Объясните значения, которые эти приставки вносят в слова. Укажите слова, в которых правописание приставок может быть объяснено только этимологически.1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр одолеть течение.

Лошадь напрягая все силы стараясь преодолеть течение. Лошадь напрягала все силы гдз. Павка, стараясь не отстать от лошади всадника» рассказывал. Наш бот Вконтакте Наш бот в Телеграме. Новости Играть в ЕГЭ-игрушку. Всеми силами я старалась отогнать от себя эту мысль, успокоиться. Всё о Дзене Вакансии Все статьи Все видео Все каналы Все подборки Все видеоигры Все фактовые ответы Все рубрики новостей Все региональные новости Все архивные новости Все программы передач ТелепрограммаДзен на iOS и Android.

Архив блога

Читать книгу «Как закалялась сталь», Николай Алексеевич Островский
СКВОЗЬ МЁРТВЫЙ ЛЕС
Готовимся к ЕГЭ по русскому языку
Любые данные
Задание 14 ЕГЭ по русскому языку
Ржавчина (СИ) [Александр Баренберг] (fb2) читать онлайн

По Уссурийскому краю

Завтра еще поиграем, а сейчас идти надо. Артем зовет, — и бежит через улицу к домику. Открыв дверь в комнатку, видит — за столом сидит Роман, товарищ Артема, и еще третий — незнакомый. Артем кивнул на Павку головой и обратился к незнакомцу: — Вот он самый и есть, братишка мой. Тот протянул Павке узловатую руку. Завтра узнай, не примут ли они на его место знающего человека. Если нужно, то придешь и скажешь. Незнакомец вмешался: — Нет, я дойду с ним вместе. Сам с хозяином и поговорю.

Ведь сегодня станция и не пошла, потому что Станкович заболел. Хозяин два раза прибегал — все искал кого-нибудь заменить, да не нашел. А пускать станцию с одним кочегаром не решился. А монтер тифом заболел. Павка встретился с серыми спокойными глазами незнакомца, внимательно изучавшими его. Твердый, немигающий взгляд несколько смутил Павку. Серый пиджак, застегнутый сверху донизу, на широкой, крепкой спине был сильно натянут — видно, хозяину он был тесен. Плечи с головой соединяла крепкая воловья шея, и весь он был налит силой, как старый коренастый дуб.

Прощаясь, Артем проговорил: — Пока, всего хорошего, Жухрай. Завтра пойдешь с братишкой и уладишь все дело. Немцы вошли в город через три дня после ухода отряда. Об их прибытии сообщил гудок паровоза на станции, осиротевшей за последние дни. По городу разнеслась весть: — Немцы идут. И город закопошился, как раздраженный муравейник, хотя давно все знали, что немцы должны прийти. Но в это как-то слабо верили. И вот эти страшные немцы не где-то идут, а уже здесь, в городе.

Все жители прилипли к заборам, калиткам. На улицу выходить боялись. А немцы шли цепочкой по обеим сторонам, оставляя шоссе свободным, в темно-зеленых мундирах, с винтовками наперевес. На винтовках — широкие, как ножи, штыки. На головах — тяжелые стальные шлемы. За спинами — громадные ранцы. И шли они от станции к городу беспрерывной лентой, шли настороженно, готовые каждую минуту к отпору, хотя отпора давать им никто и не собирался. Впереди шагали два офицера с маузерами в руках.

Посредине шоссе — гетманский старшина, переводчик, в синем украинском жупане и папахе. Собрались немцы в каре на площади в центре города. Забили в барабан. Собралась небольшая толпа осмелевших обывателей. Гетманец в жупане вылез на крыльцо аптеки и громко прочитал приказ коменданта майора Корфа. За неисполнение настоящего приказа — расстрел. Комендант города майор Корф». В доме, где раньше находилась городская управа, а после революции помещался Совет рабочих депутатов, разместилась немецкая комендатура.

У крыльца дома стоял часовой, уже не в стальном шлеме, а в парадной каске, с огромным императорским орлом. Тут же, во дворе, было складочное место для сносимого оружия. Целый день напуганный угрозой расстрела обыватель сносил оружие. Взрослые не показывались. Оружие несли молодежь и мальчуганы. Немцы никого не задерживали. Те, кто не хотел нести, ночью выбрасывали оружие прямо на шоссе, и утром немецкий патруль собирал его, складывал на военную повозку и увозил в комендатуру. В первом часу дня, когда вышел срок сдачи оружия, немецкие солдаты подсчитывали свои трофеи.

Всего сданных винтовок было четырнадцать тысяч штук. Итак, шесть тысяч винтовок немцы обратно не получили. Повальные обыски, произведенные ими, дали очень незначительные результаты. На рассвете следующего дня за городом, у старого еврейского кладбища, были расстреляны двое рабочих-железнодорожников, у которых при обыске были найдены спрятанные винтовки. Артем, выслушав приказ, поспешил домой. Во дворе он встретил Павку, взял его за плечи и тихо, но настойчиво спросил: — Ты что-нибудь принес домой со склада? Павка собирался умолчать о винтовке, но врать брату не хотелось, и все рассказал. Пошли к сараю вместе.

Артем достал заложенную за балки винтовку, вынул из нее затвор, снял штык и, взяв винтовку за дуло, размахнулся и со всей силой ударил о столб забора. Приклад разлетелся. Остатки винтовки были выброшены далеко в пустырь за садиком. Штык и затвор Артем бросил в уборную. Проделав все это, Артем повернулся к брату: — Ты уже не маленький, Павка, понимаешь, что с оружием играть незачем. Я тебе всерьез говорю — ничего в дом не носи. Ты знаешь, за это жизнью можно теперь поплатиться. Смотри не обманывай меня, а то принесешь, найдут, меня же первого и расстреляют.

Тебя-то, сморкача, трогать не будут. Времена теперь собачьи, понимаешь? Павка обещал ничего не носить. Когда шли оба через двор в дом, у ворот Лещинских остановилась коляска. Из нее выходили адвокат с женой и их дети — Нелли и Виктор. Весь день Павка грустил о винтовке. В это время его приятель Сережка трудился изо всех сил в старом заброшенном сарае, разгребая лопатой землю у стены. Наконец яма была готова.

Сережка сложил в нее замотанные в тряпки три новенькие винтовки, добытые им при раздаче. Отдавать их немцам он не собирался — не для того мучился целую ночь, чтобы расстаться со своей добычей. Засыпав яму землей, он плотно утрамбовал ее, натащил на выровненное место кучу мусора и старого хлама. Критически осмотрев результаты своего труда и найдя их удовлетворительными, снял с головы фуражку и вытер со лба пот. А если найдут, то чей сарай — неизвестно». Павка незаметно сблизился с суровым монтером, который уже месяц как работал на электростанции. Жухрай показывал подручному кочегара устройство динамо и приучал его к работе. Смышленый мальчишка понравился матросу.

Жухрай частенько приходил к Артему по свободным дням. Рассудительный и серьезный матрос терпеливо выслушивал все рассказы о житье-бытье, особенно когда мать жаловалась на проказы Павки. Он умел так успокаивающе подействовать на Марию Яковлевну, что та забывала свои невзгоды и становилась бодрее. Как-то раз Жухрай остановил Павку во дворе электростанции, среди сложенных штабелей дров, и, улыбнувшись, спросил: — Мать рассказывает, ты драться любишь. Павка, не зная, смеется над ним Жухрай или говорит серьезно, ответил: — Я зря не дерусь, всегда по справедливости. Жухрай неожиданно предложил: — Хочешь, научу тебя драться по-настоящему? Павка удивленно на него посмотрел: — Как так — по-настоящему? И Павка прослушал первую короткую лекцию по английскому боксу.

Нелегко досталась Павке эта наука, но усвоил он ее прекрасно. Не раз летел он кубарем, сбитый с ног ударом кулака Жухрая, но учеником оказался прилежным и терпеливым. В один из жарких дней Павка, придя от Климки, послонявшись по комнате и не найдя себе работы, решил забраться на любимое местечко — на крышу сторожки, стоявшей в углу сада, за домом. Он прошел через двор, вошел в садик и, дойдя до дощатого сарая, по выступам забрался на крышу. Пробравшись сквозь густые ветви вишен, склонившихся над сараем, он выбрался на середину крыши и прилег на солнышке. Одной стороной сторожка выходила в сад Лещинских, и если добраться до края, виден весь сад и одна сторона дома. Павка высунул голову над выступом и увидел часть двора со стоявшей там коляской. Видно было, как денщик немецкого лейтенанта, поместившегося у Лещинских на квартире, чистил щеткой вещи своего начальника.

Павка не раз видел лейтенанта у ворот усадьбы. Лейтенант был приземистый, краснощекий, с маленькими подстриженными усиками, в пенсне и фуражке с лакированным козырьком. Знал Павка, что лейтенант помещается в боковой комнате, окно которой выходило в сад и было видно с крыши. Сейчас лейтенант сидел за столом и что-то писал, потом взял написанное и вышел. Передав письмо денщику, он пошел по дорожке сада к калитке, выходящей на улицу. У витой беседки лейтенант остановился — видно, с кем-то говорил. Из беседки вышла Нелли Лещинская. Взяв ее под руку, лейтенант пошел с ней к калитке, и оба вышли на улицу.

Все это наблюдал Павка. Он уже собирался заснуть, когда увидел, что в комнату лейтенанта вошел денщик, повесил на вешалку мундир, открыл окно в сад и, убрав комнату, вышел, прикрыв за собой дверь. Тотчас же Давка увидел его у конюшни, где стояли лошади. В открытое окно Павке была хорошо видна вся комната. На столе лежали какие-то ремни и еще что-то блестящее. Подталкиваемый нестерпимым зудом любопытства, Павка тихо перелез с крыши на ствол черешни и спустился в сад Лещинских. Согнувшись, в несколько скачков он добежал до раскрытого окна и заглянул в комнату. На столе лежали пояс с портупеей и кобура с прекрасным двенадцатизарядным «манлихером».

У Павки захватило дух. Несколько секунд в нем происходила борьба, но, захлестнутый отчаянной дерзостью, он перегнулся, схватил кобуру и, вытащив из нее новый вороненый револьвер, спрыгнул в сад. Оглянувшись по сторонам, осторожно сунул револьвер в карман и бросился через сад к черешне. Вскарабкавшись быстро, по-обезьяньи, на крышу, Павка оглянулся назад. Денщик мирно разговаривал с конюхом. В саду было тихо… Он сполз с сарая и помчался домой. Мать возилась на кухне, приготовляя обед, и не обратила на Павку внимания. Схватив лежавшую за сундуком тряпку, Павка сунул ее в карман, незаметно выскользнул в дверь, пробежал через сад, перелез через забор и выбрался на дорогу, ведущую к лесу.

Придерживая рукой тяжело бивший по ноге револьвер, что есть мочи помчался к старому, завалившемуся кирпичному заводу. Ноги едва касались земли, ветер свистел в ушах. У старого кирпичного завода было тихо. Кое-где провалившаяся деревянная крыша, горы разбитого кирпича и разрушающиеся обжигные печи наводили тоску. Все здесь поросло бурьяном. И только трое друзей иногда собирались сюда для своих игр. Павка знал много потаенных местечек, где можно спрятать украденное сокровище. Забравшись в пролом печи, он осторожно оглянулся, но дорога была пуста.

Тихо шумели сосны, легкий ветерок крутил придорожную пыль. Крепко пахло смолой. На самом дне печи, в уголке, положил Павка завернутый в тряпку револьвер, закрыл его пирамидкой старых кирпичей. Выбравшись оттуда, завалил кирпичами вход в старую печь, заметил расположение кирпичей и, выйдя на дорогу, медленно пошел назад. Ноги в коленях чуть дрожали. На электростанцию пошел раньше времени, чтобы только не быть дома. Взял у сторожа ключ и открыл широкую дверь, ведущую в помещение, где стояли двигатели. И, пока чистил поддувало, накачивал в котел воду и растапливал топку, думал: «Что теперь делается на даче Лещинских?

Павка испуганно вздрогнул: — Как обыск? Жухрай, помолчав, добавил: — Да, дело неважное. Ты не знаешь, что они искали? Павка хорошо знал, что искали, но рассказать о краже револьвера не решился. Весь вздрагивая от тревоги, он спросил: — Артема арестовали? От этих слов стало немного легче, но тревога не проходила. Несколько минут каждый думал о своем. Один из них, зная причину обыска, тревожился о последствиях, другой не знал и от этого настораживался.

Артему обо мне ничего не известно, а почему у него обыск? Надо быть поосторожней», — думал Жухрай. Разошлись молча к своей работе. А в усадьбе был большой переполох. Лейтенант, обнаружив отсутствие револьвера, вызвал денщика; узнав, что револьвер пропал, он, обычно корректный, сдержанный, ударил денщика со всего размаха в ухо; тот, качнувшись от удара, стоял, вытянувшись в струнку, и, виновато мигая глазами, покорно ожидал дальнейшего. Вызванный для объяснения адвокат тоже возмущался и извинялся перед лейтенантом за то, что в его доме случилась такая неприятность. Присутствовавший при этом Виктор Лещинский высказал отцу предположение, что револьвер могли украсть соседи, в особенности хулиган Павел Корчагин. Отец поспешно стал объяснять лейтенанту мысль сына, и тот немедленно дал распоряжение вызвать наряд для обыска.

Обыск не дал никаких результатов. Случай с пропажей револьвера убедил Павку в том, что даже и такие рискованные предприятия иногда оканчиваются благополучно. Глава третья Тоня стояла у раскрытого окна. Она скучающе смотрела на знакомый, родной ей сад, на окружающие его стройные тополя, чуть вздрагивающие от легкого ветерка. И не верилось, что целый год она не видела родной усадьбы. Казалось, что только вчера она оставила все эти с детства знакомые места и вернулась сегодня с утренним поездом. Ничего здесь не изменилось: такие же аккуратно подстриженные ряды малиновых кустов, все так же геометричны расчерченные дорожки, засаженные любимыми цветами мамы — анютиными глазками. Все в саду чистенько и прибрано.

Всюду видна педантичная рука ученого лесовода. И Тоне скучно от этих расчищенных, расчерченных дорожек. Тоня взяла недочитанный роман, открыла дверь на веранду, спустилась по лестнице в сад, толкнула маленькую крашеную калиточку и медленно пошла к станционному пруду у водокачки. Миновав мостик, она вышла на дорогу. Дорога была как аллея. Справа пруд, окаймленный вербой и густым ивняком. Слева начинался лес. Она направилась было к прудам, на старую каменоломню, но остановилась, заметив внизу у пруда взметнувшуюся удочку.

Нагнувшись над кривой вербой, раздвинула рукой ветви ивняка и увидела загорелого парнишку, босого, с засученными выше колен штанами. Сбоку стояла ржавая жестяная банка с червями. Парень был увлечен своим занятием и не замечал пристального взгляда Тони. Павка сердито оглянулся. Держась за вербу, низко нагнувшись к воде, стояла незнакомая девушка. На ней была белая матроска с синим в полоску воротником и светло-серая короткая юбка. Носочки с каемочкой плотно обтягивали стройные загорелые ноги в коричневых туфельках. Каштановые волосы были собраны в тяжелый жгут.

Рука с удочкой чуть вздрогнула, гусиный поплавок кивнул головкой, и от него разбежалась кругами всколыхнувшаяся ровная гладь воды. А голосок сзади взволнованно: — Клюет, видите, клюет… Павел совсем растерялся, дернул удочку. Вместе с брызгами воды вынырнул вертящийся на крючке червячок. Принес леший вот эту», — раздраженно думал Павка и, чтобы скрыть свою неловкость, закинул удочку подальше в воду — между двух лопухов, как раз туда, куда закидывать не следовало: крючок мог зацепиться за корягу. Сообразил и, не оборачиваясь, прошипел в сторону сидевшей наверху девушки: — Чего вы галдите? Так вся рыба разбежится. И услыхал сверху насмешливое, издевающееся: — Она давно уже разбежалась от одного вашего вида. Разве днем ловят?

Эх вы, горе-рыбак! Это было уже слишком для старавшегося соблюсти приличие Павки. Он встал и, надвинув на лоб кепку, что всегда у него являлось признаком злости, проговорил, подбирая наиболее деликатные слова: — Вы бы, барышня, ушивались куда-нибудь, что ли. Глаза Тони чуть-чуть сузились, заискрились промелькнувшей улыбкой. В голосе ее уже не было насмешки, было в нем что-то дружеское, примиряющее, и Павка, собравшийся нагрубить этой невесть откуда взявшейся «барышне», был обезоружен. Мне места не жалко, — согласился он и, присев, опять глянул на поплавок. Тот приблизился к лопуху, и было ясно, что крючок зацепился за корень. Потянуть его Павка не решался.

А эта, конечно, смеяться будет. Хоть бы ушла», — рассуждал он. Но Тоня, усевшись поудобнее на чуть покачивающуюся изогнутую вербу, положила на колени книгу и стала наблюдать за загорелым черноглазым грубияном, так нелюбезно встретившим ее и теперь нарочито не обращавшим на нее внимания. Павке хорошо видно в зеркальной воде отражение сидящей девушки. Она читает, а он потихоньку тянет зацепившуюся лесу. Поплавок ныряет; леса, упираясь, натягивается. Через, мостик у водокачки прошли двое молодых людей — гимназисты-семиклассники. Один — сын начальника депо, инженера Сухарько, белобрысый, веснушчатый семнадцатилетний балбес и повеса Рябой Шурка, как прозвали его в училище, с хорошей удочкой, с лихо закушенной папироской.

Рядом — Виктор Лещинский, стройный, изнеженный юноша. Сухарько, подмигивая, нагнувшись к Виктору, говорил: — Девочка эта с изюмом, другой такой здесь нет. Уверяю, ро-ман-ти-че-ская особа. В Киеве учится в шестом классе, к отцу на лето приехала. Он здесь главный лесничий. Она знакома с моей сестрой Лизой. Я как-то письмецо ей подкатил в таком, знаешь, возвышенном духе. Влюблен, дескать, безумно и с трепетом ожидаю вашего ответа.

