Узнайте несколько малоизвестных фактов о легендарном романе Михаила Булкагова "Мастер и Маргарита": скрытые смыслы произведения, прототипы главных и второстепенных героев, почему роман называли пророческим. Михаил Булгаков не успел закончить работу над своим последним романом «Мастер и Маргарита» из-за ранней смерти. Роман «Мастер и Маргарита» – визитная карточка Михаила Афанасьевича Булгакова. Более десяти лет Булгаков работал над книгой, которая стала его романом-судьбой, романом-завещанием. Книгу представят исполнитель одной из главных ролей в «Мастере и Маргарите» Данил Стеклов и эксперт издательства «Эксмо» Раиса Ханукаева. Полная версия книги Мастер и Маргарита, чтобы читать бесплатно онлайн, от автора Михаил Булгаков.
Михаил Булгаков - Мастер и Маргарита
Полное собрание черновиков романа. Основной текст». Вышедшие в свет в 2014 и 2015 годах тиражи были мгновенно раскуплены. В объёмном издании собраны все черновики романа «Мастер и Маргарита», хранящиеся в отделе рукописей РГБ. Кроме того, в книге представлен окончательный вариант незавершённого романа, который максимально отражает волю автора и приближен к его стилю. Этого удалось добиться благодаря текстологическому и историко-биографическому исследованию. Над своим последним произведением писатель работал в течение 12 лет с 1928 по 1940 год.
Если хотите уже услышать, наконец, о фильме - мотайте до написанного капслоком "наконец о фильме". Так вот. Будучи уже взрослым мальчиком, я в этот раз совершенно иначе воспринял все происходившее в сериале.
Во-первых, совершенно чмошно выглядит этот самый Мастер. Ну давайте будем объективны: в государстве, где всякое мракобесие пытаются загнать под ноготь, ты пишешь сомнительной ценности роман, посвященный выдуманной одним лишь тобой рефлексии некоего иудейского прокуратора, который казнил Сашу Бел... Христа, извиняюсь. Тебе все товарищи и коллеги указывают на, мягко говоря, некоторую близорукость данного решения, роман клеймят "мракобесным говном" и не печатают. Ты возмущаешься, пи3дишь на власть откровенному провокатору и оказываешься в клинике, где тебе, по сути, самое место - ведь ты даже не помнишь имени своей бывшей жены. Налицо, как минимум, хорошая такая ретроградная амнезия. А потом еще приходят силы тьмы и наказуют всех, кто насолил Мастеру. А самому Мастеру дарят тот самый "покой" с той, что его любила. В общем и целом, если в юношестве данный роман казался мне во-первых, историей сильной любви; во-вторых - политическим высказыванием относительно цензуры; в-третьих - размышлением о природе добра и зла, а также признанием в любви к Старой Москве, то сегодня мне все это видится влажными фантазиями обиженного писателя.
На это, кстати, указывают некоторые слухи вокруг самого романа - мол, и в печке он его жег, и, мол, Сталин его требовал самолично запретить. Очень уж хотелось, видать, Михаилу Афанасьевичу продолжить эту цепочку самоотсо... Но, не срослось, не нашлось у Булгакова своего Иуды, так что Соловки он видел только на картинках. Безусловно, "Мастер и Маргарита" - великий, многослойный, замечательно написанный, захватывающий и интересный роман... Потому что сквозь мозоль цинизма вся эта история наказания критиков и театралов с вечной любовью зажравшейся женушки партийного функционера и социофобушки-нетакусика из подвала выглядит... Не сказать грубее. И, откровенно скажу, воспринимать эту матрешку, не зная первоисточника, было бы крайне затруднительно. Я искренне пытался представить, что не знаю наизусть каждую строчку романа и смотрю "свежим взглядом", но, пожалуй, чистота эксперимента тут была, мягко говоря, нарушена. Итак, завязка: Некий писатель обитает в психиатрической лечебнице и пишет роман "Мастер и Маргарита".
В этом романе он описывает свою судьбу, начиная с прошлого года, приукрашая ее мистическими подробностями. В своем романе он живописует футуристичную Москву будущего, мистические силы в виде Воланда а также жестоко штрафует руками Ада всех тех, кто плохо обошелся с ним в реальной жизни - Лиходеева, Латунского, Майгеля и Берлиоза. Потом Писатель встречает Маргариту в реальности, и та, по доброй традиции, тоже становится частью его романа - как персонаж Маргарита, любовница Мастера - альтер-эго самого Писателя. Это нормально. То, как нарезаны эпизоды например, фильм начинается с разгрома квартиры Латунского тоже несколько вводит в диссонанс. Со временем к этому привыкаешь, хотя, 6ля, вы только подумайте: в фильме есть по меньшей мере ПЯТЬ линий повествования: наши дни Писатель в психиатричке , годом ранее Писатель на свободе , годом ранее в романе Мастер на свободе , наши дни в романе Мастер в психиатричке и Древняя Иудея как вишенка на этом слоеном тортике. А еще, помимо прочего, местами Писатель редактирует роман, что, в свою очередь, переписывает или аллюзирует некоторые эпизоды, из-за чего они как бы повторяются или накладываются друг на друга в частности эпизод на Патриарших.
Голубцов, С. Данилевич, С. Пожарский, А. Лырчиков, М. Левкоев, М. Шихов, Н. Сахаров, А. Колокольников, А. Серенко, А. Крыченков, Б. Галкин, И. Ильин, О. Казанчеев, В. Абрамов, С. Подколзин, А. Фурсенко, В. Рыжий, А. Карпов, Л. Трегуб, Ю. Ковеленов, В. Егиянц, Н. Дупак, А. Артисты: П. Райгородский, С. Савченко, О. Лысак, М.
Чтение книг становится спасительным и позволяет человеку приятно и с пользой провести время. Это отвлекает от суеты, потому что забываются все проблемы, остается лишь то, о чем рассказывает автор. Книга «Мастер и Маргарита» Булгаков Михаил Афанасьевич является достаточно интересным произведением, написанным в жанре советская классическая проза. Это книга, в которой можно найти для себя полезные мысли и сделать выводы, наблюдая за поступками героев.
«Мастер и Маргарита»: краткое содержание и анализ
Роман Булгакова «Мастер и Маргарита» остается на протяжение многих десятилетий одной из самых читаемых книг в мире. Скачать книгу «Мастер и Маргарита» Булгаков Михаил Афанасьевич в форматах fb2, epub, pdf, txt, rtf или читать онлайн. Скачать книгу «Мастер и Маргарита» Булгаков Михаил Афанасьевич в форматах fb2, epub, pdf, txt, rtf или читать онлайн.
Книга «Великий блеф под названием «Мастер и Маргарита» выходит в издательстве «Аргументы недели»
Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится. Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой — золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый.
