то, и так далее. Ну, там с блудными страстями — я уж там не знаю.
Что-то ужасное должно наступить, да. То есть нельзя — почему? Потому что ты выступаешь тогда как такой судья, и очень примитивный судья.
Очень примитивный судья, который вообще даже не соображает, что на самом деле и как. Но есть вот, действительно, что Господь, путем каких-то болезней кому-то дает некие вот подсказки. А я даже вопрос-то не задавал, а просто во мне жила такая вот мысль, именно вот внутри, что я умру.
До этого позвонил вдруг один наш выпускник, священник, отец Александр, фамилию не буду говорить. И он вдруг говорит: «Отец Валерий, а с вами ничего не случилось? Вот, мне неожиданно сон был такой.
Я вообще, — говорит, — в сны не верю, как вы понимаете, что мы, священники…» Обычное начало в таких случаях, да. Ну, священники, все-таки, к снам очень критично. Но, говорит, очень необычный, что я приезжаю в нашу семинарию, захожу в аудиторию — и вижу вас, подхожу поздороваться, и вдруг чувствую, что рука мертвенно холодная, и как вот такой запах смерти пошел, вот этого тления, когда уже почивший.
Ну, вот, я говорю, я заболел, то и то, диагноз. И… ну, он говорит: мы, конечно, молиться будем. И я вот с этой мыслью, что как бы смерть, приезжаю туда и там попадаю в один из монастырей.
Он не священник, он монах, хотя игумен. То есть там такое бывает. Понимаю, да.
И он неожиданно вдруг говорит… И я его не спрашиваю, вообще, в принципе не спрашиваю, просто вот ему там сказали, что я вот болею. А он говорит, что нет, не умрешь. Сейчас вот не умрешь.
Ну, еще кое-чего говорил, не буду передавать. Но говорит, так скажу, что вы, конечно, человек добрый, по-доброму к людям относитесь, но у вас есть грехи. И вот болезнь дана за грехи.
И он так сказал, что эта болезнь — она поможет увидеть грехи и освобождаться от них. То есть вот здесь как бы ключевое. Ну, да, «потому что у вас есть грехи» — не ахти себе какой вывод, как будто бы вы не знали, что у вас есть грехи, да?
Я знал, что они есть, но я не все их видел. А как раз в период всего вот этого испытания жизненного они стали проявляться как бы вот в картинах, в новом таком осмыслении, и пошло вот отторжение от них, вот в чем дело. Вот это было ключевым в данный период жизни.
То есть пошло полное внутреннее отторжение и исповедь уже в новом таком ключе, чтобы освободиться от них, уже вообще не прикасаться к этому. Вопрос такой: а значит, есть и мнимая любовь? Ох, да.
А вот, мнимая любовь, это что такое? Да мнимая любовь — это вот то, во что мы все время вляпываемся по нашей жизни, когда мы думаем, что это вот любовь. Или кто-то вот там влюбился, и вот у него эмоции вспыхивают, и думает, что это любовь.
И вроде бы он… мы же говорим: любовь — это жертвенность, собой там пожертвовать. А влюбленный тоже готов пожертвовать собой там ради любимого, пойти на смерть. Но дело все в том, что эта влюбленность — она не испытывается вот именно буднями.
А любовь подлинная… Вот все-таки не буду давать определение словесное, пусть каждый вот сам нащупывает в своей жизни. Потому что наша жизнь — это есть путь к постижению любви, какая же она, чтобы изнутри ты понял, что же такое любовь. И вот с годами, если ты стараешься, то, может быть, и поймешь.
А может, и нет. То есть да, вот дети, допустим, они там где-то вот и ссорятся, и что-то там и против… А ты вот уже… не обида, ничего, а уже по-другому. Все равно они мои родные.
Все равно люблю. Все равно вот для них, понимаете. То есть они, даже если что-то они и вспыльчиво ответят — нет, все равно.
То есть любовь — это когда все-таки о себе забываешь — и о другом.
Ну, наверное. Самое главное, понимаете, не входить в такой вот внутренний протест тому, что Господь тебе посылает.
Потому что на самом деле даже с психологической — вот вы упомянули психологические какие-то вещи, человек страдает от внутренних противоречий. И все неврозы, психозы, они начинаются с внутренних противоречий. Ну, допустим, элементарное противоречие: когда человек на что-то надеялся, да, — ему другое посылается.
Он строил одни планы — ему другие. И вот из этого разрыва ожидаемого и реального происходит болезнь. А надо просто понять, что Господь находится рядом — вот как отец, который ведет за руку ребенка, Он ненужную игрушку у тебя забирает.