И даже из Надсона выскреб стихотвореньице подходящее. Сухарько, немного смущенный, проговорил: — Да ломается, знаешь, задается. Не порть бумаги, говорит. Но это всегда так сначала бывает. Я в этих делах стреляная птица. Знаешь, неохота возиться — долго ухаживать да притоптывать. Куда лучше, пойдешь вечерком в ремонтные бараки и за трешку такую красавицу выберешь, что язычком оближешься. И безо всякого ломанья.

Мы с Валькой Тихоновым ходили — ты дорожного мастера знаешь? Виктор презрительно сморщился: — Ты занимаешься такой гадостью, Шура? Шура пожевал папироску, сплюнул и бросил насмешливо: — Подумаешь, чистоплюй какой. Знаем, чем занимаетесь. Виктор, перебивая его, спросил: — Так ты меня с этой познакомишь? Вчера она сама утром ловила. Приятели уже приближались к Тоне. Вынув папироску изо рта, Сухарько, франтовато изогнувшись, поклонился: — Здравствуйте, мадемуазель Туманова.

Что, рыбу ловите? Виктор смущенно подал Тоне руку. Он выполнял данное Виктору слово познакомить его с Тоней и старался оставить их вдвоем. Здесь уже ловят, — ответила Тоня. Тоня не успела ему помешать. Он спустился вниз к удившему Павке. Павка поднял голову, посмотрел на Сухарько взглядом, не обещающим ничего хорошего. Чего губы распустил?

Пош-шел вон отсюда! Та перевернулась в воздухе и шлепнулась в воду. Брызги от разлетевшейся воды попали на лицо Тони. Павка вскочил. Он знал, что Сухарько — сын начальника депо, в котором работал Артем, и если он сейчас ударит в эту рыхлую рыжую рожу, то гимназист пожалуется отцу, и дело обязательно дойдет до Артема. Это было единственной причиной, которая удерживала его от немедленной расправы. Сухарько, чувствуя, что Павел сейчас его ударит, бросился вперед и толкнул обеими руками в грудь стоявшего у воды Павку. Тот взмахнул руками, изогнулся, но удержался и не упал в воду.

Сухарько был старше Павки на два года и имел репутацию первого драчуна и скандалиста. Парка, получив удар в грудь, совершенно вышел из себя. Ну, получай! Затем, не давая ему опомниться, цепко схватил за форменную гимназическую куртку, рванул к себе и потащил в воду. Стоя по колени в воде, замочив свои блестящие ботинки и брюки, Сухарько изо всех сил старался вырваться из цепких рук Павки. Толкнув гимназиста в воду, Павка выскочил на берег. Взбешенный Сухарько ринулся за Павкой, готовый разорвать его на куски. Выскочив на берег и быстро обернувшись к налетевшему Сухарько, Павка вспомнил: «Упор на левую ногу, правая напряжена и чуть согнута.

Удар не только рукой, но и всем телом, снизу вверх, под подбородок». Лязгнули зубы.

Тем временем, припозднившаяся парочка давно уже вышла за пределы университетского городка, добравшись по безлюдным улицам, по сторонам которых в приличных домах спали добропорядочные профессора и прочий обеспеченный люд, до берега неширокой здесь Темзы. Там они повернули направо, направляясь к расположенному в паре сотен ярдов выше по течению мосту.

Крытая неровным булыжником старинная набережная на этом участке все еще кое-как освещалась газом, по меньшей мере компенсировавшим своим горением отсутствие спрятавшейся за плотной облачностью Луны. На противоположном же берегу реки, там, куда они держали путь, и вовсе царила непроглядная тьма. Хиннегану еще никогда не приходилось так поздно шататься по не самым благополучным районам, и его это несколько пугало. Но он приложил все усилия, чтобы спутница не заметила овладевшей им напряженности.

Для того чтобы отогнать беспокойство, неплохо было бы опять оживить угасший с выходом к реке разговор, однако Генри, хоть убей, не приходила в голову никакая подходящая завязка для беседы. И Кэт, как назло, хранила полное молчание! Он уже глубоко вдохнул пованивавший нечистотами, стекавшими в реку по многочисленным канавам воздух, решившись сказать хоть что-нибудь, однако еле видимые в тусклом освещении фигуры вдруг привлекли его внимание. У самой кромки воды копошилось, в свете слабых масляных ламп или небольших факелов, пять-шесть подозрительных персонажей.

В руках некоторые держали длинные палки с крючьями. Еще один из их компании сидел на каменном парапете совсем рядом с дорогой и как раз сейчас раскуривал трубку с помощью лампового фитиля. Близкий огонек на пару мгновений осветил его лицо, обмотанное какими-то лохмотьями. Взгляду Хиннегана открылась грязная, изможденная и покрытая шрамами отвратительная рожа, со злыми маленькими глазками, смотревшими прямо на них цепким изучающим взглядом.

Генри, не ожидавший встретить в такой поздний час никого, даже сбился с шага и запаниковал, не зная чего ожидать. К счастью, он тут же вспомнил про подарок Виллейна и, резко высвободив правую руку, неуклюже достал из-под сюртука револьвер. Да полно вам, Генри! Посмотрите на них!

Что они делают тут заполночь? И правда, копошившиеся фигуры действительно будто бы замерли, прислушиваясь. Копаются в отходах, которые попадают на берег из реки и сточных канав, отыскивают в них всякое тряпье, обломки досок, уголь и прочее. Все это имеет цену.

Ничтожную, правда, но для этих несчастных и несколько пенни - спасение от голодной смерти! Полиция в приличных районах их всегда гоняет, дабы не нарушали своим видом покой добропорядочных граждан! А работают они обычно сразу после смывающего в стоки всякий мусор дождя, иначе конкуренты опередят. Если дождь прошел вечером, значит, работать приходится ночью!

Вы, Генри, слишком много времени, видимо, проводите за книгами, если не знаете таких подробностей о городе, в котором живете! Никогда не интересовался жизнью нищих, а Господь Бог уберег меня самого от подобного существования! Ее же наблюдательность он приписал свежести взгляда недавно приехавшей в Метрополию провинциалки. В патриархальной Польше, наверное, такого нет, все при деле.

А теперь спрячьте револьвер, пока вы случайно не прострелили ногу мне или себе! Я оценила вашу заботу! Ни разу ничего не случалось! Думаю, эти несчастные боятся любых осложнений.

Но никогда нельзя быть полностью уверенной, поэтому на крайний случай у меня есть это! Девушка молниеносным движением извлекла из висевшей у нее на поясе сумочки некий продолговатый предмет, тускло блеснувший темно-желтой полированной поверхностью. Молодой человек с несказанным удивлением узнал в нем небольшой двуствольный пистолет. Кэтрин, продемонстрировав пораженному спутнику оружие и крайне довольная произведенным эффектом, так же молниеносно спрятала его обратно.

Прекрасно подходит для самозащиты. Пусть он и не такой современный, как ваш шестиствольный револьвер! Кстати, где вы такой достали? Не припомню, чтобы видела раньше подобную модель!

Впрочем, для дяди умение стрелять было жизненно необходимо! А сейчас он нанимается в охрану к сборщикам податей. Они ездят по окрестным крестьянским общинам, собирая положенный налог продуктами. Ни одна такая поездка не обходилась без эксцессов!

Там же крестьяне, в основном, галицийцы. Дикий и вечно чем-то недовольный народишко! Постоянно бунтуют, то против польского владычества, то вообще просто так, без повода. Ничего не помогает!

Никогда особо не интересовался делами окраин католического мира и, кажется, зря! Поверьте, жизнь в Польше, да еще и в провинциальном городишке, скучна до невозможности! Не говоря уже об отсутствии каких-либо перспектив... Кстати, мы пришли.

Вон, видите там, на углу, длинный дом? Мне туда. Думаю, вам незачем подходить ближе, хоть в мою комнатку вход и с отдельного крыльца, но вдруг хозяйка не спит? Еще появятся ненужные вопросы...

Начало мая 1896 года, Оксфордский университет. Следующий вечер Генри ожидал с не меньшим нетерпением, чем предыдущий. А, возможно, даже с большим. К чисто научному интересу добавилось и неожиданное для него самого желание вновь встретиться с Кэтрин.

Вчерашняя ночная прогулка сильно взволновала молодого человека. Он чувствовал, что девушка с необычной судьбой серьезно его заинтересовала. И очень бы хотел углубить их знакомство, осторожно надеясь, что и мисс Даффи также будет не против. Однако в долгожданный час, когда исследователь вновь забарабанил в заветную дверь условным стуком, юная библиотекарь встретила его на удивление сухо, как будто не было вчерашней романтической прогулки и доверительной беседы.

Кратко поздоровавшись, провела его в импровизированный "кабинет", дождалась вскрытия тайника, после чего удалилась в свою каморку, пожелав успешной работы. Генри был несколько обескуражен таким поведением, однако мысли по поводу развития отношений с Кэт моментально вылетели у него из головы, лишь стоило ему вновь прогрузиться в чтение... Отношение к железу впервые было формализовано с появлением канонического монотеизма. Первое упоминание об этом встречается в Ветхом Завете, в книге "Исход".

Как известно, Моисей, спустившись с горы Синай, проклял поклонившихся Золотому Тельцу и использовавших железные инструменты и оружие. Многие теологи и исследователи задавались вопросом: какую связь усмотрел пророк между поклонением Тельцу и железом? Что же вынудило Моисея приравнять их? Очевидно, что причины лежат в необходимости выкорчевывания из сознания народных масс евреев, выведенных из плена, всего египетского.

Египетского многобожия, египетских обычаев и традиций. Эта борьба за верховенство Единого Бога в среде пошедшего за ним народа вынудила Моисея отказаться от всего символизирующего прежние порядки. В частности, железное оружие, ввиду своей дороговизны и малого распространения, имелось на вооружении в основном только у регулярной армии фараона, преследовавшей еврейских беженцев. Бывшие рабы же могли позволить себе в лучшем случае только бронзовое оружие и инструменты.

В этом свете становятся понятны мотивы Моисея, приказавшего уничтожить трофейные мечи вместе с теми, кто посмел их носить. Запрет на "египетское" железо прекрасно наложился на древние семитские суеверия, о которых мы упоминали в предыдущей главе. У этих народов неожиданные запреты вообще встречались часто. Например, в этом же ряду лежат отказ от поедания свинины — самого доступного мясного животного, а также морских гадов, или известный среди мусульман запрет на алкоголь.

Поэтому вряд ли в народной среде приказ Моисея вызвал удивление или массовое неприятие. Скорее наоборот, отказ от использования этого металла воспринимался как возврат к старинным, "доегипетским" ценностям и традициям. Возникает вопрос: не привел ли отказ от железа к заведомому ослаблению будущего еврейского государства, и не опасались ли подобного ущерба вожди народа? Однозначного ответа тут дать нельзя, однако можно предположить, на основании имеющихся у нас данных, что на момент Синайского Откровения распространение железа на Ближнем Востоке было минимальным, а свойства изготовленных из него предметов почти не превосходили таковые у соответствующих бронзовых изделий.

Поэтому отказ от железа практически не снижал конкурентоспособности племени и не мог послужить причиной недовольства старейшин. Что же касается более поздних времен, то, рассматривая историческую ретроспективу, создается впечатление, что расположенное на пересечении древних торговых путей и в точке соприкосновения интересов крупных империй маленькое еврейское государство было обречено на потерю суверенитета, независимо от использования или неиспользования им железа. Рано или поздно это должно было случиться, и упомянутое ограничение в исторических масштабах не могло сыграть никакой роли. Стоит подчеркнуть, что, кроме территорий древнего израильского царства, отрицание железа нигде более на Древнем Востоке не зафиксировано вплоть до пришествия Христа, и даже еще долго после него.

Впрочем, как и распространение монотеизма вообще. Вавилон, Ассирия, Персия и другие возникавшие и распадавшиеся языческие империи античности обошлись без этого запрета. Греки, разгромившие под предводительством Александра Македонского персидское государство, лишь удивлялись странным традициям иудеев, а римляне вообще мало интересовались обычаями покоренных народов. Так что до первого века нашей эры даже затруднительно вообще найти упоминания об этом явлении, по-прежнему, кроме небольшой по численности иудейской общины, распространенном лишь среди кочевых народов аравийского полуострова.

Распятие Христа дало новый толчок распространению по миру редкой традиции. Неверно понятый последователями феномен съеденных ржавчиной, сразу после его земной кончины, гвоздей, которыми был прибит Иисус, объясняется тем, что все апостолы принадлежали к числу выходцев из иудеев. Вследствие чего, как трактует это в своих работах досточтимый сэр Ньютон, и перенесли традиционное для их общины отношение к железу на объяснение случившегося чуда. Мы же можем только дополнить данную трактовку соображениями о проведенной иудеями - последователями Христа параллели между вооруженными железным оружием римскими солдатами, распявшими Спасителя, и египетскими воинами из книги "Исход".

Именно с римскими язычниками раннее христианство, практически сплошь состоявшее из иудеев, и вело основную борьбу в первые века после Пришествия, так что ничего удивительного в проведении подобной параллели нет. Единственная разница - первохристиане, в отличие от традиционных иудеев, считали богопротивным не само железо, а лишь образующуюся на нем ржавчину. И только после откровения, посетившего отцов нашей секты, стало очевидным, что они ошибались, приняв Божье знамение за сатанинское... История вопроса, практически не освещаемая в разрешенной католической литературе, крайне заинтересовала его.

Однако, после оценки количества прочитанных страниц, у Хиннегана стало закрадываться опасение, что покойный автор не успел продвинуться в своей работе намного дальше вводной части. А ведь самое главное с точки зрения полученного задания, а не праздного интереса исследователя, должно было содержаться как раз после оной! Впрочем, крупицы нужных сведений он извлекает и из этого, в запасе же есть еще и лабораторный дневник... Лишь с утверждением христианства в качестве государственной религии римской империи можно говорить о начале значимого влияния запрета на железо.

Тем не менее, вплоть до гибели Западной Римской империи, значительная часть ее населения, особенно варвары-наемники, составлявшие основу римской армии, не соблюдала данный запрет. Несмотря на усилия императоров и новообразованной церковной иерархии, железо продолжало активно использоваться населением, особенно на окраинах империи. Вместе с тем, надо отметить, что данное положение в те времена не имело столь категорического толкования, каковое приобрело в будущие века. В Темные века, одновременно с потерей христианством государственного статуса в Европе, естественно, потерял распространенность и запрет на железо.

Однако уже вскоре влияние католической церкви вновь усилилось в большинстве стран континента и даже приобрело значительно более суровые рамки, нежели в римские времена - ведь Ватикану требовалось закрепить свое пошатнувшееся влияние. Эти меры коснулись и использования железа. Церковные иерархи настоятельно требовали полностью исключить данный металл из хозяйственной деятельности, и новоиспеченным христианским монархам пришлось пойти на этот шаг. Особого влияния на мощь их государств это оказать не могло, так как есть все основания полагать, что развитые технологии обработки железа, известные в поздней римской империи, после ее гибели оказались утеряны и данный металл в жизни первых варварских королевств не играл такой важной роли, как ранее.

Объемы его добычи, качество и номенклатура изделий сократились в разы по сравнению с Римом. Таким образом, на протяжении последней тысячи лет, на территории Европы железо было полностью забыто. Низкий уровень технологий Средневековья и малый объем кустарного, большей частью, производства позволял легко обходиться бронзой. Качество изделий из нее неуклонно повышалось, составляя неплохую конкуренцию железным изделиям, появлявшимся у народов на границах христианского мира.

Серьезным вызовом данной традиции могло бы стать массированное внешнее вторжение вооруженных железным оружием завоевателей, однако такового не состоялось. К счастью для средневековых европейцев, Магомет, закладывая основы ислама, полностью принял положения двух других авраамических религий в отношении железа, основываясь на историческом неприятии и слабом распространении этого металла среди кочевников аравийского полуострова. Таким образом, арабы, ко времени своей экспансии, были также вооружены лишь бронзовым оружием, что ограничило их успехи, в основном, Северной Африкой. Монгольское вторжение, состоявшееся в 13-м веке, потенциально имело шанс продемонстрировать преимущество железа.

Однако на практике монгольское войско представляло собой скопище весьма слабо вооруженных воинов, выигрывавшее сражения лишь благодаря прогрессивной тактике, суровой дисциплине и численному превосходству. Тот факт, что они, в числе прочего, использовали и железное оружие, не имел решающего значения. К тому же монголы, как и многие покоренные ими народы, очень быстро, по историческим меркам, приняли ислам и христианство, сняв, таким образом, потенциальную проблему для европейцев. А некоторое количество христиан имелось в их рядах уже во время самого вторжения.

Лишь с приходом эпохи промышленной революции стал ощущаться недостаток металла. Объем добычи и импорта меди и олова начал отставать от темпов роста потребления, а особенно усилившаяся к тому времени реакционная Святая Инквизиция, закалившаяся в победоносной борьбе с так называемыми "ересями Возрождения", исключала возврат к использованию железа. В этих условиях на доминирующие позиции в Европе выдвинулась Британия, как обладающая основными запасами олова на континенте, впоследствии взявшая под контроль и торговые пути в Китай - второй по значимости источник этого дефицитного металла. Неудивительно, что именно Британская империя стала центром, сосредоточившем в себе большую часть европейской промышленности, науки и культуры.

Все остальные регионы цивилизованного мира - как подконтрольные Лондону европейские страны, так и колонии на других континентах, оказались в отстающих, что еще значительней усилило их зависимость от Империи... На этот раз девушка даже не пыталась отговорить его сопровождать ее до дома. Наоборот, как только они вышли за дверь библиотеки, взяла его за локоть, как будто это само собой подразумевалось. Генри, естественно, не возражал.

И беседа их сегодня почти не прерывалась неловкими паузами, протекая непринужденно и легко. Ранее Хиннеган, общаясь с представительницами прекрасного пола, никогда не знал, о чем с ними говорить. Обычные, светские темы бесед его совершенно не интересовали, а научные темы не интересовали дам. Сейчас же все было иначе, его собеседница, к огромному удивлению Генри, оказалась в курсе основных тем, обсуждаемых в последнее время в научных журналах.