Брови черные, но одна выше другой. Словом — иностранец. Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей. А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало. Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки. А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!.. Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям. Те поглядели на него удивленно.
Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться. Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а... Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства: — Вы — атеисты?! Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова: — Позвольте вас поблагодарить от всей души! Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может. Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!
И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством. Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски? Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг. Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут». Берлиоз выпучил глаза.
Что это он плетет? Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, — вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье — совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, — тут иностранец прищурился на Берлиоза, — пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет — поскользнется и попадет под трамвай!
Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. Он не иностранец! Но позвольте, кто же он такой? Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному: — «Наша марка». И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник.
Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: «Нет, иностранец! А дело в том, что... Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич... В частности же, уверяю вас, вам он ни в коем случае не угрожает.
Вы умрете другой смертью. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз, два... Меркурий во втором доме... Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись: — А кто именно? Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет? Так что заседание не состоится. Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание. Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.
Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич! Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта. Я хочу товарищу пару слов сказать. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет... Ты слышишь, как он по-русски говорит, — поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, — идем, задержим его, а то уйдет... И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.
Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, — веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов. Те сконфузились. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии — двойное «В». Отношения таким образом были восстановлены, и все трое снова сели на скамью. Я единственный в мире специалист. Вы историк? И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал: — Имейте в виду, что Иисус существовал.
Глава 2. Понтий Пилат В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца ирода великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта двенадцатого молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух. О боги, боги, за что вы наказываете меня? Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь гемикрания, при которой болит полголовы. От нее нет средств, нет никакого спасения.
Попробую не двигать головой». На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону. Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента. Не удержавшись от болезненной гримасы, прокуратор искоса, бегло проглядел написанное, вернул пергамент секретарю и с трудом проговорил: — Подследственный из Галилеи? К тетрарху дело посылали? Прокуратор дернул щекой и сказал тихо: — Приведите обвиняемого. И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон.
Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора. Тот помолчал, потом тихо спросил по-арамейски: — Так это ты подговаривал народ разрушить Ершалаимский храм? Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой. Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить: — Добрый человек! Поверь мне...
Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голоса, тут же перебил его: — Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно, — и так же монотонно прибавил: — Кентуриона Крысобоя ко мне. Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион, командующий особой кентурией, Марк, прозванный Крысобоем, предстал перед прокуратором. Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат легиона и настолько широк в плечах, что совершенно заслонил еще невысокое солнце. Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни: — Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить.
И все, кроме неподвижного прокуратора, проводили взглядом Марка Крысобоя, который махнул рукою арестованному, показывая, что тот должен следовать за ним. Крысобоя вообще все провожали взглядами, где бы он ни появлялся, из-за его роста, а те, кто видел его впервые, из-за того еще, что лицо кентуриона было изуродовано: нос его некогда был разбит ударом германской палицы. Простучали тяжелые сапоги Марка по мозаике, связанный пошел за ним бесшумно, полное молчание настало в колоннаде, и слышно было, как ворковали голуби на площадке сада у балкона, да еще вода пела замысловатую приятную песню в фонтане. Прокуратору захотелось подняться, подставить висок под струю и так замереть. Но он знал, что и это ему не поможет. Выведя арестованного из-под колонн в сад. Крысобой вынул из рук у легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, бич и, несильно размахнувшись, ударил арестованного по плечам. Движение кентуриона было небрежно и легко, но связанный мгновенно рухнул наземь, как будто ему подрубили ноги, захлебнулся воздухом, краска сбежала с его лица и глаза обессмыслились.
Марк одною левою рукой, легко, как пустой мешок, вздернул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова: — Римского прокуратора называть — игемон. Других слов не говорить. Смирно стоять. Ты понял меня или ударить тебя? Арестованный пошатнулся, но совладал с собою, краска вернулась, он перевел дыхание и ответил хрипло: — Я понял тебя. Не бей меня. Через минуту он вновь стоял перед прокуратором. Прозвучал тусклый больной голос: — Мое?
Прокуратор сказал негромко: — Мое — мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты есть. Мне говорили, что мой отец был сириец... Я один в мире. Вспухшее веко приподнялось, подернутый дымкой страдания глаз уставился на арестованного. Другой глаз остался закрытым. Пилат заговорил по-гречески: — Так ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ? Тут арестант опять оживился, глаза его перестали выражать испуг, и он заговорил по-гречески: — Я, доб...
Удивление выразилось на лице секретаря, сгорбившегося над низеньким столом и записывающего показания. Он поднял голову, но тотчас же опять склонил ее к пергаменту. Бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы, — говорил монотонно прокуратор, — а попадаются и лгуны. Ты, например, лгун. Записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так свидетельствуют люди. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной.
Наступило молчание. Теперь уже оба больных глаза тяжело глядели на арестанта. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал. Первоначально он отнесся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой, — тут арестант усмехнулся, — я лично не вижу ничего дурного в этом звере, чтобы обижаться на это слово... Секретарь перестал записывать и исподтишка бросил удивленный взгляд, но не на арестованного, а на прокуратора.
Пилат усмехнулся одною щекой, оскалив желтые зубы, и промолвил, повернувшись всем туловищем к секретарю: — О, город Ершалаим! Чего только не услышишь в нем. Сборщик податей, вы слышите, бросил деньги на дорогу! Не зная, как ответить на это, секретарь счел нужным повторить улыбку Пилата. Все еще скалясь, прокуратор поглядел на арестованного, затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: «Повесить его». Изгнать и конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию. И мысль об яде вдруг соблазнительно мелькнула в больной голове прокуратора. Он смотрел мутными глазами на арестованного и некоторое время молчал, мучительно вспоминая, зачем на утреннем безжалостном Ершалаимском солнцепеке стоит перед ним арестант с обезображенным побоями лицом, и какие еще никому не нужные вопросы ему придется задавать.
Голос отвечавшего, казалось, колол Пилату в висок, был невыразимо мучителен, и этот голос говорил: — Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее. Что такое истина? И тут прокуратор подумал: «О, боги мои! Я спрашиваю его о чем-то ненужном на суде... Мой ум не служит мне больше... Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает.
Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет. Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова. Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца. Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на желтоватом его бритом лице выразился ужас. Но он тотчас же подавил его своею волею и вновь опустился в кресло. Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь ничего более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался не проронить ни одного слова. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе.
Гроза начнется, — арестант повернулся, прищурился на солнце, — позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека. Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку. Твоя жизнь скудна, игемон, — и тут говорящий позволил себе улыбнуться. Секретарь думал теперь только об одном, верить ли ему ушам своим или не верить. Приходилось верить.