Он нужные какие-то труды, которые тебе надо понести — Он этому тебя учит. Ты только не сопротивляйся этому, вот прими как Божие. Вот Господь рядом, и Он тебе это подает — значит, Он тебя не забыл, понимаете.
Значит, Он действительно твою руку не выпустил из Своей руки. Поэтому живи так, что тебя так именно Господь ведет, а чуть попозже ты увидишь смысл этого. Ананьев — «Семейный час» на радио «Вера» продолжается.
Говорим сегдня о том, по сути, как ходить по воде, как принимать неизбежное и смириться с тем, с чем смириться на самом деле сложно. И меня все-таки — вот чтобы мы уж окончательно расставили все точки над ё, — не оставляет в покое, что вот то, о чем мы с вами говорим, это действительно, очень, может быть, ну непросто, но возможно с собой договориться — работа там, отчаяние, даже собственное здоровье — возможно, это вот то, что ты внутри переживаешь. Но как смириться с тем, что происходит не с тобой, на что ты не можешь ни повлиять, и принять ты не можешь.
Потому что ну как ты можешь принять болезнь собственного ребенка? И сказать, что вот болезнь послана тебе Богом — ты тоже не можешь. Потому что болезнь есть зло — мы много об этом говорили с протоиереем Вячеславом Перевезенцевым, я очень хорошо помню, как раз о болезнях мы говорили, — как и любое зло, она иррациональна.
В ней нет смысла, это не наказание и не урок. А тут ребенок. И ты, вот балансируя, вот я очень много думал о том, что почему так трудно верить Богу, вот по-настоящему — потому что каждый из нас балансирует между верой и неверием, между верой Богу и верой в силу обстоятельств там, законов бытия, власть денег, связей, врачей, лекарств, всего чего угодно.
И вот здесь ты теряешь этот баланс и сваливаешься. Протоиерей Валерий — Да, и надо сказать, что я сам достаточно часто в это сваливаюсь, даже по элементарным каким-то вещам. Когда ну где-то вот в средствах массовой информации проходят такие известия, что где-то неожиданно вот детки погибают, когда даже элементарно вот какой-то люк, куда они там проваливаются, еще чего-то происходит.
И каждый раз, особенно такая вот, именно детская, невинная смерть, она вот, ну невольно такой даже вопрос: ну где же вот Господь, Который вроде бы рядом, почему Он невинных детей не спасает от этого? И всякий раз я прихожу только к одному единственному выводу. Прежде всего то, что вот покуда мы вне рая, вот мы потеряли рай — это факт — зло, оно будет постоянно отравлять нашу жизнь.
И второе, что всякое зло, оно несправедливо. И суть вот этих вторжений вот такого зла, оно и будет сводиться к этой несправедливости. То есть если мы хотим, что, ну скажем, если мы хотим видеть такую картину, что вот человек грешит, грешит, грешит — ну ему раз вот, наказание, заболел, он потом одумался или не одумался, да.
Или то есть вот такая картина, она, понимаете, не проходит. То есть мы видим, что человек может там и пить бесконечно, и вроде бы он не болеет даже ничем таким вот страшным, чем вдруг — раз, и заболел какой-то невинный ребенок —мучается, умирает, и родители горюют. И постоянно мы видим эту вот несправедливость жизненную.
Так вот всякое зло, оно по сути несправедливо. И самая суть зла, как раз и заключается в его несправедливости, что оно вот именно так будет отравлять. И никогда мы не сможем этого принять.
Почему, потому что все равно вот душа каждого человека, вот она ну к чему-то вот бесценно доброму, да, к какой-то вот чистой любви стремится. Мы нигде не видим правды, но всегда мы хотим, чтобы была правда, да. Ну элементарно — вот все время мы хотим, избираем там депутатов, правителей — хотим, чтобы какой-то порядок, но все равно вот все рушится.
И все равно стремимся к той же самой правде. То есть эта неискоренимая наша тяга внутренняя к безусловной правде, она показывает, что душа человека, она ориентирована на что-то небесное, чего здесь, на земле, мы просто не найдем. Хотим мы того или нет, но будут умирать вот эти безвинные дети.
Вот как в Ветхом Завете, самая первая смерть, вспомните — это не Адам согрешивший, не Ева умирает — умирает их ребенок, причем лучший ребенок. Не Каин, который там был тоже такой завистливый, гордый, Богу жертвы приносил как попало, да, что придется — ну как трактуют отцы. А умирает лучший, чистый ребенок — Авель.
То есть самая первая смерть, она, несправедливая смерть, в Ветхом Завете. И в Новом Завете, кстати, зафиксированная первая смерть — Вифлеемские младенцы, самые невинные. То есть вот специально враг наносит удар по самым болевым точкам.
Там, в Ветхом Завете, Адам и Ева видят, что вот ну представляете, горе, да.