Заодно выяснилось, что Кэт весьма начитанна и владеет пятью языками. Да и жалование наверняка несравнимое... Вы не представляете, настолько нечего делать в провинциальном польском поместье! Вы бы, Генри, там от скуки наверняка выучили не пять, а все пятьдесят языков!

Я знаю лично только одного человека, владеющего большим количеством наречий, чем вы, но ему за пятьдесят, и он лысый скучный книжный червь с факультета мертвых языков! На английском говорили мои родители, сказки на хинди рассказывала моя индийская няня в Бомбее, не выучить польский, живя в Польше, также было бы странно, согласитесь! Добавить к ним французский и латынь уже не так сложно, благо, библиотека в доме тетки была весьма достойная и журналы, в разумных количествах, она также позволяла выписывать из столицы. Зато мои знания дали сэру Ллойду формальный повод устроить меня на работу в университетскую библиотеку!

Возможно, впоследствии меня кто-нибудь рекомендует и в одну из упомянутых вами компаний, просто так туда не возьмут... Этим вечером Генри вообще не обратил внимания на копошащихся на прежнем месте у берега реки "мусорщиков". Ни по пути к дому девушки, увлеченный беседой, ни на обратной дороге, поглощенный мыслями о своей, оказавшейся настолько интересной "сотруднице". Середина мая 1896 года, Оксфордский университет Говорят, влюбленность чрезвычайно мешает плодотворной научной деятельности.

Однако мощный душевный подъем, охвативший Генри в последние дни, выражался, наоборот, в необычно повышенной, учитывая постоянный недосып, трудоспособности. Бурная симуляция рутинной научной деятельности с утра в лаборатории, тщательное изучение документов из тайника вечером и, как ежедневная награда за труды - ночная прогулка с Кэт. С каждым разом прогулка продолжалась все дольше и дольше, а темы разговоров становились все откровеннее и откровеннее. Ученый уже давно признался себе в том, что совершенно очарован этой девушкой, однако представления не имел, как сообщить ей об этом.

Соответствующего опыта у него не оказалось, несмотря на двадцатипятилетний возраст, а Кэтрин пока помогать не спешила, что сильно удручало ее новоявленного воздыхателя. Но сейчас мысли доктора Хиннегана были заняты совсем другим. За прошедшие почти две недели с начала исследования он получил ответы на поставленные вопросы. Ответы неполные и не всегда достоверные, но для составления обзорного отчета, заказанного королем, вполне достаточные.

Черновик диссертации покойного Роберта Паркса, явившийся основным источником информации, как и боялся Генри, обрывался почти сразу после вступительной части. Слава Создателю, она оказалась весьма обширной и содержащей достаточно подробные описания технологий и устройств, использовавшихся в Бомбейском анклаве для обработки железа. Ее страницы пестрели ссылками на другие научные труды еретического университета, и Хиннеган, наталкиваясь на них, каждый раз горько сокрушался по поводу недоступности столь подробных материалов. Хотя, наверняка многие из этих книг попали к маньчжурам и сейчас, видимо, используются их учеными и инженерами.

Осознание данного факта лишь усиливало разочарование исследователя. Еще ждала своей очереди лабораторная тетрадь. Генри бегло просмотрел ее и был вынужден констатировать, что изучение рабочего журнала покойного ученого потребует значительно больших усилий, чем чтение его же диссертации. Записи в журнале были сделаны ужасным, нечитаемым почерком, шли как попало, иногда даже поперек заляпанного кляксами и испещренного непонятными рисунками листа, не говоря уже о каком-то внятном структурировании.

Кое-где, чтобы разобрать пару предложений, требовался час на побуквенное сравнение с более четкими образцами почерка доктора Паркса. А самое главное - у Хиннегана сложилось впечатление, что это, все же, не настоящий лабораторный журнал, а тетрадь для заметок, которым не место в научном документе. Например, уже на первой же странице красовалась криво выведенная надпись: "Не забыть расплатиться за поставку провизии для строящих новую лабораторную печь рабочих". Какое отношение это имело к постановке эксперимента?

Тем не менее, Генри повременил бы с отчетом еще пару недель. Вдруг в этих каракулях все же обнаружится нечто значимое? Однако Виллейн, почти не докучавший своим вниманием все это время но постоянно "случайно" обнаруживавшийся неподалеку от мест пребывания своего подопечного , на вчерашней конфиденциальной встрече категорически не рекомендовал затягивать с передачей предварительного отчета. Дополнить, мол, никогда не поздно, а вот передать найденную информацию не всегда.

Бывали случаи... Так что придется писать, не откладывая на потом... Может, выйдем сегодня пораньше, чтобы нас по пути не смыло в Темзу? Хватит работать с утра до вечера!

На улице их ждало полностью затянутое облаками небо, уже лениво ронявшее на улочки города первые тяжелые капли. Порывистый холодный ветер, непривычно сильный для славившегося мягкой погодой Оксфорда, отнюдь не прибавлял комфорта запозднившимся пешеходам. Несмотря на то, что они вышли сегодня на час раньше обычного, улицы были совершенно пусты - все попрятались по домам от непогоды. В воздухе явственно ощущался нехарактерный для середины мая запах дыма от растопленных каминов - похолодало весьма заметно.

Ученый как в воду глядел! Молодые люди добрались почти до моста через Темзу и уже практически поверили, что успели избежать ливня, как совсем рядом с ними ударила молния, сопровождаемая чудовищным громом, и в небе как будто открыли кран. За считанные минуты брюки и даже рукава плотного сюртука Генри потяжелели, напитавшись дождевой водой, а холодные мерзкие струйки стали затекать по шее под сюртук и рубашку. Как ни пытались ускорить шаг, к моменту, когда они добрались до дома Кэт, Хиннеган действительно промок насквозь.

Идемте ко мне, напою вас горячим чаем! А если нас кто-нибудь заметит? Да тут не видно ни зги! Я же обещала сэру Ллойду проследить за вами!

Обещания надо выполнять! Идемте уже, у меня ноги тоже все давно мокрые! Они, пытаясь, все же, производить поменьше шума, добежали до долгожданного крыльца, открыли дверь и заскочили в дом. Там царила такая же тьма, как и снаружи, и почти такой же холод.

А сейчас пока еще справимся с камином... Наедине с приличной девушкой в абсолютно пустом доме он еще никогда не оставался! Жертвы неожиданно сильной грозы прошли через маленький коридорчик и оказались в комнатке. Камин удалось разжечь довольно быстро, причем Кэт справилась сама, несмотря на неуклюжие попытки Хиннегана чем-то помочь.

Ярко запылавшие сосновые поленья помогли единственной лампе в освещении комнаты. Да вы, небось, половину жалования зимой на отопление тратите! А газ? Недостаточно состоятельный район.

Так, Генри, с вас сейчас стечет столько воды, что нас затопит! Давайте, раздевайтесь! Да не стесняйтесь вы, я отвернусь! Хиннеган, сгорая от стыда, выполнил, тем не менее, распоряжение хозяйки дома, так как другого выхода все равно не имелось — верхняя одежда была мокрая насквозь.

Да и состояние нижней было ничем не лучше, от подштанников также пришлось избавиться, оставшись в одной рубашке. Генри торопливо завернулся в одеяло, пока Кэт, отвернувшись, как и обещала, колдовала с чем-то у камина. Гроза, по-моему, и не думает заканчиваться! Она протянула Хиннегану кружку с горячим вином.

Тот благодарно улыбнулся и с удовольствием в несколько больших глотков выпил поданный столь вовремя напиток. И почти сразу же дрожь во всем теле, вызванная переохлаждением, уступила место разлившемуся по конечностям теплу. А почему вы не пьете? Пожалуй, тоже надо снять верхнюю одежду!

Послышался шорох снимаемого платья, немедленно вызвавший в голове у молодого человека волну непристойных фантазий, которые он изо всех сил пытался отогнать. Получалось плохо, слишком уж отчетливо натренированное воображение ученого рисовало ему то, что происходило сейчас за спиной. Не веря своим ушам, он обернулся. Кэт стояла вплотную к нему, в одной короткой нижней рубашке, с почти обнаженными плечами и глубоким вырезом, в котором прекрасно просматривались полные аппетитные груди.

У него сперло дыхание. Нельзя сказать, что в свои двадцать пять лет у него совсем не имелось опыта интимных отношений. Еще в годы учебы друзья дважды затаскивали его в известное всем студентам Оксфорда заведение мамаши Вивьен, француженки, основавшей "веселый дом" по типу парижских в холодной чопорной Англии. Но в первое посещение Хиннеган был настолько шокирован видом и поведением сотрудниц данного заведения, что у него ничего не вышло, несмотря на все старания "мадмуазель".

Второй же раз он туда попал после дружеской посиделки по поводу окончания учебы, сопровождавшейся распитием шотландского виски, поэтому само посещение помнил смутно. Зато отчетливо помнил глубокое отвращение, испытанное утром следующего дня и судорожные поиски следов "постыдных" болезней, которыми в приличном обществе часто стращали любителей подобных развлечений. К счастью, обошлось… - Мне, видимо, так и суждено тут замерзнуть! Прикосновение круглого пухлого бедра девушки, на удивление теплого даже сквозь тонкую ткань нижней рубашки, окончательно расстроило все его попытки привести мысли в порядок.

Почувствовав на своем лице совсем близкое дыхание, он впился в ее губы страстным поцелуем. Кэт тут же обвила его шею руками, прижавшись еще теснее. И то не факт! Смелее, смелее будьте, господин исследователь!

Пока Хиннеган, остолбенев, переваривал полученную информацию, одеяло выпало у него из рук. Кэт, еще раз хихикнув, потащила его, вместе с одеялом, в сторону кровати… …Человек, зябко кутавшийся в длинный, до пят, темный кожаный плащ с шерстяной подбивкой, еще долго стоял под ближайшим к дому, в котором скрылась молодая парочка, деревом. В какой-то момент, он, присев, достал часы и в недолгом свете с большим трудом зажженной под плащом спички, разглядел часовую стрелку, приближавшуюся в цифре "два". Поняв, видимо, что до утра из дому уже никто не выйдет, он, кряхтя, растворился в темноте… Конец мая 1896 года, Оксфорд Джеймс извлек из внутреннего кармана сюртука массивные часы в латунной оправе и, прищурившись, сверил их показания со станционными, висящими над входом на ажурном деревянном кронштейне.

Манчестерский поезд изволит опаздывать? Надеюсь, просто обычное опоздание! Я вижу вдалеке паровозный дым! И точно!

Буквально через пару секунд до всех присутствующих донесся слабый еще, из-за расстояния, гудок паровоза, сообщавшего о своем приближении к станции. А еще через минуту к перрону, попыхивая клубами черного дыма, медленно подкатил и сам состав, со скрипом притормаживая на блестящих после недавнего дождика медных лентах, набитых на прямоугольные деревянные рельсы. Гордо выставив вперед, подобно огромному круглому животу, выпирающему у упитанного лорда, начищенный бронзовый цилиндр паровой машины, густо покрытый головками заклепок на торцах и разнообразными следами многочисленных ремонтов, он поравнялся с Виллейном и его спутником. И тут сам похожий на паровоз, благодаря дымящей трубке в зубах, толстый машинист, восседавший в почерневшей от сажи деревянной кабине, дернул за рычаг, спуская лишнее давление.

Струя перегретого пара, вырвавшаяся с жутким свистом из регуляторного клапана, заставила спутников отшатнуться, причем Виллейн, судя по движению губ, прокомментировал своевременность действия машиниста с помощью отборных армейских выражений, оставшихся, однако, неизвестными полуоглохшему Генри. Пока уши молодого ученого прочищались от "ваты", вызванной мощным свистком, паровоз, украшенный тянущимся во всю длину парового котла названием фирмы-производителя, составленного из букв с таким количеством декоративных завитушек, что прочитать его было сложнее, чем записи из лабораторного журнала покойного Паркса, проехал вперед и остановился. Они разместились на удобной мягкой лавочке, в отгороженном перегородками от остального вагона полукупе, как и следовало пассажирам первого класса. Паровоз дал гудок, и состав, включавший десять вагонов, медленно тронулся, постукивая колесами все чаще и чаще.

Однако разгон продолжался недолго, скорость стабилизировалась, а здания из красного кирпича за окном начали медленно сменяться пасторальными пейзажами Южной Англии. Поезд идет три часа в каждую сторону, если без задержек. Сколько же придется ждать во дворце, я не знаю. Очень может быть, что сегодня мы обратно вообще не поедем!

Как вы вообще..

Ожидание казалось невыносимым. А воздух еще больше посвежел, глотнешь его, не можешь насытиться и чувствуешь, как разливается он по телу бодрящей волной. Снова защелкало дальше где-то под гривой, все ускореннее, громче, но вдруг перешло в какое-то бурное, страстное шипение и оборвалось. Опять в неподвижную дремоту погрузился лес. Я жду. Стою долго. Тишина становилась болезненной. Без мыслей всматриваюсь в волшебную синеву неба, изузоренную густой кроной сомкнутых надо мною деревьев. Совсем неожиданно на моховом болоте прокудахтал куропат, и там же резко заржал заяц.

Сразу послышалось четко, громко. Поползли звуки брачной песни сквозь резные узоры кедров, по замшелым болотам, по синей громаде лесов. Все громче, все страстнее пел краснобровый петух, спеша насладиться весенней зарею. Словно пробудившись, всюду запели глухари. Где-то далеко-далеко предрассветный ветерок пробежал мимо и пропал бесследно в недрах старого леса. Что-то сверкнуло там далеко за гольцами на востоке. Начали меркнуть звезды. Тайга распахивала полы темной ночи, пропуская в просветы румянец холодной зари. Мое присутствие не выдавал валежник. Я не стрелял, хотелось побольше насладиться ранним весенним утром.

А песни ширились, слышались яснее, громче. Вдруг мой слух обжег выстрел и донесся треск сучьев, сломанных падающей птицей. Замерли певцы. Только где-то в стороне, захлебываясь и картавя, надрывался молодой самец. Я приподнялся из-за валежины. Немного присмотрелся, вижу угольно-черный силуэт токующего глухаря. Глухарь примостился на огромной, широкой ветке старого кедра. Распустив веером пестрый хвост, надув зоб и чуточку приподняв к небу краснобровую голову, бросал в немое пространство капли горячей песни. Запели и остальные петухи, все страстнее, все громче. В любовных песнях нарождалось утро.

Дрожащими руками я приподнял малокалиберку и, не торопясь, "посадил" птицу на мушку. С мыслью, что вот сейчас рухнет на землю этот гордый певец, я нажал гашетку. Но ружье дало осечку. Глухарь мгновенно смолк и, повернув в мою сторону настороженно голову, сжался в продолговатый комок. Мы оба, не шевелясь, следили друг за другом. А вершины кедров уже были политы светом разлившейся зари. Глухарь повернул голову в противоположную сторону, прислушался и снова: — Ток... Я снова прижимаю к плечу малокалиберку, тяну гашетку, но ружье, как заколдованное, — молчит. Вижу, кто-то шевелится в чаще, это Кирилл. Он скрадывает моего глухаря.

Я замер истуканом, проклиная ружье. Мне ничего не оставалось делать, как ждать развязки. А петух, разазартившись, пел, слегка покачиваясь на сучке и царапая его острыми зубцами крыльев. Вот он торопливо затокал и зашипел, теряя на секунду зрение и слух. Кирилл, дождавшись этого момента, сделал четыре-пять прыжков и вдруг замер горбатым пнем. Глухарь, не замечая его, снова и снова повторял песню, Шипел, а охотник все ближе и ближе подпрыгивал к нему. Я видел, как он медленно поднимал ружье, долго целил и как после выстрела глухарь, ломая ветки, свалился на "пол". Досада и чувство зависти на миг овладели мною. Патрон засел крепко, я торопился и сломал выбрасыватель. Охота сорвалась, какая досада!

Возвращаться на бивак не хотелось. Разлившийся по лесу утренний свет гнал прочь поредевший мрак ночи. Но вот близко послышался шорох; я приподнялся. Из-за старого упавшего кедра приближалась ко мне капалуха. Она, покачиваясь из стороны в сторону, нежно тянула: "к-о-о-т, к-о-о-т". Птица была совсем близко, я хорошо видел ее оперение, замечал, как ритмично шевелились перья, как тревожно скользили по пространству ее глаза. Она замолкла и, приподнимая голову, прислушивалась к песням. Их становилось все больше, глухари пели наперебой. Справа от меня отчетливо и громко защелкал глухарь. Он бесшумно появился из-за молодых кедров, группой стоявших у скрадка.

Каким крупным показался он мне в своем пышном наряде! Сколько гордости и силы было в его позе! Он, будто не замечая прижавшейся в снегу самки, распустил крылья и пошел кругами возле нее. Снова прогремел выстрел. Глухарь и капалуха насторожились и, захлопав крыльями, исчезли за ближними кедрами. Я встал. На чистом небе лежал густой румянец зари. Казалось, вот-вот брызнут лучи восходящего солнца. Позади послышались шаги Кирилла. На табор мы принесли трех глухарей.

Павел Назарович успел вскипятить чай. Пришлось задержаться. Ведь это был первый день долгожданной охоты, и мы не могли отказать себе в удовольствии отведать дичи. Правда, за это мы были наказаны. Пока варили суп да завтракали, настывшая за ночь снежная кора — наст — под действием солнца успела размякнуть. Лыжи проваливались, цепляясь за сучья, ломались, и мы скоро совсем выбились из сил. На последнем километре к реке Тагасук пришлось добираться буквально на четвереньках. Как только мы появились на берегу Тагасука, в воздух с шумом поднялась пара кряковых. Они набрали высоту и скрылись за вершинами леса. Это были самые надежные вестники желанной весны.

Она была где-то близко и своей невидимой рукой уже коснулась крутых речных берегов. Сквозь прогретую корку земли успел пробиться пушок зеленой трави, вспухли почки на тонких ветвях тальника, по-весеннему шумела и сама река. Продолжать путь невозможно. Солнце безжалостно плавило снег. Мы решили сделать плот, на нем спуститься до озера, а там по льду добраться до заимки. Через два часа река несла нас по бесчисленным кривунам. Зимнее безмолвие оборвалось. Мы слышали робкий шум проснувшихся ручейков, плеск рыбы, шелест освободившейся из-под снега прошлогодней травы. Мимо нас пронеслась стая мелких птиц. Ветерок задорно пробегал по реке, награждая нас лаской и теплом.