Тогда он постарался представить себе, в какую именно причудливую форму выльется гнев вспыльчивого прокуратора при этой неслыханной дерзости арестованного. И этого секретарь представить себе не мог, хотя и хорошо знал прокуратора. Тогда раздался сорванный, хрипловатый голос прокуратора, по-латыни сказавшего: — Развяжите ему руки. Один из конвойных легионеров стукнул копьем, передал его другому, подошел и снял веревки с арестанта. Секретарь поднял свиток, решил пока что ничего не записывать и ничему не удивляться. Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры. Краска выступила на желтоватых щеках Пилата, и он спросил по-латыни: — Как ты узнал, что я хотел позвать собаку? Помолчали, потом Пилат задал вопрос по-гречески: — Итак, ты врач?
Если хочешь это держать в тайне, держи. К делу это прямого отношения не имеет. Так ты утверждаешь, что не призывал разрушить... Разве я похож на слабоумного? Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы: — Я могу перерезать этот волосок. Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо. Кстати, скажи: верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку? Арестант недоуменно поглядел на прокуратора.
Ты всех, что ли, так называешь? Можете дальнейшее не записывать, — обратился он к секретарю, хотя тот и так ничего не записывал, и продолжал говорить арестанту: — В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом? С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, — тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идиставизо, в долине Дев.
Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я. В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны. Быть может, ей пришла мысль, вить там гнездо. В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно. Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает.
Но ввиду того, что безумные, утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора. Оставалось это продиктовать секретарю. Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю. Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль. Прочитав поданное, он еще более изменился в лице. Темная ли кровь прилила к шее и лицу или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились. Опять-таки виновата была, вероятно, кровь, прилившая к вискам и застучавшая в них, только у прокуратора что-то случилось со зрением. Так, померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая.
На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой. Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени Капрейских садов. И со слухом совершилось что-то странное, как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества... Пилат напрягся, изгнал видение, вернулся взором на балкон, и опять перед ним оказались глаза арестанта. Но тебе придется ее говорить. Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти. Никто не знает, что случилось с прокуратором Иудеи, но он позволил себе поднять руку, как бы заслоняясь от солнечного луча, и за этой рукой, как за щитом, послать арестанту какой-то намекающий взор. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил...
Его этот вопрос чрезвычайно интересовал. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть. Секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова. Прокуратор с ненавистью почему-то глядел на секретаря и конвой. Конвой поднял копья и, мерно стуча подкованными калигами, вышел с балкона в сад, а за конвоем вышел и секретарь. Молчание на балконе некоторое время нарушала только песня воды в фонтане. Пилат видел, как вздувалась над трубочкой водяная тарелка, как отламывались ее края, как падали струйками. Первым заговорил арестант: — Я вижу, что совершается какая-то беда из-за того, что я говорил с этим юношей из Кириафа.
У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль. Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, — прокуратор указал на изуродованное лицо Иешуа, — тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда — все они добрые люди? Так много лет тому назад в долине дев кричал Пилат своим всадникам слова: «Руби их! Руби их! Великан Крысобой попался! А затем, понизив голос, он спросил: — Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов? Покрепче помолись! Впрочем, — тут голос Пилата сел, — это не поможет.
Жены нет? Лицо Пилата исказилось судорогой, он обратил к Иешуа воспаленные, в красных жилках белки глаз и сказал: — Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты?
Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!.. Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза.
А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца. Даже что-то вроде галлюцинации было… — он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали. Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» — повел речь, прерванную питьем абрикосовой. Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе.
Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Видное место в литературе этого рода занимала продукция Д. Бедного, опубликовавшего в 1925 г. Такое приурочение подобных вещей к религиозным праздникам было обычным приемом антирелигиозной пропаганды.
Именно к наступающей Пасхе и заказал Берлиоз поэму Бездомному. Бездомный дал в поэме отрицательный портрет Иисуса Христа, как и Д. Бедный: «лгун, пьяница, бабник» Б е д н ы й Д. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил.
Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича — изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он писал, — но Иисус у него получился, ну, совершенно живой, некогда существовавший Иисус, только, правда, снабженный всеми отрицательными чертами Иисус. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем — простые выдумки, самый обыкновенный миф.
Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского,[9] Филон Александрийский — философ и религиозный мыслитель ок. Оказал большое влияние на последующее богословие своим учением о логосе. По невежеству или сознательно, Берлиоз говорит неправду: в «Иудейских древностях» упомянут Христос, хотя упоминание это настолько выдержано в духе христианской ортодоксии, что это обстоятельство, казалось, позволяло считать это место позднейшей вставкой. Однако в арабском тексте «Всемирной хроники» епископа Агапия этот текст сохранился в другом варианте, позволяющем признать за ним авторство И.
По мнению Б. Соколова коммент. Мастер и Маргарита. Иованович это отвергают.
Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в пятнадцатой книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, — есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка. Современная историческая наука не придерживается этой версии. Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых.
Вот на это-то и нужно сделать главный упор… Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, — поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли,[12] Озирис е г и п. Усир — сын бога земли Геба, брат и муж Изиды, отец Гора; бог производительных сил природы и царь загробного мира; олицетворяет добро и свет; убит злым богом Сетом, воскрешен Изидой или Гором. Тамуз — бог плодородия у народов Передней Азии, возлюбленный и супруг богини Инанны; полгода проводит под землей. Уицилопочтли — «калибри-левша», верховное божество ацтеков; ему приносились человеческие жертвы.
И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек. Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу.
Во второй — что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было. Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится. Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого.
Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой — золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду — лет сорока с лишним.
Рот какой-то кривой. Выбрит гладко.
А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!.. Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям. Те поглядели на него удивленно. Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться. Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а...
Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства: — Вы — атеисты?! Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова: — Позвольте вас поблагодарить от всей души! Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может. Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство! И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.
Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски? Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг. Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут». Берлиоз выпучил глаза.
Что это он плетет? Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, — вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье — совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи.
А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, — тут иностранец прищурился на Берлиоза, — пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет — поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. Он не иностранец! Но позвольте, кто же он такой? Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному: — «Наша марка».
И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник. Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: «Нет, иностранец! А дело в том, что... Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.
Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич... В частности же, уверяю вас, вам он ни в коем случае не угрожает. Вы умрете другой смертью. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз, два... Меркурий во втором доме... Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись: — А кто именно?
Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет? Так что заседание не состоится. Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание. Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся. Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич! Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта.
Я хочу товарищу пару слов сказать. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет... Ты слышишь, как он по-русски говорит, — поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, — идем, задержим его, а то уйдет... И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке. Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, — веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов.
Те сконфузились. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии — двойное «В». Отношения таким образом были восстановлены, и все трое снова сели на скамью. Я единственный в мире специалист. Вы историк? И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал: — Имейте в виду, что Иисус существовал. Глава 2.
Понтий Пилат В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца ирода великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта двенадцатого молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух. О боги, боги, за что вы наказываете меня? Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь гемикрания, при которой болит полголовы. От нее нет средств, нет никакого спасения.