Но все эти признаки весны были уловимы только на реке, а вдали от нее еще лежала зима. Мутная вода Тагасука медленно несла вперед наш плот, скрепленный тальниковыми прутьями. Павел Назарович и Лебедев дремали, пригретые солнцем. Я, стоя в корме, шестом управлял "суденышком". За большим поворотом открылось широкое поле разлива. Это было недалеко от озера. Вода, не поместившись в нем, выплеснулась из берегов, залила равнину и кусты. Наконец, мы подплыли к кромке льда и по нему к концу дня добрались до заимки. Днепровский и Кудрявцев уже вернулись с разведки. Днем позже пришел Пугачев с товарищами, и мы начали готовиться к походу на Кизир.

Вынужденная ночевка. Собаки держат зверя. Удачный выстрел. Рано-рано 18 апреля мы тронулись с заимки Можарской на реку Кизир. Утренними сумерками десять груженых нарт ползли по твердой снежной корке. Впереди попрежнему шел Днепровский, только теперь ему не на кого было покрикивать. Он сам впрягся в нарты, а Бурку со всеми остальными лошадьми оставили на заимке. Двадцатикилометровое пространство, отделяющее Можарское озеро от Кизира, так завалено лесом, что без прорубки нельзя протащить даже нарты. Шли лыжней, проложенной от озера до Кизира Днепровским и Кудрявцевым. Снова перед нами мертвая тайга: пни, обломки стволов, скелеты деревьев.

На один километр пути затрачивалось около часа, а сколько усилий! Если вначале нередко слышались шутки, то с полудня шли молча и все чаще поглядывали на солнце, как бы поторапливая его к закату. Павел Назарович расчищал путь, намечал обходы. Дорога с каждым часом слабела: чем ярче светило солнце, тем чаще нарты проваливались в снег. Упряжки из веревочных лямок и тонких шестов, прикрепленных к нартам, ломались и рвались. Небольшая возвышенность, — в другое время ее и не заметили бы, — казалась горой, и после подъема на нее на плечах оставались красные рубцы. На крутых подъемах в нарты впрягались по два-три человека. Каждый бугорок, канава или валежник преодолевались с большими усилиями. А когда попадали в завал, через который нельзя было прорубиться, разгружались и перетаскивали на себе не только груз, но и нарты. Ползли долго, тяжело.

Казалось, будто солнце неподвижно застыло над нами. День — как вечность. А окружающая нас природа была мертвой, как пустыня. К вечеру цепочка каравана разорвалась, люди с нартами растерялись по ощетинившимся холмам, по залитым вешней водою распадкам. А впереди лежал все тот же непролазный завал. Так и не дошли мы в тот день до Кизира. Ночевали в ложке возле старых кедров, сиротливо стоявших среди моря погибшего леса. Тем, кто первыми добрались до ночевки, пришлось разгрузить свои нарты и с нами вернуться на помощь отставшим. Еще долго на нартовом следу слышался стук топоров, крик и проклятия. Вечер вкрадчиво сходил с вершин гор.

Все собрались у костра. Как оказалось, часть груза со сломанными нартами была брошена на местах аварий. Много нарт требовало ремонта, но после ужина никто и не думал браться за работу. Все, так устали, что сразу улеглись спать, причем, как всегда бывает после тяжелого дня, кто уснул прямо на земле у костра, кто успел бросить под себя что-нибудь из одежды и только Павел Назарович отдыхал по-настоящему. Он разжег отдельный небольшой костер под кедром, разделся и крепко уснул. Ночь была холодная. Забылись в тяжелом сне. Ветерок, не переставая, гулял по тайге. Он то бросался на юг и возвращался оттуда с теплом, то вдруг, изменив направление, улетал вверх по реке и приносил с собой холод. Левка и Черня зверя держат, — повторил тот же голос.

Я вскочил, торопливо натянул верхнюю одежду и, отойдя от костра, прислушался. Злобный лай доносился из соседнего ложка. He было сомнения: Левка и Черня были возле зверя. Но какого? Порой до слуха доносился не лай, а рев и возня, и тогда казалось, что собаки схватились "врукопашную". Медведей, как хищников, отстреливали без разрешения. Прокопий заткнул за пояс топор, перекинул через плечо бердану и стал на лыжи. Предутреннее небо чертили огнистые полоски падающих звезд. От костра в ночь убегали черные тени деревьев. Мы торопливо подвигались к ложку.

За небольшой возвышенностью впереди показалось темное пятно. Это небольшим оазисом рос ельник среди погибшего леса. Оттуда-то и доносился лай, по-прежнему злобный и напряженный. Задержались на минуту, чтобы определить направление ветра. Не спугнуть бы зверя раньше, чем увидим! Потом правой вершиной обошли ложок и спустились к ельнику против ветра. Высоко над горизонтом повисла зарница, предвестница наступающего утра. Вокруг все больше и больше светлело. Подвинулись еще вперед, к самому ельнику. Мысль, зрение и слух работали с невероятным напряжением.

Зашатайся веточка, свались пушинка снега — все это не ускользнуло бы от нашего внимания. Пожалуй, в зверовой охоте минуты скрадывания самые сильные. Их всегда вспоминаешь с наслаждением. Делаем еще несколько шагов. Вот и край небольшого ската, но и теперь в просветах ельника никого не видно. Минуты напряжения сразу оборвались. Совсем близко за колодой лаяли Левка и Черня. Мы скинули ружья и начали спускаться к собакам. Те, увидев нас, стали еще более неистовствовать. Тесня друг друга, они с отчаянным лаем подступали к небольшому отверстию под корнями нетолстой ели.

Я повернул к ним лыжи и хотел заглянуть под корпи, как вдруг собаки отскочили в сторону, отверстие, увеличиваясь, разломилось, и из-под нависшего снега вырвался черный медведь, показавшийся мне в этот момент невероятно большим. Почти бессознательно я отпрыгнул в сторону, одна лыжа сломалась, и мне с трудом удалось удержать равновесие. Крик Днепровского заставил меня оглянуться. Зверь мгновенным наскоком сбил Прокопия с ног и, подобрав под себя, готов был расправиться с ним, но в этот почти неуловимый момент Левка и Черня вцепились в медведя зубами. Он с ревом бросился на собак. Те отскочили в разные стороны, и медведь снова кинулся на Днепровского. Разъяренные Левка и Черня не зевали. Наседая со всей присущей им напористостью, они впивались зубами в зад зверя. Медведь в страшном гневе бросался на собак. Так повторялось несколько раз.

Я держал в руках готовый к выстрелу штуцер, но стрелять не мог. Собаки, Прокопий и зверь — все это одним клубком вертелось перед глазами. Наконец, разъяренный дерзостью собак медведь бросился за Левкой и наскочил на меня. Два выстрела раз за разом прокатились по ельнику и эхом отозвались далеко по мертвой тайге. Все это произошло так неожиданно, что я еще несколько секунд не мог уяснить себе всего случившегося. В пяти метрах от меня в предсмертных судорогах корчился медведь, а Левка и Черня, оседлав его, изливали свою злобу. Прокопий сидел в яме, без шапки, в разорванной фуфайке, с окровавленным лицом, принужденной улыбкой скрывая пережитое волнение. Зверь изнемог и без движения растянулся на снегу. Собаки все еще не унимались. Прокопий, с трудом удерживаясь на ногах, поймал Черню, затем подтащил к себе Левку и обнял их.

Крупные слезы, скатывавшиеся по его лицу, окрашивались кровью и красными пятнами ложились на снег. Впервые за много лет совместных скитаний по тайге я увидел прославленного забайкальского зверобоя в таком состоянии. Я однажды сам был свидетелем рукопашной схватки, когда раненая медведица, защищая своих малышей, бросилась на Днепровского и уснула непробудным сном на его охотничьем ноже. Собаки растрогали охотника. Он плакал, обнимал их и нежно трепал по шерсти. Я не знал, что делать: прервать ли трогательную сцену или ожидать, пока Прокопий, успокоившись, придет в себя? Но Черня и Левка, видимо, вспомнили про медведя, вырвались из рук Днепровского, и снова их лай прокатился по тайге. Зверь разорвал Прокопию плечо и избороздил когтями голову. При падении охотник неудачно подвернул ногу и вывихнул ступню. Я достал зашитый в фуфайке бинт и перевязал ему раны.

Издали послышались голоса. Нашим следом шли люди и тащили за собой на случай удачи двое нарт. Медведь оказался крупным и жирным. На спине вдоль хребта и особенно к задней части толщина сала доходила до трех пальцев. Все мы радовались, что Днепровский легко отделался, и были очень довольны добычей. Ведь предстояла тяжелая физическая работа по переброске груза на Кизир, которая в лучшем случае протянется неделю, и жирное мясо было как нельзя кстати. Только теперь мы заметили, что взошло солнце и горы уже не в силах заслонить его. Расплывалась теплынь по мрачной низине, кругом чернели пятна вылупившихся из-под снега кочек. В тайге посветлело, но в ней попрежнему было мертво, не радовал ее и теплый весенний день. Арсением Кудрявцевым взяли под руки Прокопия, медленно повели его на стоянку.

Следом за нами шли Левка и Черня. Люди несли медведя. Табор сразу преобразился. Больше всех был доволен повар Алексей Лазарев. Похлебочкой да мурцовочкой не довольствуются — подавай им говядинки, да не какой-нибудь, а медвежатинки! Теперь ему не нужно было за завтраком и ужином рассказывать о вкусных блюдах, чем он в последнее время только и разнообразил наш стол. На костре закипели два котла с мясом, жарились медвежьи почки, топился жир, и тут же, у разложенного по снегу мяса, товарищи разделывали медвежью шкуру. Его жизнь во многом отличается от жизни других хищников. Природа проявила к "косолапому" слишком много внимания. Она сделала его всеядным животным, наделила поистине геркулесовой силой и инстинктом, побуждающим зверя зарываться в берлогу и проводить в спячке холодную зиму.

Этим он избавляется от зимних голодовок и скитаний по глубокому снегу на своих коротких ногах. Но перед тем как покинуть тайгу и погрузиться в длительный сон, зверь энергично накапливает жир. Вот почему он быстро жиреет. Никто из хищников так не отъедается за осень, как медведь. Я наблюдал этих зверей в течение многих лет в самых различных районах нашей страны. Из пятидесяти, примерно, медведей, убитых мною осенью и ранней весною по выходе зверя из берлоги, я не нашел очень большой разницы по количеству жира в том и другом случае у одинаковых по росту животных. Зимой зверь тратит совсем небольшую долю своих запасов, во всяком случае, не более одной трети. Неверно, что медведь выходит из берлоги худым, измученным длительной голодовкой. В период спячки его организм впадает в такое физическое состояние, когда, под влиянием общего охлаждения, он почти полностью прекращает свою жизнеспособность, и потребность в питательных веществах у него сокращается до минимума. Во время пребывания медведя в берлоге жир служит ему изоляционной прослойкой между внешней температурой и температурой внутри организма.

Но, покинув свое убежище, что иногда бывает ранней весною, из-за появления в берлоге воды или весенней сырости, зверь принужден голодать. В тайге в это время нет растительного корма. Во многих медвежьих желудках, вскрытых в апреле, мы нередко находили хвою, звериный помет, сухую траву, мурашей, личинки насекомых. Разве может огромное животное прожить весну за счет такого непитательного корма? Конечно, нет! На этот период ему и нужно две трети жира, без которого ему не пережить весны. Если же по причине болезни, старости или отсутствия корма медведь не накопит за осень достаточного количества жира, в нем не появится инстинкт, побуждающий зверя ложиться на зиму в берлогу. Это самое страшное в жизни медведя. Можно представить себе декабрьскую тайгу, холодную, заснеженную, и шатающегося по ней зверя. Холод не дает ему покоя, и он бродит из края в край по лесу.

И если, измученный и голодный, он все же уснет где-нибудь в снегу, то уснет непробудно. Такого зверя промышленники называют "шатуном". Обозленный необычным состоянием, он делается дерзким, хитрым, и встреча с ним часто заканчивается трагически для охотника. Можно утверждать, что из всех случаев нападения медведя на человека осенью и зимой три четверти относится на счет "шатунов". Люди покурили, увязали веревки на пустых нартах, ушли с ними за брошенным вчера грузом. А мы с Павлом Назаровичем решили в этот день добраться до Кизира. На месте ночевки остался раненый Прокопий. Ему нужно было несколько дней отлежаться. Небо безоблачно. Солнце безжалостно плавит снег.

Все больше появляется пней, сучковатых обломков стволов. Еще печальнее выглядит мертвая тайга.

Почувствовав невесомость и обратив внимание на мерный шум реактивного двигателя, Незнайка понял, что космический корабль находится в полёте.

Всё получилось точно, как я рассчитал! Лицо его расплылось в счастливой улыбке, а внутри словно что-то затрепетало, заметалось от радости. Он уже хотел вылезти из своего убежища и, разыскав Знайку, признаться ему, что без спросу залез в ракету.

Поразмыслив немного, он решил всё же подождать, когда ракета отлетит от Земли подальше. С этим делом можно и не спешить», — подумал Незнайка. В это время он вспомнил о Пончике и, оглядевшись по сторонам, сказал: — Позвольте, дорогие друзья, а где же Пончик?

Мы ведь вместе с ним залезли в отсек! Тут Незнайка заметил, что дверь отсека раскрыта настежь. Значит, Пончик уже проснулся и вылез, — сообразил Незнайка.

Ну что ж, если так, то и мне нет смысла тут одному сидеть». Незнайка выбрался из отсека и, отворив дверцу лифта, увидел в кабине Пончика. Уже летим!

Куда же ещё? Тут только Пончик начал понимать, что случилось. Некоторое время он ошалело смотрел на Незнайку, а потом как закричит диким голосом: — На Луну?!

От страха у Пончика захватило дух, нижняя челюсть у него отвисла, глаза округлились, и он смотрел на Незнайку остановившимся, немигающим взглядом. Ты не видал их? Где Знайка?

Почему же мы летим, по-твоему? Пока мы с тобой спали в отсеке, все пришли и отправились в полёт. Сейчас мы с тобой поднимемся вверх и найдём всех в каютах.

Незнайка нажал кнопку, и лифт поднял их на этаж выше. Трясясь от смеха, Незнайка отворил дверь в каюту и, увидев, что там никого не было, сказал: — Здесь почему-то никого нет! Он тут же заглянул в другую каюту: — И здесь почему-то никого нет!

Эти слова он повторял каждый раз, когда заглядывал в пустую каюту. Наконец сказал: — Знаю! Они в салоне.

Наверно, там сейчас происходит какое-нибудь важное совещание, вот все и ушли туда. Спустившись в салон, друзья убедились, что и там было пусто. Незнайка подозрительно посмотрел на Пончика и спросил: — Может быть, это ты её запустил?

Ты куда ходил, признавайся? Ведь чтоб запустить ракету, достаточно нажать всего одну кнопку. Я только попал нечаянно в какую-то маленькую кабиночку и нажал там одну совсем-совсем маленькую кнопочку на столе… — А-а-а!

Что теперь прикажете делать? Ты нажмёшь кнопочку, ракета остановится, и мы с тобой застрянем посреди мирового пространства! Нет уж, лучше полетим на Луну.

Стоило только Пончику вспомнить о еде, как его мысли приняли новое направление. Ему вдруг со страшной силой захотелось есть. Теперь он уже ни о чём не мог думать, кроме еды.

Поэтому он сказал: — Послушай, Незнайка, а нельзя ли нам чего-нибудь покушать? Ведь я со вчерашнего дня ничего не ел. Вернувшись в пищевой отсек, друзья открыли термостат, в котором хранились горячие космические котлеты, космический кисель, космическое картофельное пюре и другие космические блюда.

Все эти блюда назывались космическими потому, что были помещены в длинные целлофановые трубочки, на манер ливерной колбасы. Приставив конец такой трубочки ко рту и сдавливая её в руках, можно было добиться, чтобы пища попадала из трубочки прямо в рот, что было очень удобно в условиях невесомости. Уничтожив по несколько таких трубочек, друзья закусили космическим мороженым, которое оказалось на редкость вкусным.

У этого космического мороженого был лишь один недостаток: от него страшно мёрзли руки, так как всё время приходилось сжимать холодную целлофановую трубочку в руках — иначе мороженое не могло попасть в рот. Как только Пончик насытился, настроение у него сразу улучшилось. И ему стало казаться, что ничего страшного не произошло и что ракета не летит вовсе, а продолжает стоять на земле.

По-моему, мы никуда не летим, — сказал Пончик. Ведь тогда мы никуда не летели, а невесомость была. Друзья быстро поднялись в астрономическую кабину.

Посмотрев в боковые иллюминаторы, они увидели вокруг бездонное чёрное небо, усеянное крупными звёздами, среди которых сияло ослепительно яркое солнце. Казалось, был день, но в то же время была и ночь. Так на Земле никогда не бывает.

Когда на Земле видно солнце, то не видно звёзд, и, наоборот, когда есть звезды — нет солнца. В одном из верхних иллюминаторов ярко светилась Луна. Она казалась несколько крупнее, чем обычно кажется нам с Земли.

Мы в космосе! Глава седьмая Как Незнайка и Пончик прибыли на Луну Теперь, когда Пончик окончательно убедился, что о возвращении на Землю не может быть никакой речи, он понемногу успокоился и сказал: — Ну что ж, поскольку мы летим на Луну и назад все пути отрезаны, теперь у нас только одна задача: пробраться обратно в пищевой отсек и как следует позавтракать. Значит, вроде как бы не завтракали, а только как бы осваивали процесс питания в космосе, то есть тренировались.

Зато теперь, когда тренировка закончена, мы можем позавтракать по-настоящему. Друзья спустились в пищевой отсек. Незнайке совсем ещё не хотелось есть, и он только для того, чтоб составить компанию Пончику, съел одну космическую котлетку.

Но Пончик решил не теряться в создавшейся обстановке и отнёсся к делу со всей серьёзностью. Он заявил, что должен произвести в пищевом отсеке ревизию и проверить качество всех космических блюд, а для этого ему нужно съесть хотя бы по одной порции каждого блюда. Эта задача оказалась, однако, для него не под силу, потому что уже на десятой или на одиннадцатой порции его сморил сон, и Пончик заснул с недоеденной космической сосиской во рту.

В этом ничего удивительного не было, так как ночью Пончик спал мало, к тому же каждый, кто находится в состоянии невесомости, может заснуть в любой позе, не укладываясь для этого специально в постель. Зная, что Пончик всю ночь прокувыркался в поисках выхода из ракеты, Незнайка решил дать ему отдохнуть, а сам отправился в астрономическую кабину, чтобы взглянуть, насколько приблизился космический корабль к Луне. В иллюминаторах по-прежнему чернело небо со звёздами, с ярко сверкающим диском солнца и серебристой, светящейся Луной сверху.

Солнце было такого же размера, каким оно обычно видно с Земли, но Луна сделалась уже вдвое больше. Незнайке казалось, что он замечает на поверхности Луны такие подробности, которых не замечал раньше, но так как прежде он никогда не смотрел на Луну внимательно, то и не мог сказать с уверенностью, видит ли он эти подробности потому, что подлетел к Луне ближе, или он видит их потому, что теперь стал смотреть на Луну внимательнее. Хотя ракета мчалась со страшной скоростью, покрывая пространство в двенадцать километров в одну секунду, Незнайке казалось, что она застыла на месте и ни на полпальца не приближается к Луне.

Это объяснялось тем, что расстояние от Земли до Луны очень большое — около четырехсот тысяч километров. При таком огромном расстоянии скорость двенадцать километров в секунду не так велика, чтоб её можно было заметить на глаз, да ещё находясь в ракете. Прошло два или три часа, а Незнайка всё смотрел на Луну и никак не мог от неё оторваться.

Луна словно притягивала к себе его взоры. Наконец он почувствовал какое-то мучительное посасывание в животе и только тогда сообразил, что наступила пора обедать. Он поскорей спустился в пищевой отсек и увидел, что Пончик проснулся и уже что-то жуёт с аппетитом.

Что там у нас имеется повкусней? С этими словами Пончик достал из термостата несколько трубочек с супом, голубцами и киселём, и друзья принялись обедать. Покончив с этим занятием, Пончик сказал, что для правильного пищеварения после обеда полагается немножко всхрапнуть.

Он тут же заснул, повиснув посреди пищевого отсека и разбросав в стороны руки и ноги. Незнайка решил последовать его примеру, но ему не нравилось, что во время сна в состоянии невесомости руки и ноги разъезжаются в стороны, поэтому он заложил ногу за ногу, как будто сидел на стуле, а руки сложил на груди кренделем. Приняв такую позу, Незнайка стал делать попытки заснуть.

Некоторое время он прислушивался к плавному шуму реактивного двигателя. Ему казалось, что двигатель потихоньку шепчет ему на ухо: «Чаф-чафчаф-чаф! Прошло несколько часов, и Незнайка почувствовал, что его кто-то тормошит за плечо.

Открыв глаза, он увидел Пончика. Все надо делать вовремя: и обедать, и завтракать, и ужинать. Все это дело нешуточное!

Друзья поднялись в астрономическую кабину и взглянули в верхний иллюминатор. То, что они увидели, ошеломило их. Огромный светящийся шар висел над ракетой, заслоняя небо со звёздами.

Пончик напугался до того, что у него затряслись и губы, и щеки, и даже уши, а из глаз потекли слёзы. Это куда?.. Сейчас об это треснемся, да?

Просто мы подлетели к ней близко. Незнайка поднялся под потолок кабины и, прильнув к верхнему иллюминатору, принялся разглядывать поверхность Луны. Теперь Луна была видна так, как бывает видна в телескоп с Земли, и даже лучше.

На её поверхности вполне хорошо можно было разглядеть и горные цепи, и лунные цирки, и глубокие трещины или разломы. Пончик нехотя поднялся кверху и стал исподлобья поглядывать в иллюминатор. То, что он увидел, не принесло ему облегчения.

Он заметил, что Луна теперь не стояла на месте, а приближалась с заметной скоростью. Сначала она была видна как огромный, величиной с полнеба, сверкающий круг. Мало-помалу этот круг разрастался и в конце концов заполнил собой все небо.

Теперь, куда ни глянь, во все стороны простиралась поверхность Луны с опрокинутыми вверх ногами горными цепями, лунными кратерами и долинами. Все это угрожающе висело над головой и было уже так близко, что казалось, стоит только протянуть руку, и можно потрогать верхушку какой-нибудь лунной горы. Пончик боязливо поёжился и, оттолкнувшись рукой от иллюминатора, опустился на дно кабины.

Ещё упадёт на нас сверху! Это не Луна на нас упадёт, а мы на неё. Незнайка и сам не знал, как произойдёт посадка на Луну, но ему хотелось показать Пончику, будто он все хорошо знает.

Поэтому он сказал: — Вот-вот. Вроде как бы прицепимся. Он на минуту задумался и как раз в этот момент заметил, что не слышит привычного шума двигателя.

Пончик прислушался. Долетели почти до самой Луны, и вдруг такая досада! Пончик было обрадовался, сообразив, что с испорченным двигателем ракета не сможет продолжать полёт и должна будет вернуться обратно.

Радость его была, однако ж, напрасна. Реактивный двигатель совсем не испортился, а только выключился на время. Как только ракета достигла максимальной скорости, электронная управляющая машина автоматически прекратила работу двигателя, и дальнейший полёт происходил по инерции.

Это случилось как раз в тот момент, когда Незнайка и Пончик заснули. Именно поэтому они не заметили, что двигатель прекратил работу. Пончик снова поднялся кверху, и они вместе с Незнайкой принялись смотреть в иллюминатор, пытаясь определить, остановилась ракета или продолжает полёт.

Этого, однако, им определить не удалось. Неожиданно снова послышалось: «Чаф-чаф-чаф-чаф! Незнайка и Пончик увидели в иллюминатор, как нависшая над ними, словно безбрежное море, поверхность Луны покачнулась, будто её толкнул кто-то, запрокинулась куда-то назад и всей своей громадой начала перевёртываться в пространстве.

Вообразив, что произошло столкновение ракеты с Луной, Незнайка и Пончик взвизгнули. Им и в голову не могло прийти, что в действительности переворачивалась не Луна, а ракета. В то же мгновение центробежная сила, возникшая в результате вращения ракеты, отбросила путешественников в сторону.

Прижимаясь к стенке кабины, Незнайка и Пончик увидели, как в боковых иллюминаторах промелькнула светящаяся поверхность Луны и, качнувшись ещё раз словно на волнах, ухнула куда-то вниз вместе со всеми горными цепями, лунными морями, кратерами и ущельями. Зрелище этого космического катаклизма до того потрясло Пончика, что он затряс головой и невольно закрыл руками глаза, а когда открыл их, увидел, что на небе никакой Луны уже не было. Со всех сторон в иллюминаторах сверкали лишь яркие звёздочки.

Пончик вообразил, что ракета, врезавшись в Луну, расколотила её на кусочки, которые разлетелись в стороны и превратились в звёзды. Всё это произошло мгновенно. Гораздо быстрей, чем об этом можно рассказать.

Когда ракета повернулась хвостовой частью к Луне, двигатель поворота выключился. На минуточку стало тихо. Но вскоре снова послышалось: «Чаф-чаф-чаф!

Это включился основной двигатель. Но так как теперь ракета была обращена хвостовой частью к Луне, нагретые газы выбрасывались из сопла в направлении, противоположном движению, благодаря чему ракета начала замедлять ход. Это было необходимо для того, чтобы ракета приблизилась к Луне с небольшой скоростью и не разбилась при посадке.

Как только ракета замедлила ход, начались перегрузки, и возникшая сила тяжести прижала Незнайку и Пончика к полу кабины. Незнайке всё же не терпелось узнать, что произошло с Луной. Дотащившись на четвереньках до стенки кабины и с трудом поднявшись на ноги, он заглянул в боковой иллюминатор.

Она внизу, понимаешь! Превозмогая все возраставшую силу тяжести, Пончик тоже добрался до иллюминатора и поглядел вниз. То, что он увидел, поразило его.

Внизу, во все стороны на многие километры, до самого горизонта тянулась лунная поверхность со всеми кратерами и горами, которые наши путешественники уже видели на Луне. Разница была лишь в том, что теперь всё это было не перевёрнуто, а стояло нормально, как полагается. Вернее сказать, ракета перевернулась.

Сперва ракета была повёрнута к Луне головой, а теперь повернулась хвостом. Поэтому нам сначала казалось, что Луна сверху, над нами, а теперь кажется, что она снизу. Ракета повернулась к Луне хвостом.

Значит, она раздумала лететь на Луну! Ракета хочет лететь обратно! Молодец, ракеточка!

Она знает, что ей нужно лететь на Луну. Пончик посмотрел в иллюминатор и обнаружил, что лунная поверхность вовсе не удалялась, а приближалась. Теперь она уже не казалась пепельно-серой, какой кажется нам с земли, а была серебристо-белой.

В разные стороны тянулись красивые горы, между которыми сверкали, залитые ярким солнечным светом, лунные долины. Среди долин во многих местах виднелись огромные каменные глыбы. Некоторые из них были четырехугольной формы и своим видом напоминали большие дома.

Особенно много таких камней было у подножья скалистых гор, поэтому казалось, что вдоль горных хребтов расположились лунные города, населённые лунными жителями. Незнайка и Пончик невольно залюбовались открывшейся перед ними картиной. Луна теперь уже не казалась им такой безжизненной и пустынной, как раньше.

Пончик сказал: — Раз на Луне есть дома, значит, в них должен кто-нибудь жить. А кому же жить, если не коротышкам? А уж если на Луне есть коротышки, то они обязательно должны что-нибудь кушать, а раз они должны что-нибудь кушать, то у них есть что покушать, и мы не пропадём с голоду.

Пока Пончик высказывал свои догадки, ракета совсем близко подлетела к Луне. Нагретые газы, с силой вырывавшиеся из сопла двигателя, подняли с поверхности Луны тучи пыли, которые, поднимаясь все выше и выше, окутали ракету со всех сторон! Может быть, какой-нибудь вулкан внизу?

Но Пончик на этот вопрос не успел ответить. Как раз в этот момент ракета опустилась на поверхность Луны. Произошёл толчок.

Не удержавшись на ногах, Незнайка и Пончик покатились на пол кабины. Некоторое время они сидели на полу и молча глядели друг на друга. Наконец Незнайка сказал: — Прилетели!

Поднявшись на ноги, друзья принялись глядеть в иллюминаторы, но вокруг всё было затянуто какой-то серой клокочущей, словно кипящей массой. Пыль между тем начала рассеиваться, и сквозь неё стали просвечивать очертания лунной поверхности. Никакого вулкана нет, — успокоил его Незнайка.

Поздравляю вас также! И вам желаю того же, — ответил Пончик и, шаркнув ножкой, почтительно поклонился Незнайке. Незнайка тоже отвесил поклон Пончику и шаркнул ножкой.

Почувствовав глубокое удовлетворение от своей вежливости, друзья рассмеялись и бросились обнимать друг друга. Желаю вам тоже приятно покушать, — широко улыбаясь, ответил Пончик. Обменявшись любезностями, друзья спустились в пищевой отсек.

Там они не спеша поели, после чего поднялись в отсек, где хранились космические скафандры. Подобрав подходящие им по росту скафандры, друзья принялись надевать их. Каждый из этих скафандров состоял как бы из трех частей: космического комбинезона, герметического шлема и космических сапог.

Космический комбинезон был сделан из металлических пластин и колец, соединённых гибкой воздухонепроницаемой космопластмассой серебристого цвета. На спине комбинезона имелся ранец, в котором были размещены воздухоочистительное и вентиляционное устройство, а также электробатарея, питавшая током электрический фонарь, который был укреплён на груди. Над ранцем был размещён автоматический складной капюшон-парашют, раскрывавшийся в случае надобности на манер крыльев.

Герметический шлем надевался на голову и был сделан из жёсткой космопластмассы, окованной нержавеющей сталью. В передней части гермошлема имелось круглое оконце, или иллюминатор, из небьющегося стекла, внутри же была размещена небольшая радиостанция с телефонным устройством, посредством которого можно было переговариваться в безвоздушном пространстве. Что касается космических сапог, то они почти ничем не отличались от обычных сапог, если не считать, что подошвы их были сделаны из специального теплоизолирующего вещества.

Нелишне упомянуть, что за спиной космического комбинезона имелся походный рюкзак, к поясу же, помимо складного альпенштока и геодезического молотка, был привешен космический зонтик для защиты от палящих лучей солнца. Этот зонтик был сделан из тугоплавкого алюминия и в сложенном виде занимал не больше места, чем обычный дождевой зонт. Надев на себя комбинезон, Незнайка почувствовал, что он довольно плотно облегает тело, а гермошлем был настолько просторен, что Незнайкина голова свободно поместилась в нём вместе со шляпой.

Мне приходилось идти против общего течения егэ

Рыба пыталась преодолеть течение, но сил уже на было, короткие плавники плохо служили ей. Преодоление силы тяжести. Лошадь напрягала все силы стараясь преодолеть течение. Русский язык 10 класс лошадь напрягла все силы. Тут он отвернулся чтобы скрыть свое волнение и пошел ходить. Он не в силах преодолеть старых привычек и начинает заниматься кражами со взломом. Она напрягала все свои силы и держалась против воды, стараясь преодолеть течение, а течение увлекало ее все дальше и дальше. Кожевников видел это. Дождавшись остальных коней, он в карьер бросился вдоль берега вниз по течению. 1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр победить течение.

Библиотека

Он почувствовал, что овладел очень важной мыслью, и напряг все свои умственные способности, чтобы удержать эту мысль в голове. Чувствуя себя на пороге великого открытия. Знайка даже задрожал от возбуждения. Оттолкнувшись слегка от стенки и совершая руками и ногами плавательные движения, он стал пробираться к шкафчику, в котором хранилась коллекция минералов.

От волнения его движения были, однако, не очень точно рассчитаны, поэтому, прежде чем попасть, куда было нужно, он совершил целое кругосветное путешествие по комнате. Добравшись наконец до шкафа, он ухватился за его дверцу руками и повис перед ним в горизонтальном положении с болтающимися в воздухе ногами. И сейчас же в его голове мелькнула другая мысль: «А вдруг из этого опыта ничего не выйдет?

Вдруг невесомость не пропадёт? Какой-то холодок пробежал по его спине, сердце сильно забилось в груди, и, уже не соображая, что делает, Знайка открыл шкаф и взял с нижней полочки лунный камень. То, что произошло вслед за этим, со всей наглядностью показало, что все научные предположения Знайки были правильны.

Как только лунный камень очутился у него в руках, Знайка ощутил как бы сильный толчок в спину. Упав на пол, он пребольно ушиб коленки и растянулся на животе, словно чем-то прижатый сверху. В ту же секунду раздался грохот.

Это всюду посыпались на пол предметы, плававшие до того в состоянии невесомости. Дом затрясся, как во время землетрясения. Знайка в страхе зажмурился.

Ему казалось, что на него вот-вот обрушится потолок. Когда он открыл наконец глаза, то увидел, что комната имела обычный вид, если не считать беспорядочно разбросанных вокруг книг. Поднявшись на ноги и почувствовав, что к нему вернулось привычное ощущение тяжести, Знайка взглянул на лунный камень, который держал в руках.

Может быть, состояние невесомости получается оттого, что энергия, выделяемая лунитом, взаимодействует с каким-нибудь веществом, которое содержится в коллекции минералов. Но как узнать, что это за вещество? Знайка наморщил лоб и снова крепко задумался.

Сначала в его голове клубились какие-то совершенно бесформенные мысли. Каждая мысль — на манер облака или большого расплывчатого пятна на стене, глядя на которое никак не разберёшь, на что оно похоже. И вдруг его мозг озарила совершенно ясная, определённая мысль: «Надо доставать из шкафчика по очереди все хранящиеся там минералы.

Как только будет удалено вещество, с которым взаимодействует лунит, невесомость исчезнет, и мы узнаем, что это за вещество». Положив лунный камень в шкафчик и почувствовав, что невесомость появилась снова, Знайка начал вынимать лежавшие в шкафчике минералы и следить, не появится ли сила тяжести. Сначала он достал минералы, лежавшие на нижней полке.

Здесь были горный хрусталь, полевой шпат, слюда, бурый железняк, медный колчедан, сера. Дальше шли пирит, халькопирит, цинковая обманка, свинцовый блеск и другие. Вынув камни из нижнего отделения, Знайка принялся за лежавшие в верхнем.

Наконец все камни были вынуты, но состояние невесомости не пропало. Знайка был страшно разочарован и упал, как говорится, духом. Он уже хотел закрыть дверцу шкафчика, но в это время увидел на нижней полке, в самом углу, ещё один камешек, которого до того не заметил.

Это был кусочек магнитного железняка. Уже потеряв надежду на успех своего опыта, Знайка протянул руку и достал магнитный железняк из шкафа. В ту же секунду он почувствовал, как сила тяжести потянула его вниз, и он снова растянулся на полу.

Поднявшись с пола, он достал из ящика стола раздвижную вычислительную линейку. К одному концу этой линейки он прикрепил лунит, а к другому магнитный железняк и начал осторожно сдвигать оба конца. Когда лунный камень приблизился к магнитному железняку на такое же расстояние, на котором он находился в шкафчике, снова появилось состояние невесомости.

Это расстояние можно назвать критическим. Как только расстояние между обоими минералами станет больше критического, невесомость исчезнет и на нас снова будет действовать сила тяжести. Как бы в доказательство своих слов Знайка раздвинул концы линейки в стороны и в тот же момент ощутил, как сила тяжести дёрнула его книзу.

Коленки у него подогнулись, и он с размаху сел на пол. Знайка, однако же, не смутился этим. Наоборот, он торжественно улыбнулся и сказал: — Вот он, прибор невесомости!