Попробую не двигать головой». На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону. Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента. Не удержавшись от болезненной гримасы, прокуратор искоса, бегло проглядел написанное, вернул пергамент секретарю и с трудом проговорил: — Подследственный из Галилеи? К тетрарху дело посылали? Прокуратор дернул щекой и сказал тихо: — Приведите обвиняемого. И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи.
Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора. Тот помолчал, потом тихо спросил по-арамейски: — Так это ты подговаривал народ разрушить Ершалаимский храм? Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой.
Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить: — Добрый человек! Поверь мне... Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голоса, тут же перебил его: — Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно, — и так же монотонно прибавил: — Кентуриона Крысобоя ко мне. Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион, командующий особой кентурией, Марк, прозванный Крысобоем, предстал перед прокуратором. Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат легиона и настолько широк в плечах, что совершенно заслонил еще невысокое солнце.
Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни: — Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить. И все, кроме неподвижного прокуратора, проводили взглядом Марка Крысобоя, который махнул рукою арестованному, показывая, что тот должен следовать за ним. Крысобоя вообще все провожали взглядами, где бы он ни появлялся, из-за его роста, а те, кто видел его впервые, из-за того еще, что лицо кентуриона было изуродовано: нос его некогда был разбит ударом германской палицы. Простучали тяжелые сапоги Марка по мозаике, связанный пошел за ним бесшумно, полное молчание настало в колоннаде, и слышно было, как ворковали голуби на площадке сада у балкона, да еще вода пела замысловатую приятную песню в фонтане. Прокуратору захотелось подняться, подставить висок под струю и так замереть.
Но он знал, что и это ему не поможет. Выведя арестованного из-под колонн в сад. Крысобой вынул из рук у легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, бич и, несильно размахнувшись, ударил арестованного по плечам. Движение кентуриона было небрежно и легко, но связанный мгновенно рухнул наземь, как будто ему подрубили ноги, захлебнулся воздухом, краска сбежала с его лица и глаза обессмыслились. Марк одною левою рукой, легко, как пустой мешок, вздернул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова: — Римского прокуратора называть — игемон. Других слов не говорить. Смирно стоять.
Ты понял меня или ударить тебя? Арестованный пошатнулся, но совладал с собою, краска вернулась, он перевел дыхание и ответил хрипло: — Я понял тебя. Не бей меня. Через минуту он вновь стоял перед прокуратором. Прозвучал тусклый больной голос: — Мое? Прокуратор сказал негромко: — Мое — мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты есть.
Мне говорили, что мой отец был сириец... Я один в мире. Вспухшее веко приподнялось, подернутый дымкой страдания глаз уставился на арестованного. Другой глаз остался закрытым. Пилат заговорил по-гречески: — Так ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ? Тут арестант опять оживился, глаза его перестали выражать испуг, и он заговорил по-гречески: — Я, доб... Удивление выразилось на лице секретаря, сгорбившегося над низеньким столом и записывающего показания.
Он поднял голову, но тотчас же опять склонил ее к пергаменту. Бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы, — говорил монотонно прокуратор, — а попадаются и лгуны. Ты, например, лгун. Записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так свидетельствуют люди. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной.
Наступило молчание. Теперь уже оба больных глаза тяжело глядели на арестанта. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал. Первоначально он отнесся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой, — тут арестант усмехнулся, — я лично не вижу ничего дурного в этом звере, чтобы обижаться на это слово...
Секретарь перестал записывать и исподтишка бросил удивленный взгляд, но не на арестованного, а на прокуратора. Пилат усмехнулся одною щекой, оскалив желтые зубы, и промолвил, повернувшись всем туловищем к секретарю: — О, город Ершалаим! Чего только не услышишь в нем. Сборщик податей, вы слышите, бросил деньги на дорогу! Не зная, как ответить на это, секретарь счел нужным повторить улыбку Пилата. Все еще скалясь, прокуратор поглядел на арестованного, затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: «Повесить его». Изгнать и конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию.
И мысль об яде вдруг соблазнительно мелькнула в больной голове прокуратора. Он смотрел мутными глазами на арестованного и некоторое время молчал, мучительно вспоминая, зачем на утреннем безжалостном Ершалаимском солнцепеке стоит перед ним арестант с обезображенным побоями лицом, и какие еще никому не нужные вопросы ему придется задавать. Голос отвечавшего, казалось, колол Пилату в висок, был невыразимо мучителен, и этот голос говорил: — Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее. Что такое истина? И тут прокуратор подумал: «О, боги мои! Я спрашиваю его о чем-то ненужном на суде...
Мой ум не служит мне больше... Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет. Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова. Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца.
Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на желтоватом его бритом лице выразился ужас. Но он тотчас же подавил его своею волею и вновь опустился в кресло. Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь ничего более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался не проронить ни одного слова. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, — арестант повернулся, прищурился на солнце, — позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека.
Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку. Твоя жизнь скудна, игемон, — и тут говорящий позволил себе улыбнуться. Секретарь думал теперь только об одном, верить ли ему ушам своим или не верить. Приходилось верить. Тогда он постарался представить себе, в какую именно причудливую форму выльется гнев вспыльчивого прокуратора при этой неслыханной дерзости арестованного. И этого секретарь представить себе не мог, хотя и хорошо знал прокуратора.
Тогда раздался сорванный, хрипловатый голос прокуратора, по-латыни сказавшего: — Развяжите ему руки. Один из конвойных легионеров стукнул копьем, передал его другому, подошел и снял веревки с арестанта. Секретарь поднял свиток, решил пока что ничего не записывать и ничему не удивляться. Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры. Краска выступила на желтоватых щеках Пилата, и он спросил по-латыни: — Как ты узнал, что я хотел позвать собаку? Помолчали, потом Пилат задал вопрос по-гречески: — Итак, ты врач? Если хочешь это держать в тайне, держи.
К делу это прямого отношения не имеет. Так ты утверждаешь, что не призывал разрушить... Разве я похож на слабоумного? Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы: — Я могу перерезать этот волосок. Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо. Кстати, скажи: верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку? Арестант недоуменно поглядел на прокуратора.
Ты всех, что ли, так называешь? Можете дальнейшее не записывать, — обратился он к секретарю, хотя тот и так ничего не записывал, и продолжал говорить арестанту: — В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом? С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, — тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем.
Это было в бою при Идиставизо, в долине Дев. Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я. В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны. Быть может, ей пришла мысль, вить там гнездо. В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно.
Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные, утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора. Оставалось это продиктовать секретарю. Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю. Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль. Прочитав поданное, он еще более изменился в лице.