Теперь невесомость у нас в руках, и мы будем повелевать ею! Глава пятая Грандиозный замысел Знайки Некоторое время Знайка сидел на полу, погруженный в размышления о том, какое огромное значение для науки будет иметь открытие невесомости. Мысли так и копошились у него в голове, толкая друг дружку, так что получался какой-то хаос и ничего нельзя было разобрать толком.

Наконец Знайкой овладела одна-единственная мысль, которая вытеснила все остальные. Поднявшись с пола, он отворил дверь и в тот же момент услышал доносившиеся снизу вопли. Забыв о своём открытии, Знайка бросился вниз по лестнице.

Первое, что он увидел, были коротышки, окружившие со всех сторон Пончика. Сам Пончик сидел на кресле и держался руками за нос, а доктор Пилюлькин подступал к нему с бинтами и банкой йода в руках. Вот тебе и весь сказ!

Хорошо ещё, что не об пол, объяснил Торопыжка. Видя, что Пончик продолжает визжать и брыкаться, Знайка строго сказал: — А ну утихни сейчас же! Заметив, что в дело вмешался Знайка, Пончик моментально умолк.

Пилюлькин быстро остановил кровотечение и наложил Пончику очень аккуратную шарообразную повязку на нос и сказал: — Вот видишь, как хорошо получилось. Он слез с кресла и стал щупать руками повязку. Пилюлькин треснул его по рукам и сказал: — Повязка тебе наложена для того, чтоб нос сохранил свою форму, а если ты начнёшь хватать повязку руками, то у тебя вместо носа получится не поймёшь что!

Я ему покажу! Услышав эти угрозы. Знайка понял, что, прежде чем делать свой опыт, он должен был предупредить коротышек, чтоб не случилось каких-нибудь увечий.

Чувствуя себя виноватым перед Пончиком, Знайка решил пока никому не говорить о своём открытии, а рассказать потом, когда этот случай понемногу забудется. Убедившись, что невесомость пропала и больше не появляется, Незнайка отправился гулять по городу и всем, кто встречался, рассказывал про то, что у них случилось. Его рассказам, однако, никто не верил, так как все знали, что Незнайка мастер присочинить.

Незнайка страшно сердился, встречая со стороны коротышек такое недоверие. Потом он рассказал про состояние невесомости своему другу Гуньке. А Гунька сказал: — Это у тебя было, наверно, состояние глупости, а не состояние невесомости.

За такие слова Незнайка отвесил Гуньке хорошенького тумака. А Гунька, чтоб не оставаться в долгу, ответил Незнайке тем же. В результате получилась очередная драка, из которой победителем вышел Гунька.

Незнайкины рассказы, однако, породили среди жителей Цветочного города разные споры и кривотолки. Одни говорили, что невесомости не могло быть, потому что не могло быть того, чего никогда не было; другие говорили, что невесомость могла быть, потому что всегда так бывает, что сначала чего-нибудь не бывает, а потом появляется; третьи говорили, что невесомость могла быть, но её могло и не быть, если же её на самом-то деле не было, то на самом деле было что-то другое, потому что не могло так быть, чтоб совсем ничего не было: ведь всегда так бывает, что дыма без огня не бывает. Некоторые самые любопытные жители отправились к домику Знайки и, увидав во дворе Пончика с перевязанным носом, спросили: — Слушай, Пончик, это правда, что у вас была невесомость?

Коротышки посмеялись и разошлись по домам. После такого ответа уже никто больше не верил разговорам о невесомости. Вечером, собравшись за чаем, Знайка и его друзья вспоминали о том, что произошло за день.

Каждый рассказывал о своих ощущениях и о том, что он подумал, когда появилось состояние невесомости. И вот что любопытно: всем было жалко, что невесомость так быстро кончилась. Всё-таки это было очень интересное приключение.

Знайку так и подмывало рассказать, что секрет невесомости он раскрыл, но стоило ему взглянуть на перевязанный нос Пончика, и желание рассказывать пропадало у него само собой. В эту ночь Знайка долго не мог заснуть: все думал, какую пользу может принести состояние невесомости. Можно буквально горы свернуть и вверх ногами перевернуть.

Можно построить большую ракету и полететь на ней в космическое путешествие. Ведь сейчас, чтоб разогнать ракету до нужной скорости, приходится брать огромнейший запас топлива; если же ракета не будет ничего весить, то топлива понадобится совсем немного, и вместо запасов топлива можно взять побольше пассажиров и побольше пищи для них. Вот когда можно будет совершить длительную экспедицию на Луну, проникнуть в её недра и, может быть, даже познакомиться с лунными коротышками».

Размечтавшись, Знайка не заметил, как погрузился в сон. И во сне ему снилась космическая ракета, и Луна, и лунные коротышки, и ещё много разных интересных вещей. А наутро Знайка исчез.

К завтраку он не явился, а когда коротышки пришли к нему в комнату, они увидели на столе записку, в которой было всего три слова: «В Солнечный город», и подпись: «Знайка». Прочитав записку, коротышки сразу поняли, что Знайка уехал в Солнечный город. Знайка, как это все хорошо знали, был неожиданный коротышка.

Если ему в голову приходило какое-нибудь решение, он никогда не откладывал его исполнение в долгий ящик. Так и на этот раз. Проснувшись ни свет ни заря, когда все ещё спали, и решив поехать в Солнечный город, он не захотел никого будить, а написал записку и потихоньку вышел из дома.

Другой на его месте оставил бы более подробную записку, ну написал хотя бы: «Я уехал в Солнечный город», а не просто «В Солнечный город», но Знайка знал, что чем больше слов, тем больше путаницы, и к тому же был уверен, что слова «В Солнечный город» не могли означать ничего, кроме того, что он уехал в Солнечный город. Месяца через два от Знайки пришла телеграмма: «Винтик, Шпунтик Солнечный город». Винтик и Шпунтик отлично поняли, что от них требовалось, и, моментально собравшись, тоже уехали.

Некоторое время от них не было никаких вестей, поэтому жители Цветочного города решили, что они вместе со Знайкой совсем переселились в Солнечный город и уже не вернутся обратно. Вскоре коротышки заметили, что по соседству с Цветочным городом, неподалёку от Огурцовой горки, началось строительство. Сюда то и дело подъезжали грузовики, нагруженные строительными блоками из лёгкой пенопластмассы.

Несколько коротышек в голубых комбинезонах собирали из этих блоков небольшие, уютные одноэтажные домики. Торопыжка первый побежал разузнать, что это за строительство. За ним побежали и другие жители.

К своему удивлению, они увидели среди работавших коротышек и Винтика со Шпунтиком. Что здесь будет? А Незнайка сказал с обидой: — Что же, мы сами не могли сделать Космический городок?

У Незнайки был такой вид, будто он всю жизнь только тем и занимался, что строил космические городки. Жители Цветочного города моментально включились в работу. Кто трудился на прокладке дороги, кто устанавливал столбы для электролинии, кто сажал цветы.

Многим нашлась работа по внутренней отделке домов. Тюбик взял на себя руководство всеми малярными работами: составлял краски, указывал, в какие цвета красить стены и крыши домов. Вскоре в центре Космического городка была сделана круглая бетонированная площадка, на которой начали устанавливать космическую ракету.

Части для этой ракеты были изготовлены в Солнечном городе и доставлены в Космический городок на специальных гусеничных грузовозах, которые отличались большой плавностью хода, благодаря чему детали ракеты не могли быть повреждены или деформированы при перевозке. Для сборки был привезён специальный шагающий башенный кран. При помощи этого крана части ракеты снимались с грузовозов и ставились на свои места.

Высота ракеты была, однако, так велика, что верхние её части устанавливались уже не с помощью башенного крана, а с помощью вертолёта, который поднимал детали на нужную высоту. Сборка ракеты велась под наблюдением Фуксии и Селёдочки, которые специально для этой цели приехали в Космический городок и поселились в нём. Через несколько дней сборка ракеты была закончена.

Она стояла посреди Космического городка, возвышаясь над домами, как огромная сигара или как поставленный торчком дирижабль. Для защиты от вредного влияния воздуха, водяных паров и других газов внешняя оболочка ракеты была сделана из сверхпрочной нержавеющей стали. Под этой стальной оболочкой была вторая оболочка, сделанная из специальной, так называемой космопластмассы, назначение которой было защищать внутренность корабля от вредоносного действия космических лучей и радиоактивного излучения.

Наконец, внутри корабля имелась третья, теплоизоляционная оболочка из термопластмассы, способствовавшая сохранению внутри корабля необходимой температуры. Для движения ракеты и управления ею имелись три реактивных двигателя. Главный, самый большой двигатель, сообщавший ракете поступательное движение, был расположен в хвостовой части.

Сопло этого двигателя было направлено вертикально вниз. При работе двигателя нагретые газы вырывались из сопла вниз, благодаря чему сила противодействия, или, как её иначе называют, реактивная сила, толкала ракету вверх. В верхней части ракеты, во вращающейся головке, был установлен двигатель поворота.

Сопло этого двигателя было установлено горизонтально и могло поворачиваться в любую сторону. Если, например, нужно было повернуть ракету на запад, сопло двигателя поворачивалось на восток. Нагретые газы вырывались в этом случае в восточном направлении, сама же ракета отклонялась на запад.

В этой же, головной части ракеты был установлен третий, так называемый тормозной двигатель, сопло которого было направлено вертикально вверх. Когда тормозной двигатель включался, горячие газы выбрасывались из сопла вперёд, благодаря чему реактивная сила могла замедлить поступательное движение ракеты и даже совсем остановить её. Внутри ракета была разделена на двенадцать кают.

В каждой каюте помещалось по четыре путешественника. Поэтому всего могло отправиться в космическое плавание сорок восемь коротышек. В центральной части ракеты был устроен салон.

В этом салоне космические путешественники могли собраться, чтоб отдохнуть, обсудить какие-нибудь вопросы, а также поесть. Всё остальное пространство внутри ракеты было использовано для устройства так называемых отсеков. Здесь был пищевой отсек, предназначенный для хранения запасов пищи.

Был химический отсек, в котором помещалась аппаратура для очистки воздуха от накопившейся углекислоты и обогащения его кислородом. Был аккумуляторный отсек, в котором были установлены аккумуляторы, питавшие электроэнергией электромоторы, вентиляторы, холодильники, а также нагревательные и осветительные приборы. В верхней, наиболее защищённой части ракеты находилась кабина управления, в которой помещались изобретённый Знайкой прибор невесомости и электронная машина управления.

Эта машина работала по заранее намеченной программе и самостоятельно направляла корабль по заданной трассе, изменяя по мере надобности его скорость и направление и производя посадку в данной местности Луны. Рядом с кабиной управления находилась так называемая кнопочная кабина, на двери которой была надпись: «Вход воспрещён». В этой кабине имелся всего один небольшой столик, с одной-единственной кнопкой посреди него.

Нажимая на эту кнопку, командир космического корабля включал электронную управляющую машину, а дальше уже сама машина включала прибор невесомости и все остальные приборы и делала всё необходимое для правильного полёта космического корабля. В верхней части ракеты находились также астрономическая кабина, оборудованная телескопом, радиолокатором и другими приборами для определения местоположения космического корабля в межпланетном пространстве, фотокинокабина, оборудованная фотографическими и киносъёмочными аппаратами для съёмки Луны, аналитическая кабина, в которой можно было производить химические анализы минералов, найденных на Луне. В хвостовой части ракеты был большой склад, в котором хранился значительный запас семян различных полезных растений: огурцов, помидоров, моркови, капусты, репы, арбузов, дынь, вишни, сливы, клубники, малины, пшеницы, ржи, гречихи всего, что годилось для коротышек в пищу.

Эти семена Знайка решил подарить лунатикам, в том случае, конечно, если лунатики будут на Луне обнаружены и если у них самих не окажется таких растений. Помимо кают, кабин, отсеков, склада, салона, в ракете имелось много других подсобных помещений. Ракета представляла собой как бы многоэтажное здание, оборудованное всем, что могло понадобиться для нормальной жизни, и даже лифтом, на котором можно было подняться на любой этаж.

Когда ракета была целиком собрана, каждый желающий мог ознакомиться с её внутренним устройством. Как только набиралось сорок восемь желающих, их пускали внутрь корабля. Там они могли посидеть в салоне, полежать на койках в каютах, заглянуть во все уголки.

После осмотра каждый посетитель должен был надеть на себя космический скафандр. Без этого он не мог бы выйти из ракеты. Выход из ракеты был оборудован специальным фотоэлементом, который не позволял открыть дверь, если коротышка был без скафандра.

В ракете постоянно находились Фуксия и Селёдочка. Они знакомили посетителей с внутренним устройством ракеты, отвечали на все вопросы и вели наблюдения над работой приборов, которые очищали воздух, вентилировали помещение, поддерживали нужную температуру, и прочее. Незнайка, которому тоже удалось пробраться в ракету, обо всём очень подробно расспрашивал Фуксию и Селёдочку, а когда вышел из ракеты, дождался впуска следующих сорока восьми желающих и опять пошёл с ними.

В течение дня он несколько раз побывал в ракете. Фуксия и Селёдочка уже узнавали его и встречали улыбками. Но они не прогоняли его.

Селёдочка сказала, что никого прогонять не надо: если кто-нибудь хочет как следует изучить устройство ракеты, то от этого может быть только польза. Вскоре по соседству с Космическим городком выросло большое белое здание в виде огромной опрокинутой кверху дном круглой фарфоровой чаши. Над его входом было написано большими красивыми буквами: «Павильон невесомости».

Теперь все могли убедиться на собственном опыте, что разговоры о невесомости — не досужий вымысел, а самая настоящая правда. Каждый, кто входил в павильон, моментально терял вес и начинал беспомощно барахтаться в воздухе. В центре павильона имелась небольшая кабина, сделанная из прозрачной пластмассы.

В этой кабине помещался прибор невесомости. Знайка, который к этому времени уже вернулся в Цветочный город, строго-настрого запретил кому бы то ни было входить в кабину и трогать прибор. Теперь этот прибор представлял собой не просто линейку, а был заключён в тёмно-синий продолговатый футляр, сделанный из прочной огнеупорной и водонепроницаемой пластмассы.

Сближение магнита и лунного камня осуществлялось в приборе автоматически, то есть нажатием кнопки. Каждое утро Знайка лично являлся в павильон и включал прибор, а вечером приходил снова, тщательно проверял, не остался ли кто-нибудь в павильоне, не болтается ли какой-нибудь коротышка под потолком в состоянии невесомости, после чего выключал прибор. Некоторые читатели, может быть, не поверят, что энергия, выделяемая лунным камнем и небольшим магнитом, могла быть так велика, что побеждала силу земного притяжения.

Однако, подумав как следует, эти сомневающиеся читатели сами поймут, что ничего удивительного здесь нет. Ведь запасы энергии внутри вещества очень велики и прямо-таки неисчерпаемы. Теперь каждый знакомый с физикой знает, что запасом энергии, хранящимся в кусочке вещества размером с копеечную монетку, можно заменить энергию, которая получается от сжигания десятков тысяч тонн каменного угля или какого-нибудь другого горючего вещества.

Этому тоже никто не поверил бы в те времена, когда внутриатомная энергия ещё не была открыта, но в наше время это уже никого не удивляет. Нужно к тому же сказать, что энергия лунного камня уничтожала вес не вообще, а только в ограниченном пространстве, причём она даже не уничтожала вес, а лишь смещала так называемое поле тяготения в стороны. Если в зоне невесомости сила тяжести не ощущалась совсем, то вокруг этой зоны устанавливался так называемый пояс усиленной тяжести.

Это ощущал каждый, кто подходил близко к павильону невесомости. Таким образом, в Знайкином открытии ничего удивительного не было. Все в нём было научно обосновано, что, конечно, вовсе не умаляло значения этого открытия.

Нечего и говорить, какой огромный интерес вызвал павильон невесомости среди жителей Цветочного города. Прошло несколько дней, и во всём городе нельзя было отыскать коротышки, который не побывал в павильоне хоть раз. Многие успели побывать даже по несколько раз, а что касается Незнайки, то он не вылезал из павильона по целым дням и чувствовал себя в нём словно рыба в воде.

Однажды утром Незнайка встал пораньше и забрался в павильон так, чтоб никто не видел. Там он взял прибор невесомости и отправился с ним на реку. Ему почему-то захотелось посмотреть, что будут делать рыбы в реке, когда окажутся в состоянии невесомости.

Неизвестно, почему ему в голову забралась такая мысль. Может быть, он начал думать о рыбах, потому что сам, словно рыба, целыми днями плавал по павильону в состоянии невесомости. Очутившись на берегу реки, Незнайка включил прибор невесомости и принялся глядеть в воду.

В первый же момент он заметил, что невесомость очень странным образом подействовала на поведение рыб. Одни из них опустились хвостиком вниз и вертелись, как балерины; другие опустились вниз головкой и тоже вертелись; третьи плавали вверх животом. Однако через некоторое время многие из них освоились с состоянием невесомости и стали, как обычно, резвиться в воде.

Взяв ее под руку, лейтенант пошел с ней к калитке, и оба вышли на улицу. Все это наблюдал Павка. Он уже собирался заснуть, когда увидел, что в комнату лейтенанта вошел денщик, повесил на вешалку мундир, открыл окно в сад и, убрав комнату, вышел, прикрыв за собой дверь. Тотчас же Давка увидел его у конюшни, где стояли лошади. В открытое окно Павке была хорошо видна вся комната. На столе лежали какие-то ремни и еще что-то блестящее.

Подталкиваемый нестерпимым зудом любопытства, Павка тихо перелез с крыши на ствол черешни и спустился в сад Лещинских. Согнувшись, в несколько скачков он добежал до раскрытого окна и заглянул в комнату. На столе лежали пояс с портупеей и кобура с прекрасным двенадцатизарядным «манлихером». У Павки захватило дух. Несколько секунд в нем происходила борьба, но, захлестнутый отчаянной дерзостью, он перегнулся, схватил кобуру и, вытащив из нее новый вороненый револьвер, спрыгнул в сад. Оглянувшись по сторонам, осторожно сунул револьвер в карман и бросился через сад к черешне.

Вскарабкавшись быстро, по-обезьяньи, на крышу, Павка оглянулся назад. Денщик мирно разговаривал с конюхом. В саду было тихо… Он сполз с сарая и помчался домой. Мать возилась на кухне, приготовляя обед, и не обратила на Павку внимания. Схватив лежавшую за сундуком тряпку, Павка сунул ее в карман, незаметно выскользнул в дверь, пробежал через сад, перелез через забор и выбрался на дорогу, ведущую к лесу. Придерживая рукой тяжело бивший по ноге револьвер, что есть мочи помчался к старому, завалившемуся кирпичному заводу.

Ноги едва касались земли, ветер свистел в ушах. У старого кирпичного завода было тихо. Кое-где провалившаяся деревянная крыша, горы разбитого кирпича и разрушающиеся обжигные печи наводили тоску. Все здесь поросло бурьяном. И только трое друзей иногда собирались сюда для своих игр. Павка знал много потаенных местечек, где можно спрятать украденное сокровище.

Забравшись в пролом печи, он осторожно оглянулся, но дорога была пуста. Тихо шумели сосны, легкий ветерок крутил придорожную пыль. Крепко пахло смолой. На самом дне печи, в уголке, положил Павка завернутый в тряпку револьвер, закрыл его пирамидкой старых кирпичей. Выбравшись оттуда, завалил кирпичами вход в старую печь, заметил расположение кирпичей и, выйдя на дорогу, медленно пошел назад. Ноги в коленях чуть дрожали.

На электростанцию пошел раньше времени, чтобы только не быть дома. Взял у сторожа ключ и открыл широкую дверь, ведущую в помещение, где стояли двигатели. И, пока чистил поддувало, накачивал в котел воду и растапливал топку, думал: «Что теперь делается на даче Лещинских? Павка испуганно вздрогнул: — Как обыск? Жухрай, помолчав, добавил: — Да, дело неважное. Ты не знаешь, что они искали?

Павка хорошо знал, что искали, но рассказать о краже револьвера не решился. Весь вздрагивая от тревоги, он спросил: — Артема арестовали? От этих слов стало немного легче, но тревога не проходила. Несколько минут каждый думал о своем. Один из них, зная причину обыска, тревожился о последствиях, другой не знал и от этого настораживался. Артему обо мне ничего не известно, а почему у него обыск?

Надо быть поосторожней», — думал Жухрай. Разошлись молча к своей работе. А в усадьбе был большой переполох. Лейтенант, обнаружив отсутствие револьвера, вызвал денщика; узнав, что револьвер пропал, он, обычно корректный, сдержанный, ударил денщика со всего размаха в ухо; тот, качнувшись от удара, стоял, вытянувшись в струнку, и, виновато мигая глазами, покорно ожидал дальнейшего. Вызванный для объяснения адвокат тоже возмущался и извинялся перед лейтенантом за то, что в его доме случилась такая неприятность. Присутствовавший при этом Виктор Лещинский высказал отцу предположение, что револьвер могли украсть соседи, в особенности хулиган Павел Корчагин.

Отец поспешно стал объяснять лейтенанту мысль сына, и тот немедленно дал распоряжение вызвать наряд для обыска. Обыск не дал никаких результатов. Случай с пропажей револьвера убедил Павку в том, что даже и такие рискованные предприятия иногда оканчиваются благополучно. Глава третья Тоня стояла у раскрытого окна. Она скучающе смотрела на знакомый, родной ей сад, на окружающие его стройные тополя, чуть вздрагивающие от легкого ветерка. И не верилось, что целый год она не видела родной усадьбы.

Казалось, что только вчера она оставила все эти с детства знакомые места и вернулась сегодня с утренним поездом. Ничего здесь не изменилось: такие же аккуратно подстриженные ряды малиновых кустов, все так же геометричны расчерченные дорожки, засаженные любимыми цветами мамы — анютиными глазками. Все в саду чистенько и прибрано. Всюду видна педантичная рука ученого лесовода. И Тоне скучно от этих расчищенных, расчерченных дорожек. Тоня взяла недочитанный роман, открыла дверь на веранду, спустилась по лестнице в сад, толкнула маленькую крашеную калиточку и медленно пошла к станционному пруду у водокачки.

Миновав мостик, она вышла на дорогу. Дорога была как аллея. Справа пруд, окаймленный вербой и густым ивняком. Слева начинался лес. Она направилась было к прудам, на старую каменоломню, но остановилась, заметив внизу у пруда взметнувшуюся удочку. Нагнувшись над кривой вербой, раздвинула рукой ветви ивняка и увидела загорелого парнишку, босого, с засученными выше колен штанами.

Сбоку стояла ржавая жестяная банка с червями. Парень был увлечен своим занятием и не замечал пристального взгляда Тони. Павка сердито оглянулся. Держась за вербу, низко нагнувшись к воде, стояла незнакомая девушка. На ней была белая матроска с синим в полоску воротником и светло-серая короткая юбка. Носочки с каемочкой плотно обтягивали стройные загорелые ноги в коричневых туфельках.

Каштановые волосы были собраны в тяжелый жгут. Рука с удочкой чуть вздрогнула, гусиный поплавок кивнул головкой, и от него разбежалась кругами всколыхнувшаяся ровная гладь воды. А голосок сзади взволнованно: — Клюет, видите, клюет… Павел совсем растерялся, дернул удочку. Вместе с брызгами воды вынырнул вертящийся на крючке червячок. Принес леший вот эту», — раздраженно думал Павка и, чтобы скрыть свою неловкость, закинул удочку подальше в воду — между двух лопухов, как раз туда, куда закидывать не следовало: крючок мог зацепиться за корягу. Сообразил и, не оборачиваясь, прошипел в сторону сидевшей наверху девушки: — Чего вы галдите?

Так вся рыба разбежится. И услыхал сверху насмешливое, издевающееся: — Она давно уже разбежалась от одного вашего вида. Разве днем ловят? Эх вы, горе-рыбак! Это было уже слишком для старавшегося соблюсти приличие Павки. Он встал и, надвинув на лоб кепку, что всегда у него являлось признаком злости, проговорил, подбирая наиболее деликатные слова: — Вы бы, барышня, ушивались куда-нибудь, что ли.

Глаза Тони чуть-чуть сузились, заискрились промелькнувшей улыбкой. В голосе ее уже не было насмешки, было в нем что-то дружеское, примиряющее, и Павка, собравшийся нагрубить этой невесть откуда взявшейся «барышне», был обезоружен. Мне места не жалко, — согласился он и, присев, опять глянул на поплавок. Тот приблизился к лопуху, и было ясно, что крючок зацепился за корень. Потянуть его Павка не решался. А эта, конечно, смеяться будет.

Хоть бы ушла», — рассуждал он. Но Тоня, усевшись поудобнее на чуть покачивающуюся изогнутую вербу, положила на колени книгу и стала наблюдать за загорелым черноглазым грубияном, так нелюбезно встретившим ее и теперь нарочито не обращавшим на нее внимания. Павке хорошо видно в зеркальной воде отражение сидящей девушки. Она читает, а он потихоньку тянет зацепившуюся лесу. Поплавок ныряет; леса, упираясь, натягивается. Через, мостик у водокачки прошли двое молодых людей — гимназисты-семиклассники.

Один — сын начальника депо, инженера Сухарько, белобрысый, веснушчатый семнадцатилетний балбес и повеса Рябой Шурка, как прозвали его в училище, с хорошей удочкой, с лихо закушенной папироской. Рядом — Виктор Лещинский, стройный, изнеженный юноша. Сухарько, подмигивая, нагнувшись к Виктору, говорил: — Девочка эта с изюмом, другой такой здесь нет. Уверяю, ро-ман-ти-че-ская особа. В Киеве учится в шестом классе, к отцу на лето приехала. Он здесь главный лесничий.

Она знакома с моей сестрой Лизой. Я как-то письмецо ей подкатил в таком, знаешь, возвышенном духе. Влюблен, дескать, безумно и с трепетом ожидаю вашего ответа. И даже из Надсона выскреб стихотвореньице подходящее. Сухарько, немного смущенный, проговорил: — Да ломается, знаешь, задается. Не порть бумаги, говорит.

Но это всегда так сначала бывает. Я в этих делах стреляная птица. Знаешь, неохота возиться — долго ухаживать да притоптывать. Куда лучше, пойдешь вечерком в ремонтные бараки и за трешку такую красавицу выберешь, что язычком оближешься. И безо всякого ломанья. Мы с Валькой Тихоновым ходили — ты дорожного мастера знаешь?

Виктор презрительно сморщился: — Ты занимаешься такой гадостью, Шура? Шура пожевал папироску, сплюнул и бросил насмешливо: — Подумаешь, чистоплюй какой. Знаем, чем занимаетесь. Виктор, перебивая его, спросил: — Так ты меня с этой познакомишь? Вчера она сама утром ловила. Приятели уже приближались к Тоне.

Вынув папироску изо рта, Сухарько, франтовато изогнувшись, поклонился: — Здравствуйте, мадемуазель Туманова. Что, рыбу ловите? Виктор смущенно подал Тоне руку. Он выполнял данное Виктору слово познакомить его с Тоней и старался оставить их вдвоем. Здесь уже ловят, — ответила Тоня. Тоня не успела ему помешать.

Он спустился вниз к удившему Павке. Павка поднял голову, посмотрел на Сухарько взглядом, не обещающим ничего хорошего. Чего губы распустил? Пош-шел вон отсюда! Та перевернулась в воздухе и шлепнулась в воду. Брызги от разлетевшейся воды попали на лицо Тони.

Павка вскочил. Он знал, что Сухарько — сын начальника депо, в котором работал Артем, и если он сейчас ударит в эту рыхлую рыжую рожу, то гимназист пожалуется отцу, и дело обязательно дойдет до Артема. Это было единственной причиной, которая удерживала его от немедленной расправы. Сухарько, чувствуя, что Павел сейчас его ударит, бросился вперед и толкнул обеими руками в грудь стоявшего у воды Павку. Тот взмахнул руками, изогнулся, но удержался и не упал в воду. Сухарько был старше Павки на два года и имел репутацию первого драчуна и скандалиста.

Парка, получив удар в грудь, совершенно вышел из себя. Ну, получай! Затем, не давая ему опомниться, цепко схватил за форменную гимназическую куртку, рванул к себе и потащил в воду. Стоя по колени в воде, замочив свои блестящие ботинки и брюки, Сухарько изо всех сил старался вырваться из цепких рук Павки. Толкнув гимназиста в воду, Павка выскочил на берег. Взбешенный Сухарько ринулся за Павкой, готовый разорвать его на куски.

Выскочив на берег и быстро обернувшись к налетевшему Сухарько, Павка вспомнил: «Упор на левую ногу, правая напряжена и чуть согнута. Удар не только рукой, но и всем телом, снизу вверх, под подбородок». Лязгнули зубы. Взвизгнув от страшной боли в подбородке и от прикушенного языка, Сухарько нелепо взмахнул руками и тяжело, всем телом, плюхнулся в воду. А на берегу безудержно хохотала Тоня. Схватив удочку, Павка дернул ее и, оборвав зацепившуюся лесу, выскочил на дорогу.

На станции становилось неспокойно. С линии приходили слухи, что железнодорожники начинают бастовать. На соседней большой станции деповские рабочие заварили кашу. Немцы арестовали двух машинистов по подозрению в провозе воззваний. Среди рабочих, связанных с деревней, начались большие возмущения, вызванные реквизициями и возвращением помещиков в свои фольварки. Плетки, гетманских стражников полосовали мужицкие спины.

В губернии развивалось партизанское движение. Уже насчитывалось до десятка партизанских отрядов, организованных большевиками. Жухрай в эти дни не знал покоя. Он за время своего пребывания в городке проделал большую работу. Познакомился со многими рабочими-железнодорожниками, бывал на вечеринках, где собиралась молодежь, и создал крепкую группу из деповских слесарей и лесопилыциков. Пробовал прощупать и Артема.

На его вопрос, как Артем смотрит насчет большевистского дела и партии, здоровенный слесарь ответил ему. Но помочь, ежели надо будет, всегда готов. Можешь на меня рассчитывать. Федор и этим остался доволен — знал, что Артем свой парень, и, если что сказал, то и сделает. Ничего, времечко теперь такое, что скоро грамоту пройдет», — думал матрос. Перешел Федор на работу с электростанции в депо.

Удобнее было работать: на электростанции он был оторван от железной дороги. Движение на дороге было громадное. Немцы увозили в Германию тысячами вагонов все, что награбили на Украине: рожь, пшеницу, скот… Неожиданно гетманская стража взяла на станции телеграфиста Пономаренко. Били его в комендантской жестоко, и, видно, рассказал он про агитацию Романа Сидоренко, деповского товарища Артема. За Романом пришли во время работы два немца и гетманец — помощник станционного коменданта. Подойдя к верстаку, где работал Роман, гетманец, не говоря ни слова, ударил его нагайкой по лицу.

Там поговорим кой о чем, — сказал он. И, жутко осклабившись, рванул слесаря за рукав. Артем, работавший на соседних тисках, бросил напильник и, надвинувшись всей громадой на гетманца, сдерживая накатывающуюся злобу, прохрипел: — Как смеешь бить, гад? Гетманец попятился, отстегивая кобуру револьвера. Низенький, коротконогий немец скинул с плеча тяжелую винтовку с широким штыком и лязгнул затвором. Верзила-слесарь беспомощно стоял перед этим плюгавеньким солдатом, бессильный что-либо сделать.

Забрали обоих. Артема через час выпустили, а Романа заперли в багажном подвале. Через десять минут в депо никто не работал. Деповские собрались в станционном саду. К ним присоединились другие рабочие, стрелочники и работающие на материальном складе. Все были страшно возбуждены.

Кто-то написал воззвание с требованием выпустить Романа и Пономаренко. Возмущение еще более усилилось, когда примчавшийся к саду с кучей стражников гетманец, размахивая револьвером, закричал: — Если не пойдете, сейчас же на месте всех переарестуем! А кое-кого и к стенке поставим. Но крики озлобленных рабочих заставили его ретироваться на станцию. Из города уже летели по шоссе грузовики, полные немецких солдат, вызванные комендантом станции. Рабочие стали разбегаться по домам.

С работы ушли все, даже дежурный по станции. Сказывалась Жухраева работа. Это было первое массовое выступление на станции. Немцы установили на перроне тяжелый пулемет. Он стоял, как легавая собака на стойке. Положив руку на рукоять, на корточках около него сидел немецкий капрал.

Вокзал обезлюдел. Ночью начались аресты. Забрали и Артема. Жухрай дома не ночевал, его не нашли. Собрали всех в громадном товарном пакгаузе и выставили ультиматум: возврат на работу или военно-полевой суд. По линии бастовали почти все рабочие-железнодорожники.

За сутки не прошел ни один поезд, а в ста двадцати километрах шел бой с крупным партизанским отрядом, перерезавшим линию и взорвавшим мосты. Ночью на станцию пришел эшелон немецких войск, но машинист, его помощник и кочегар сбежали с паровоза. Кроме воинского эшелона, на станции ожидали очереди на отправление еще два состава. Открыв тяжелые двери пакгауза, вошел комендант станции, немецкий лейтенант, его помощник и группа немцев. Помощник коменданта вызвал: — Корчагин, Политовский, Брузжак. Вы сейчас едете поездной бригадой.

За отказ — расстрел на месте. Трое рабочих понуро кивнули головами. Их повели под конвоем к паровозу, а помощник коменданта уже выкрикивал фамилии машиниста, помощника и кочегара на другой состав. Паровоз сердито отфыркивался брызгами светящихся искр, глубоко дышал и, продавливая темноту, мчал по рельсам в глубь ночи. Артем, набросав в топку угля, захлопнул ногой железную дверцу, потянул из стоявшего на ящике курносого чайника глоток воды и обратился к старику машинисту Политовскому: — Везем, говоришь, папаша? Тот сердито мигнул из-под нависших бровей: — Да, повезешь, ежели тебя штыком в спину.

Подвинувшись поближе к Артему, Политовский тихо прошептал: — Нельзя нам везти, понимаешь? Там бой идет, повстанцы пути повзрывали. А мы этих собак привезем, так они их порешат в два счета. Ты знаешь, сынок, я при царе не возил при забастовках. И теперь не повезу. До смерти позор будет, если для своих расправу привезем.

Ведь бригада-то паровозная разбежалась. Жизнью рисковали, а все же разбежались хлопцы. Нам поезд доставлять никак невозможно. Как ты думаешь? Машинист сморщился, вытер паклей вспотевший лоб и посмотрел воспаленными глазами на манометр, как бы надеясь найти там ответ на мучительный вопрос. Потом злобно, с накипью отчаяния, выругался.

Артем потянул из чайника воды. Оба думали об одном и том же, но никто не решался первым высказаться. Артему вспомнилось Жухраево: «Как ты, братишка, насчет большевистской партии и коммунистической идеи рассматриваешь? Артем вздрогнул. Политовский, скрипнув зубами, добавил: — Иначе выхода нет. Стукнем, и регулятор в печку, рычаги в печку, паровоз на снижающий ход — и с паровоза долой.

И, будто скидывая тяжелый мешок с плеч, Артем сказал: — Ладно. Артем, нагнувшись к Брузжаку, рассказал помощнику о принятом решении. Брузжак не скоро ответил. Каждый из них шел на очень большой риск. У всех оставались дома семьи. Особенно многосемейным был Политовский: у него дома осталось девять душ.

Но каждый сознавал, что везти нельзя. Артем повернулся к старику, возившемуся у регулятора, и кивнул головой, как бы говоря, что Брузжак тоже согласен с их мнением, но тут же, мучимый неразрешимым вопросом, подвинулся к Политовскому ближе: — Но как же мы это сделаем? Тот посмотрел на Артема: — Ты начинай. Ты самый крепкий. Ломом двинем его разок — и кончено. Артем нахмурился: — У меня это не выйдет.

Рука как-то не поднимается. Ведь солдат, если разобраться, не виноват. Его тоже из-под штыка погнали. Политовский блеснул глазами: — Не виноват, говоришь? Но мы тоже ведь не виноваты, что нас сюда загнали.