Темная ли кровь прилила к шее и лицу или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились. Опять-таки виновата была, вероятно, кровь, прилившая к вискам и застучавшая в них, только у прокуратора что-то случилось со зрением. Так, померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой. Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени Капрейских садов. И со слухом совершилось что-то странное, как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества... Пилат напрягся, изгнал видение, вернулся взором на балкон, и опять перед ним оказались глаза арестанта.
Но тебе придется ее говорить. Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти. Никто не знает, что случилось с прокуратором Иудеи, но он позволил себе поднять руку, как бы заслоняясь от солнечного луча, и за этой рукой, как за щитом, послать арестанту какой-то намекающий взор. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил... Его этот вопрос чрезвычайно интересовал. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть. Секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова.
Прокуратор с ненавистью почему-то глядел на секретаря и конвой. Конвой поднял копья и, мерно стуча подкованными калигами, вышел с балкона в сад, а за конвоем вышел и секретарь. Молчание на балконе некоторое время нарушала только песня воды в фонтане. Пилат видел, как вздувалась над трубочкой водяная тарелка, как отламывались ее края, как падали струйками. Первым заговорил арестант: — Я вижу, что совершается какая-то беда из-за того, что я говорил с этим юношей из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль. Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, — прокуратор указал на изуродованное лицо Иешуа, — тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда — все они добрые люди?
Так много лет тому назад в долине дев кричал Пилат своим всадникам слова: «Руби их! Руби их! Великан Крысобой попался! А затем, понизив голос, он спросил: — Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов? Покрепче помолись! Впрочем, — тут голос Пилата сел, — это не поможет. Жены нет?
Лицо Пилата исказилось судорогой, он обратил к Иешуа воспаленные, в красных жилках белки глаз и сказал: — Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты? О, боги, боги! Или ты думаешь, что я готов занять твое место? Я твоих мыслей не разделяю! И слушай меня: если с этой минуты ты произнесешь хотя бы одно слово, заговоришь с кем-нибудь, берегись меня! Повторяю тебе: берегись. И когда секретарь и конвой вернулись на свои места, Пилат объявил, что утверждает смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри, и секретарь записал сказанное Пилатом.
Через минуту перед прокуратором стоял Марк Крысобой. Ему прокуратор приказал сдать преступника начальнику тайной службы и при этом передать ему распоряжение прокуратора о том, чтобы Иешуа Га-Ноцри был отделен от других осужденных, а также о том, чтобы команде тайной службы было под страхом тяжкой кары запрещено о чем бы то ни было разговаривать с Иешуа или отвечать на какие-либо его вопросы. По знаку Марка вокруг Иешуа сомкнулся конвой и вывел его с балкона. Затем перед прокуратором предстал стройный, светлобородый красавец со сверкающими на груди львиными мордами, с орлиными перьями на гребне шлема, с золотыми бляшками на портупее меча, в зашнурованной до колен обуви на тройной подошве, в наброшенном на левое плечо багряном плаще. Это был командующий легионом легат. Его прокуратор спросил о том, где сейчас находится себастийская когорта. Легат сообщил, что себастийцы держат оцепление на площади перед гипподромом, где будет объявлен народу приговор над преступниками.
Тогда прокуратор распорядился, чтобы легат выделил из римской когорты две кентурии.
Именно своим согласием Маргарита сделала возможным совершение черной мессы. В Москву Воланд приезжает именно для совершения этого обряда — это главная цель его визита и один из центральных эпизодов романа. Какое событие сделало возможным подобный визит? Ответ на этот вопрос дает сцена на балконе дома Пашковых, с которого Воланд показывает Мастеру Москву. Храм Христа Спасителя.
Булгаков описывает промежуток между взрывом Храма и началом строительства Дворца Советов. Поэтому там и видны были хибарки, о которых говорится в романе. При знании пейзажа того времени эта сцена получает поразительный символический смысл: Воланд оказывается хозяином в городе, в котором взорвали храм. Смысл ее такой: на месте поруганной святыни поселяются бесы. Но это автохарактеристика Воланда и это — ложь. Первая часть справедлива, а вторая… Это правда: сатана желает людям зла, но из его искушений получается добро.
Но не сатана творит добро, а Бог ради спасения человеческой души обращает к добру его происки. И это — богоборческая декларация. Если принять во внимание зубы и глаза разного цвета, кривой рот и скособочено расположенные брови 275 , то ясно, что перед нами не образец красоты. Но вернемся к цели пребывания Воланда в Москве, к черной мессе. Одним из главных, центральных моментов христианского богослужения является чтение Евангелия. А, поскольку черная месса всего лишь кощунственное пародирование христианского богослужения, на ней необходимо поглумиться и над этой его частью.
Но что читать вместо ненавистного Евангелия??? Неопубликованные сцены отнюдь не уступают окончательному варианту текста по своей глубине, художественной силе и, что важно, смысловой нагрузке, а иногда и проясняют и дополняют его [13]. Так вот, если ориентироваться на эти редакции, то Мастер постоянно говорит о том, что он пишет под диктовку, исполняет чье-то задание. Кстати и в официальной версии Мастер сокрушается напастью, свалившейся на него в виде злополучного романа. Воланд читает Маргарите сожженные и даже ненаписанные главы. Наконец, в недавно опубликованных черновиках сцена на Патриарших прудах, когда происходит разговор о том, был ли Иисус или нет, такова.
Может, вам бы тоже стоило написать евангелие! Ха-ха-ха, интересная мысль, однако! Библия, по мнению христиан, — Богодухновенная книга, то есть в момент ее написания авторы находились в состоянии особого духовного просвещения, воздействия со стороны Бога. И если Священное Писание — Богодухновенно, то источник вдохновения романа о Иешуа также просматривается без труда. Собственно говоря, повествование о событиях в Ершалаиме начинает именно Воланд в сцене на Патриарших прудах, а текст Мастера — лишь продолжение этого рассказа [15]. Мастер, соответственно, в процессе работы над романом о Пилате находился под особым воздействием дьявольским.
Булгаков показывает последствия подобного воздействия на человека. Цена вдохновения и тайна имени Во время работы над романом Мастер замечает в себе перемены, которые сам расценивает как симптомы психического заболевания. Но он ошибается. Вообще-то, в данном случае Булгаков несколько идеализировал ситуацию: художник действительно, почерпнув вдохновение от источника всякого зла и тления, начинает испытывать по отношению к своему творению ненависть и рано или поздно уничтожает его.
Мастер и Маргарита – произведение, которое оказалось под запретом
Скачать Книгу Мастер и Маргарита в формате fb2, doc, rtf, html, txt. Почему знаменитый роман Булгакова называется «Мастер и Маргарита», и о чем, на самом деле, эта книга? Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: Альтернативное прочтение.[1]. В книжном интернет-магазине «Читай-город» вы можете заказать книгу Мастер и Маргарита от автора Михаил Булгаков (ISBN: 978-5-04-194805-4) по низкой цене. Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: Альтернативное прочтение.[1].
Булгаков Михаил - Мастер и Маргарита
Осторожно, материал содержит спойлеры! Новая экранизация романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» вышла на большие экраны 25 января. И с тех пор в рунете только и обсуждают фильм. Разбираемся, каким получился фильм и почему о нём так много говорят. Кто снимался в новых «Мастере и Маргарите». Режиссёром картины стал Михаил Локшин, известный по работе над «Серебряными коньками». Кота Бегемота озвучил Юра Борисов. Если оригинальное произведение — это роман в романе, то адаптация 2024 года — это роман в романе в романе. Как так произошло?
Напомним, что роман Булгакова рассказывает о проделках Воланда и его свиты в Москве и историю Мастера, который писал книгу о Понтии Пилате, окружённый заботой своей «тайной жены» Маргариты. Кадр из фильма «Мастер и Маргарита» В фильме отношениям Мастера и Маргариты уделено больше времени, чем в самой книге. В истории Мастера и Маргариты стало гораздо больше деталей из жизни самого Булгакова и подробностей о написании романа — так, в фильме говорится, что сначала писатель хотел дать произведению название «Князь тьмы». В чём состоит основной сюжет фильма. Некогда успешный писатель становится персоной нон грата из-за своей работы про Пилата. Он знакомится с Маргаритой, замужней женщиной с суицидальными мыслями, с которой у него закручивается роман.
Слушать онлайн аудиокнигу «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова на сайте co-libry. Приятного прослушивания!
Починяю примус…» Я так и вижу повадки Флюшки!
Но на самом деле Булгаков заимствовал это имя из мифологии древнегреческой: так на острове Лесбос называли девушек, рано умерших и превратившихся, по поверьям, в вампиров. Кстати, Гелла волшебным образом пропадает из романа ближе к концу — она не летит вместе со свитой Воланда. Это произошло по недосмотру писателя и Елены Булгаковой. Литературовед Владимир Лакшин вспоминал: «Однажды я передал Елене Сергеевне вопрос молодого читателя: в последнем полете свиты Воланда среди всадников, летящих в молчании, нет одного лица. Куда пропала Гелла? Елена Сергеевна взглянула на меня растерянно и вдруг воскликнула с незабываемой экспрессией: «Миша забыл Геллу!!! Откуда взялась фраза про квартирный вопрос Но это все литературные и исторические прототипы. А в «Мастере и Маргарите» есть множество персонажей, списанных с живых людей, которых Булгаков знал лично. Например, в бездарном поэте Рюхине многие были склонны видеть Владимира Маяковского, с которым у Булгакова были сложные отношения. Но на самом деле Булгаков не мог не понимать, что Маяковский — поэт очень одаренный.
И не позволил бы себе выводить его в книге в издевательском виде. Скорее всего, прототипом Рюхина стал поэт Александр Жаров, очень популярный в 30-е годы. Он остался в истории благодаря одному тексту — «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы — пионеры, дети рабочих». И на это впрямую намекает Иван Бездомный: «Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, которые он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе… «Взвейтесь! Сам Бездомный напоминает Ивана Приблудного — забытого ныне крестьянского поэта, друга Есенина. Хотя некоторые считают, что прототипом стал поэт Александр Безыменский, который был личным врагом Булгакова, критиком его творчества, спародировавшим его «Дни Турбиных» в своей пьесе «Выстрел». Тот же Маяковский, к слову, относился к Безыменскому крайне неприязненно, сравнивая его стихи с «морковным кофе». А про самого поэта как-то сказал: «Уберите от меня этого бородатого комсомольца!.. Псевдонимы типа «Бездомный», «Приблудный», «Безыменский» и т.
Трудно не вспомнить и Демьяна Бедного, воинствующего атеиста и знаменитого поэта: многие полагают, что он отчасти стал прототипом Бездомного и Берлиоза. Но еще больше на Берлиоза похож Леопольд Авербах — ответственный редактор журнала «На литературном посту», яростный критик Булгакова, которого ждала не менее печальная судьба, чем Берлиоза: он был расстрелян в годы сталинского террора. Знак запрещающий разговаривать с незнакомыми людьми на Патриарших прудах в Москве. Фото: globallookpress Вообще, Михаил Афанасьевич свел в романе счеты со многими своими врагами — и некоторых особо щепетильных критиков романа это смущает: мол, литература — не место для выяснения отношений. Но Булгакова действительно травили, он был доведен до самого искреннего отчаяния. Например, критик Осаф Литовский обвинял его в том, что он пишет «откровенно контрреволюционную прозу» — серьезное обвинение в 1930-е годы! Этот Литовский не упускал ни единого шанса проехаться по Булгакову.
То есть книга была не просто прочитана. Она воспроизводилась в те жизненные ситуации, в которых бывали мы — веселые студенты, которым нравилось учиться, и учеба давалась, но нравилось и весело отдыхать. Потом этот период закончился. Когда я пришел к вере, мне стало ясно, что многое нужно переосмыслить, что жизнь моя была не такая, какой рисовалась при спящей совести. Не в частностях, а вся не такая, поэтому вся должна быть переустроена, по-новому понята и по-новому скреплена. Оказалось, что законы, по которым она должна строиться, это заповеди Христа, а так как я вырос в атеистической семье и в атеистическом мире, это знакомство не может не быть медленным и трудным. Это как с другим человеком — даже если ты в одной комнате с ним живешь, быстро его всё равно не узнаешь. Так же и с Христом. Знакомство с Ним естественно, как рост растения. Можно создать хорошие условия для роста, чтобы было достаточно и света, и влаги, но в одночасье всё равно никакое растение не вырастет. Протоиерей Алексий Потокин Потихонечку у меня вызревала картина мира, определялось, что в жизни главное, а что второстепенное. Я не спорил со своей старой точкой зрения, потому что после встречи с Царством не отсюда она стала для меня не особенно важной. Я благодарен ей, потому что какое-то время она меня несерьезного веселила, поддерживала, давала силы, разукрашивала жизнь, но потом я понял, что это временный, очень ненадежный фундамент, на котором подлинную жизнь не построишь. И мне пришлось всё в себе, всё, что я читал, слушал, переосмысливать. Что значит переосмысливать? Искать истинный смысл, не подвластный времени. Чем интересен автор — Многие в поисках нового смысла всё старое просто отбрасывают. Имею в виду не грехи, которые действительно надо бы отбросить, но часто не получается, а как раз то, что во многом помогло задуматься о смысле жизни: книги, фильмы. Не только роман «Мастер и Маргарита», но всю светскую культуру. Неофитам свойственно отбрасывать старое, но у меня до таких крайностей не доходило. Мне как-то сразу стало ясно, что если вера для меня естественна, если она сродни моей душе, то она сама по себе вырастет в самостоятельное дерево, а всё ненужное само отпадет за ненадобностью, поэтому не нужно ничего выкорчевывать и отбрасывать. Конечно, с той поры как я пришел к вере, основное мое чтение — духовная литература, потому что в духовных книгах столько радости, столько мудрости, столько широты и свободы, сколько ни в каких других книгах не найдешь. Что, на мой взгляд, дает человеку вера? Она выводит его из замкнутости, учит замечать другого и стараться построить с ним отношения. Там, где есть взаимность, есть жизнь, а где оставленность, одиночество, там смерть. Только во взаимности, когда мы доверяем друг другу, щедры, откровенны, преданны, сможем услышать один другого, узнать. В противном случае будет полуправда, портрет, набросок, но не лик на иконе. На самом деле карикатура будет! Подробнее И эта взаимность важна не только в отношениях с теми, с кем общаешься лично сегодня, но и с теми, кто жил в другое время. Например, с авторами книг, которые читаешь. Раньше я читал книги, не зная биографии писателей, а теперь мне интересен автор. Интересен, потому что он богаче, чем все его произведения, даже самые великие. Он личность, и в процессе чтения его книги и узнавания его сокровенного человека становится мне другом. Это не значит, что я во всем с ним соглашаюсь — иногда, наоборот, спорю, но личность автора мне интересна, я пытаюсь понять его внутренний мир. Ведь настоящий художник не просто самовыражается, но делится с нами собой, целым неповторимым миром. Так уже через свою веру я постепенно переосмысливал прочитанные ранее произведения. Про каждое из них могу сказать, какие ощущения оно вызывало раньше и насколько эти ощущения малы, пошлы и бедны по сравнению с тем ощущением, когда начинаешь доверять автору, слышать его голос и его веру. Не со всеми авторами в результате получилась такая взаимность. Книги для меня разделились на развлекательные, авторы которых занимались самолюбованием, и те, где авторы, как и я, искали жизнь, находили и теряли, падали и вставали. В своей книге я пишу, что есть произведения великие, но для меня как бы мертвые. Мертвые, потому что в них нет признания утраты жизни, а значит, нет места другому. Людям церковным можно сказать, что там нет места для Христа и для них. А есть живые произведения, которые запечатлевают путь человека, его поиски смысла, поиски истины, поиски себя настоящего. То есть для меня ценны произведения, в которые автор вносит то, что имеет в своем ищущем сердце. А бывает, что писатель просто манипулирует образами, не прилагая сердца. С литературной точки зрения эти произведения могут быть талантливы, но для меня они не имеют ценности. А вот произведения, в которых я вижу автора, его поиски подлинного в преодолении ложного, фальшивого, для меня бесценны. Например, мне в свое время очень понравился «Тихий Дон». Казалось: как там всё закручено, какие трагедии, какая боль! А потом понял, что это боль людей, которые не имеют и не ищут никакого исхода. Они страдают от конкретных обстоятельств или от внешней идеологии, но понятия о добре и зле, о свете и тьме в себе и в каждом человеке там просто нет. Есть личные беды, личные страдания, чисто человеческие переживания, кто-то признается, что был злым, но нет того пути, на котором душа ищет, где она согрешила, где жила, а где пала и как может преодолеть свое предательство. Есть калейдоскоп событий, а мыслей о главном нет ни у одного из героев. Вообще не рассматриваются в романе такие вопросы, как суд над своими отношениями, поэтому я не чувствую никакой связи с его героями. А для меня произведение живое, когда возникает диалог с героями или — опосредованно — с автором. Не вижу, как он может возникнуть. Например, Григорий Мелехов мечется между «нравится» и «не нравится», но я нигде не заметил, чтобы он задавал себе вопрос «предаю я или не предаю? Мне как раз кажется, что произведение правдивое. Вечная жизнь — это не существование, а нераздельная взаимность двух душ. В свое время роман меня потряс, но сегодня мне нечего из него взять. Как описание судьбы государства, судьбы народа, это, безусловно, выдающаяся книга, но я считаю, что одна человеческая душа дороже целого государства, поэтому там, где нет ни одной души, которая ищет вечности, борется за вечность, желает открыть двери, чтобы в нее, в душу, вошла непреложная правда, я вижу описание не жизни, а существования, постепенной гибели отдельных индивидов. Я уважаю людей, которые не нашли жизнь, но заметили, что жизнь из них утекает, и скорбят, что она утекает, понимаю, что могу встретиться с этими людьми. Кто старается цепляться за живое, для меня, безусловно, значим, и Бог его обязательно примет и спасет, соединит с Собой и ближними. Но герои «Тихого Дона», на мой взгляд, не таковы. Они просто об этом не думают, не считают это ценностью. Повторяю: это роман не о жизни, а о существовании, в котором нет поиска жизни, поэтому сегодня он мне неинтересен. Его деятельное присутствие начинается с момента, когда герои начинают замечать свою неправду и тяготиться ей, тем более — когда они встают на путь поиска покаяния. Есть такие произведения у Гоголя, у Салтыкова-Щедрина, у Достоевского. В этих произведениях с Ним в своем сердце спорят люди, гонят Его, в Него плюют. Возьмите «Господ Головлевых».
Переизданы черновики «Мастера и Маргариты»
Произведение Михаила Булгакова под названием «Мастер и Маргарита» произвело на меня неизгладимое впечатление. Хорошая новость в день рождения Михаила Афанасьевича Булгакова — 15 мая — и лучший подарок всем поклонникам его творчества. Узнать историю недописанного романа «Мастер и Маргарита»: как Михаил Булгаков сжигал рукописи, какое название и герои были у романа первоначально и кто закончил написание после смерти автора. Продам книгу Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», стоимость — 300 р. Состояние новое, мягкая обложка. Михаил Булгаков не успел закончить работу над своим последним романом «Мастер и Маргарита» из-за ранней смерти.
Михаил Булгаков: Мастер и Маргарита [litres; с иллюстрациями А. Марковской]
Так, нападение невидимой Маргариты Юлия Снигирь на квартиру критика Латунского Дмитрий Лысенков показали в начале фильма, в книге же это произошло ближе к финалу. Главным образом фильм отличается от книги подачей мистической составляющей. Нехорошие события представлены плодом воображения Мастера. История подана через реализм и психические «отклонения» писателя — с намеками на вкрапления сверхъестественного. В книге же чертовщина описана как взаправдашняя. Во время просмотра зрителю приходится гадать вместе с писателем, где фантазия, а где реальность. Существование Воланда Аугуст Диль ставится под сомнение.
Если в книге Мастер писал произведение о прокураторе Иудеи Понтии Пилате Клас Банг , то в фильме он создает «Мастера и Маргариту» о себе и своем окружении — будто он и есть Михаил Булгаков. При этом исследователи творчества Михаила Булгакова и впрямь предполагают, что Мастера и Маргариту писатель мог частично списать с себя и жены Елены. Булгакова, как и Мастера, много и резко критиковали и запрещали советские партийные органы, поскольку он не скрывал свое негативное отношение к власти большевиков. Куда попали Мастер и Маргарита после смерти и что за пятое измерение Кадр из фильма «Мастер и Маргарита» 2024 Действие фильма «Мастер и Маргарита» происходит в Москве в 1930-х годах. По сюжету Мастер оказался в центре литературного скандала. Журнал с его пьесой о Понтии Пилате изъяли из продажи, а спектакль по ней отменили: союз писателей обнаружил в произведении критику власти и пропаганду религиозных учений.
Тогда Мастер начал работать над романом о Воланде — Сатане, прибывшим в Москву 1930-х, чтобы посмотреть на людей и оценить их моральное состояние. На создание персонажа его вдохновил реальный знакомый-иностранец. В то же время Мастер случайно познакомился с замужней женщиной Маргаритой. Между ними вспыхнули чувства, и Маргарита стала помогать писателю как редактор. В итоге в историю Мастер вписал Маргариту и затем, с ее подачи, себя. Вскоре власти узнали, что Мастер вновь пишет истории сомнительного содержания.
Народные артисты России: А. Демидова, З. Славина, Л. Филатов, Д. Щербаков, В. Абдулов, Н. Губенко, Л.
Ярмольник, И. Косталевский, М. Филиппов, В. Смехов, Б. Хмельницкий, В. Золотухин, Н. Сайко, М.
Полицеймако, И. Комаровская, Ю. Смирнов, Л. Селютина, А. Сабинин, В. Соболев, И. Петров, Г.
Власова, Г. Гриневич, Г. Ронинсон, Л. Барашков, В. Шаповалов, Р.
На деле же данный аспект особенно не педалируется, и если этот фильм снимали в Голливуде, мы бы даже не обратили внимания - всего-то легкий клюквенный привкус. Такую параллель можно заметить, так что товарищам с аллергией на оппозицию и либеральные ценности лучше особо не всматриваться. Теперь, когда по сюжету ВСЕ, давайте перейдем к остальным аспектам. Что по картинке? Картинка хорошая. Притом, все три. Ну, учитывая бюджет, ведь 24 ляма вечнозеленых по меркам современного кинематографа вообще не сумма. Стильные CGIные картинки в стиле Атомик Харта или фильма по Акунину "Шпионский роман" , серая советская действительность, яркие, в стиле Диабло картинки бала, готишненько. Впрочем, ничего такого, на чем хотелось бы заострить внимание. Давайте сразу к актерам. И вот актеры откровенно радуют и-и-и... Начнем прежде всего с Августа Диля - того замечательного, эрудированного, харизматичного оберштурмбанфюрера из "Бесславных ублюдков". Здесь этот этнический ариец исполняет роль внезапно помолодевшего Воланда. И исполняет он ее... На троечку. Толоконников - приятный актер. Но если бы я хотел посмотреть на Джокера Сезара Ромеро - я бы включил сериал пятидесятых. Если бы я хотел посмотреть на голую Чаровницу - я бы отправился на порнхаб. И, к сожалению, это касается многих подобного рода заимствований и оммажей в фильме. Очень многое из показанного мы уже где-то видели-слышали-наблюдали. И если разнообразные отсылки и цитатки например, зумерам, наконец, объяснили, откуда Булгаков позаимствовал имя "Воланд" смотрятся крайне удачно, то в плане визуала и актерской игры... Нет дегтя без меда уверен, что есть , совершенно замечательно и достоверно отыграл Цыганов - притом ажно сразу ТРИ роли ибо Писатель в начале и конце - разные люди , очень мне понравился, допустим, Латунский и совершенно неземная Полина Ауг. Поймите меня правильно, все внешности нужны, все внешности важны, и вот у Полины получилось одновременно выглядеть и как студентка-провинциалка, и одновременно как явно, 6лядь, не человеческое создание. Это лютый плюс. Но главная ода будет русской Еве Грин - шикарной, неповторимой, великолепной Юлии Снигирь. Та, которая играла раньше серых мышек, похудела до торчащих скул и ключиц при этом не потеряв, похоже, ни грамма в груди и превратилась в настоящего черного лебедя. Роковая красотка, любовница писателя, королева бала, ведьма, несчастная замужняя женщина - все это она совершенно филигранно умудрилась сочетать в одной роли, за что ей тотальный респектирунг. И, да, ближе к финалу Снигиря можно будет наблюдать минут 5-10 абсолютно без перьев, даже без стыдливого замазывания, как у Ковальчук.
Сатира на духовенство Церковь была против произведения «Мастер и Маргарита» из-за сатиры на духовенство: Издевательский характер: В романе Михаила Булгакова религиозные деятели и священники изображены в крайне негативном свете. Они показаны как циничные и лицемерные личности, которые занимаются различными аморальными делами. Это вызывало явное раздражение у церковных иерархов, так как оскорбляло их чувства и дискредитировало религиозную институцию. Осмеяние религиозных символов: В книге также содержатся сцены и диалоги, в которых религиозные символы, включая изображение Христа, подвергаются осмеянию и даже пародии. Это воспринималось церковью как кощунство и богохульство, что ещё больше усиливало их негодование. Критика духовенства: «Мастер и Маргарита» критикует не только нравственные аспекты поведения духовных лидеров, но и систему духовной власти в целом. Это вызывало опасения в церковных кругах относительно возможности распространения антирелигиозных идей и влияния на мнение верующих. Распространение атеистических идей: Роман Булгакова воспринимался церковью как средство пропаганды атеизма и секуляризма. Он представлял альтернативный мир, где сатана и магия присутствовали в повседневной жизни, что несло потенциал развенчания религиозных верований. Возможность воздействия на верующих: Церковь опасалась, что произведение может оказать влияние на мнение и веру верующих людей, подорвав их уважение к духовенству и религиозным обрядам. Описание событий Пасхи Описание событий Пасхи в романе «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова вызвало недовольство церковных кругов по нескольким причинам: Нарушение священства события: Пасха — это один из наиболее важных и священных праздников в православной церкви. Описание событий Пасхи с элементами сатиры и фантазии может восприниматься как нарушение священства этого события и богослужения. Богохульство: В романе также содержатся элементы богохульства, включая сцены, в которых персонажи пародируют или даже богохульно высмеивают религиозные обряды и символику. Это вызывало негодование среди верующих. Связь с антирелигиозной атмосферой времени: В период, когда роман был написан 1930-е годы , в Советском Союзе царила антирелигиозная атмосфера, и вероисповедание было подвергнуто гонениям.