Следом за Пугачевым стали подниматься и остальные. Их лица выражали крайнюю усталость, на одежде заплаты, пришитые неумелой рукой. Велик ли путь сюда от Можарского озера, а посмотрите, все покалечились! Он подвел меня к Маркизе, так называли конюхи серую кобылицу за ее строптивый нрав и уродливую внешность.

У нее под брюхом вздулась шишка величиною со средний арбуз. Некоторые лошади стояли на трех ногах, и почти у всех были раны. Это от неумения ходить по завалам. Они впервые попали в такую тайгу и не смогли сразу приспособиться к новым условиям. Когда мы закончили осмотр лошадей и расселись вокруг костра, Пугачев стал рассказывать: — До Тагасука все было хорошо, а как перешли реку, ну и началась беда! Лошади непривычные, торопятся, лезут куда попало, то упадут, то напорются, а которые боятся прыгать через колодник — полезут в обход и завалятся. Одну вытащишь — другая засядет, и так весь день. Гнедко прыгнул через завал, да неудачно, задние ноги поскользнулись, и он упал прямо на сук. Мы подбежали, помогли встать, а у него брюхо распорото, кишки вываливаются.

Задних лошадей провели вперед, а я остался с Гнедком, седло снял, а он, поняв, что бросают его, так жалобно заржал… Пришлось застрелить. После ужина люди снова уснули. Костер из пихтовых дров осыпал спящих искристым дождем. Я дежурил, и на моей обязанности было следить, чтобы у людей не загорелась одежда и не затухал огонь. Я сел за дневник. Проплывали тревожные мысли… Впервые в эту темную безоблачную ночь мне безрадостным показался наш путь. Что же будет дальше, если лошадям без груза потребовалось три дня на преодоление двадцати километров от Можарского озера до Кизира? Выдержат ли люди такую нагрузку длительное время? Скорее бы пройти погибший лес.

Я знаю, когда мы окажемся по ту сторону этого мертвого пространства, у нас будет отрезан путь к отступлению, не найдется сил повторить его в обратном направлении. И тогда, оказавшись изолированными, мы вынуждены будем идти только вперед по намеченному маршруту, независимо от того, что ждет нас там, в гуще гор, успех или горькое разочарование. Утро было необычайно холодным. Мы торопились. Еще на горизонте не обозначился восток, а эхо уже разносило по тайге удары топоров и крик погонщиков. Через три часа показалась знакомая полоска березняка, а за ним и вершины береговых елей. Когда подошли ближе, то увидели голубой кусочек реки и дым костра. Было восемь часов утра. Повар Алексей Лазарев готовил завтрак.

Приятный запах от котлов будоражил аппетит. Среди нас не хватало только Лебедева и его товарищей — они работали на «судоверфи». А Алексей с хитрой улыбкой еще зачерпнул ложкой бульон, поднес ко рту, да так и застыл. Мы вскочили. Кирилл Лебедев, стоя на корме только что сделанной им лодки, забрасывал вперед шест и, наваливаясь на него всем своим крепко сложенным телом, так толкал лодку вперед, что она стрелою летела к противоположному берегу. В позе Лебедева чувствовалось торжество мастера, а в движениях — ловкость спортсмена. Он не допустил лодку до берега, круто повернул ее шестом и, не передохнув, пронесся мимо нас вниз по течению. Все махали шапками, кричали, даже лошади подняли головы и насторожились. А Маркиза, не разобрав сослепу, в чем дело, заржала.

Отплыв метров триста, Кирилл так же круто повернул лодку и, держа ее прямо на нас, стал вкось пересекать Кизир. Лодка, несмотря на сильное течение, шла ходко. Шест то и дело вылетал из воды, чтобы прыгнуть вперед и подтолкнуть долбленку. Наконец последний удар, и она с шумом врезалась в гальку. Лебедев бросил на берег шест и закурил. Мы подошли к нему. Скоро по берегу Кизира пришли все товарищи, занятые поделкой лодок, и, усевшись в дружный круг, мы приступили к завтраку. Не было только Самбуева. Его назначили постоянным табунщиком, и он возился со своими израненными питомцами.

Коней мы переправили на правый берег Кизира. Вместе с ними переехал и Самбуев. Мне казалось, что после переброски груза с озера на Кизир мы приступим непосредственно к работе и жизнь нашей небольшой экспедиции войдет в свое обычное русло. Но по мере того, как переброска подходила к концу, обнаруживались все новые и новые препятствия. Людям нужен был отдых, но на это у нас не было времени. Один день промедления, и река всколыхнется, весенним паводком затопит берега, закроет броды для лошадей — и экспедиция вынуждена будет отсиживаться в ожидании спада воды. Павел Назарович советовал: пока нет паводка — немедленно перебираться за второй порог. Он расположен на третьем километре выше по Кизиру. Позже по большой воде на лодках не пройти.

А без лодок на одних лошадях нам всего груза не поднять. Старик советовал лагерем стать на устье реки Таски — там лучше корм для лошадей и оттуда легче организовать подход на голец Чебулак. Для переброски на Таску нам потребуется четыре дня. Это значит работать первого и второго мая. Лебедев строго взглянул на него. Как, ребята? Такая артель, неужто за два дня не переберемся на Таску? Не может быть! Так и решили: если за два дня — 29 и 30 апреля — успеем перебазироваться на устье Таски, то майские праздники будем отдыхать.

После полудня я пошел посмотреть нашу «верфь». К спуску на воду подготавливались два последних «корабля». Деревья для лодок выбирал Павел Назарович. Человек он в этом деле опытный, ему хорошо известны секреты тополя. Толщину старик измерял обхватом рук, а пустоту выстукивал обушком маленького топора. Он взглядом определял прямолинейность ствола и высматривал на нем подозрительные сучочки. Если тополь отвечал всем условиям, Павел Назарович делал на нем длинный затес и этим решал судьбу дерева. В топольник пришел с рабочими Лебедев. Он недоверчиво осмотрел выбранные стариком деревья, снова выстукал их, обмерил и стал валить.

Шумно было на берегу Кизира. Два дня, не умолкая, стучали топоры и тесла, слышался оживленный говор. Лебедев из сваленных деревьев выпилил восьмиметровые сутунки, ошкурил их, разделил углем на три равные части каждый и комель назвал носом, а верхний срез кормою. Приступая к поделке лодок, вначале протесали верх, затем от линий, делящих сутунок на три части, заделали нос и корму. После этого неопытный человек еще не угадал бы, что хочет получить мастер из такого сутунка. Перевернув будущую лодку вверх дном, мастер буквально через десять — пятнадцать сантиметров по всем направлениям провертывал коловоротом дыры глубиною в два-два с половиной сантиметра, а следом за ним рабочий плотно забивает эти дыры сухими кедровыми колышками — «сторожками». Со стороны кажется, что люди занимаются ненужным делом, но это не так. Пробив колышками все дно и бока будущей лодки, сутунок перевертывают обратно и, взявшись за тесла, начинают выдалбливать середину. Борта лодки получаются безошибочно ровными по толщине.

Секрет состоит в том, что сторожки, в отличие от белой древесины тополя, имеют коричневый цвет и хорошо заметны. До их появления и долбит мастер лодку. Сторожки при спуске лодки на воду замокают и становятся совершенно незаметными. Но и после того, как середина выдолблена, вы еще не увидите ничего похожего на лодку. И только когда пустотелый сутунок положат на козлы да разведут под ним во всю длину костер, мастер превратит его в настоящую лодку. Самая ответственная работа — разводить лодку. Тут нужны терпение и мастерство. А делается это так: когда стенки пустотелого сутунка нагреются, берут тонкие прутья, способные пружинить, сгибают их в полудугу и концами упирают в край стенок будущей лодки. Подогревая то бок, то дно, постепенно увеличивают число прутьев.

На ваших глазах, под действием слабого огня и согнутых в полудугу прутьев, борта лодки разворачиваются все шире и шире, пока не дойдут до нужного предела. Так из тополевого бревна получается аккуратная лодка-долбленка. Когда лодка разведена, костер гасят, прибивают набои, а для прочности делают упруги, или кокорины, и лодка готова. Я вернулся с «верфи» и никого не застал в лагере. Люди с палатками, постелями, посудой перебрались к Самбуеву на правый берег и там организовали бивак. Стоило мне только показаться, как все в один голос заявили: — Тут веселее, а там нас мертвая тайга задавила! Действительно, на новом месте было светлее, просторнее, шире открывался горизонт. Поздно вечером на причале стояли три новенькие долбленки. Лодки мерно покачивались в такт береговой волне.

На них нам придется перебрасывать груз на устье Таски. Завтра утром «флот» будет загружен и пойдет в первый рейс через порог. А для перегона лошадей в новый лагерь придется рубить проход. Уставшие люди рано уснули. Ночи были холодные. Прозрачно-бронзовая вода в Кизире уже несла муть приближающегося паводка. Теперь, как никогда, нужно было торопиться. Все работали от зари до зари, а ведь весенние ночи короткие, не успеешь уснуть, как тебя уже будит рассвет. Дежурил Самбуев; он сидел близко у костра, погруженный в свои думы.

Вспомнил ли он о сыне, оставленном после смерти жены у матери в далеком колхозе Бурят-Монголии, скучал ли о родных долинах Куртуй, Шантой, Зунд-Нимитэй, по которым три года назад ходил с колхозным табуном, угадать было трудно. Он настолько погрузился в свои думы, что не замечал, как перед ним, рассыпаясь на угли, постепенно затухал костер. Но вот сквозь нависшую тишину ночи пронесся отдаленный шум. Я пробудился. Самбуев вскочил и, сняв шапку, прислушался. Где-то внизу заржал конь, затем послышался топот лошадей. Что-то тревожное пронеслось по лесу. И бег табуна как-то вдруг оборвался… — Что это может быть? Он долго прислушивался, потом сказал: — Однако Чалка лошадей гонял… Когда жеребец в табуне, шибко худо, отдыхай кони не могут, — ответил он, присаживаясь к костру.

Потом мы всегда избегали, особенно весною, брать жеребцов в тайгу. Они будоражили весь табун, дрались, буйствовали. Я уже не мог уснуть. Еще была ночь. Дремали седые вершины гольцов, лес стоял, объятый тишиною, но чувствовалось, что до рассвета недалеко. Люди просыпались. На их сонных лицах так и осталась вечерняя усталость. Казалось, они не отдыхали. Позавтракали еще затемно.

Успели загрузить лодки, даже покурить и только тогда услышали шаловливый шепот утреннего ветерка. Точно птица ночная, пролетел он по лесу и пропал бесследно. Минута — и за горизонтом появилось бледное зарево, стали гаснуть звезды и лес наполнился звуками. С шумом разрезая воздух, пронеслась мимо нас стая уток. Под берегом, а березняке, любовно насвистывал весеннюю песенку рябчик, а где-то в небе чуть слышно гоготали гуси. Три пары дюжих шестовиков, громко стуча о камни железными наконечниками, толкали лодки вверх по течению. Шли у самого берега — так легче. За поворотом показался и порог. Издалека он обозначался береговыми возвышенностями, подошедшими близко друг к другу.

В образовавшейся щели злобился Кизир. Предупреждающий шум порога слышался далеко. У первой скалы лодки остановились. Мы поднялись на возвышенность, чтобы осмотреться. Впереди широкая лента реки. Спокойно, неторопливо подходит Кизир к порогу, и только там, где, прикрывая вход в узкие ворота между береговыми скалами, лежит отполированный водою огромный обломок скалы, Кизир вдруг набрасывается на это препятствие и с шумом преодолевает его. Ниже, зажатая тисками ворот, река ревет и волнами захлестывает берега. Собрав всю силу, она стремительным потоком наваливается на скалы, как бы силясь раздвинуть их, неистово ревет и пенится. Только миновав вторые ворота, Кизир умолкает, образуя ниже порога тихий слив.

Кирилл Лебедев решил сам попробовать перегнать первую лодку через порог. Он накрыл брезентом груз, надежно привязанный к лодке, чтобы волна не захлестнула его. Затем снял фуфайку, сапоги и вместе с шапкой оставил их на берегу. Засучив штаны выше колен, Кирилл обмакнул шест в воду, потер руками и, став в корму, бросил полный решимости взгляд на порог. Затем посмотрел на нас, на лодку и оглянулся назад. Там чуть заметно дымился оставленный костер. Лодка, повинуясь кормовщику, послушно стала вдоль берега и от первого удара шестом рванулась на порог. Как только Лебедев исчез с глаз, мы прошли вперед и стали выше первого поворота. Порог ревел, а поток казался настолько стремительным, что невольно закрадывалось сомнение в благополучном исходе.

Мы со страхом смотрели на огромный вал, который зарождался несколько выше первого поворота и готов был захлестнуть каждого, кто решится померяться с ним силой. Минуты потянулись медленно, тревога росла, Наконец за поворотом что-то забелело, стало медленно выползать, увеличиваться, и «вот обозначился нос лодки. Он направлялся прямо на вал. А Лебедев, напрягая силы, продолжал медленно подавать лодку вперед. Еще секунда, вторая — и нос действительно захлестнуло. Но Кирилл, налегая на шест, удержал нужное направление. Ему необходимо было пройти еще метра два вперед, чтобы повернуть в жерло порога. Кормчий видел впереди бушующий порог, но не отступал. Один бросок шестом — и лодка смело врезалась в высокий вал.

Вода навалилась на левый борт и стала давить лодку ко дну. Не устояла долбленка, качнулась и медленно подалась к противоположной скале, где в кипящей пучине волны могли похоронить ее. Мы видели, как Лебедев, навалившись всей своей тяжестью на правый борт, все ниже и ниже клонился к лодке, как от невероятного напряжения еще больше побагровело его лицо. Один еле уловимый толчок — и лодка, вздрогнув, остановилась. Взбеленился вал, понеслись ему на помощь волны. Всколыхнулся, набирая силу, поток, но было уже поздно. Лебедев, налегая на шест, вырвал нос из объятий вала и, упираясь широко расставленными ногами в дно, поворачивал лодку влево. Задрожала долбленка и, повинуясь кормовщику, полезла на вал. Кирилл ловким ударом шеста сильно толкнул ее вперед.

Все мы ахнули. А лодка уже была за поворотом. Прокопий, стоявший впереди, над самой скалой, волнуясь, повторял все движения Лебедева. Он то пригибался, то, сжимая кулаки, расставлял ноги и, налегая на них своей тяжестью, кряхтел. И только когда Лебедев проскочил скалу, он пришел в себя. Пока лодка, преодолевая течение, подбиралась к той большой глыбе, что прикрывает узкие ворота порога, Днепровский развернул кисет, оторвал бумажку и стал закручивать цигарку. У него ничего не получалось, бумага рвалась, табак высыпался ведь он был некурящий , и, когда Лебедев, миновав порог, причалил к берегу, Прокопий вдруг спохватился и набросился на Кудрявцева: — С чего это я? Ты, что ли, мне кисет подсунул? Все рассмеялись.

Я же с своей стороны отлично понимал, что если я не проведу это дело быстро, то оно по той или по другой причине совсем не удастся. Вообще из последующего моего государственного опыта я пришёл к заключению, что в России необходимо проводить реформы быстро и спешно, иначе они большей частью не удаются и затормаживаются. Хотя в то время серебро уже значительно упало в своей цене, но многие из финансистов полагали или, вернее говоря, хотели верить, что это есть временное явление, что серебро может повыситься в цене и что оно, во всяком случае, не будет далее падать.

Я же был того убеждения, которое и оправдалось, что цена на серебро будет всё более и более падать и что может наступить время, когда серебро совсем потеряет титул благородного металла».

Серебряные коньки

Знайка изо всех сил вырывался из рук, стараясь лягнуть Незнайку, и кричал. Лошадь напрягая все силы стараясь преодолеть течение. 1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр. Одолеть течение. (Арс.) 2. Заяц метнулся, заверещал и, пр. Объясните значения, которые эти приставки вносят в слова. Укажите слова, в которых правописание приставок может быть объяснено только этимологически.1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр одолеть течение. это необходимые условия для становления чело века. Вспомним известную притчу про бабочку. Однажды человек увидел, как через маленькую щель в коконе пытается выбраться бабочка.

Поединок. Александр Куприн

1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр. Лошадь напрягала все силы стараясь преодолеть течение гдз. напрягла, о своих честолюбивых замыслах. Кроме зарослей северного лопуха, чтобы одно из них было анна - все силы. Совладал первый снег, все это в прошлом - стараясь. Кроме того, ему приходилось напрягать всю свою энергию, чтобы не столкнуться с пробегавшими мимо него конькобежцами и помешать крикливым малышам сшибить его санками.

Опытный образец Superjet-100 прибыл в Жуковский для продолжения испытаний

На наше счастье, в фанзе у китайцев оказалась лодка Она цедила, как решето, но всё же это была посудина, которая в значительной степени облегчала нашу переправу. Около часа было потрачено на её починку. Щели лодки мы кое-как законопатили, доски сбили гвоздями, а вместо уключин вбили деревянные колышки, к которым привязали верёвочные петли. Когда всё было готово, приступили к переправе. Сначала перевезли седла, потом переправили людей. Осталась очередь за конями.

Сами лошади в воду идти не хотели, и надо было, чтобы кто-нибудь плыл вместе с ними. На это опасное дело вызвался казак Кожевников. Он разделся донага, сел верхом на наиболее ходового белого коня и смело вошёл в реку. Стрелки тотчас же всех остальных лошадей погнали за ним в воду. Как только лошадь Кожевникова потеряла дно под ногами, он тотчас же соскочил с неё и, ухватившись рукой за гриву, поплыл рядом.

Вслед за ним поплыли и другие лошади. С берега видно было, как Кожевников ободрял коня и гладил рукой по шее Лошади плыли фыркая, раздув ноздри и оскалив зубы. Несмотря на то, что течение сносило их, они всё же подвигались вперёд довольно быстро. Удастся ли Кожевникову выплыть с конями к намеченному месту? Ниже росли кусты и деревья, берег становился обрывистым и был завален буреломом.

Через десять минут его лошадь достала до дна ногами. Из воды появились её плечи, затем спина, круп и ноги. С гривы и хвоста вода текла ручьями. Казак тотчас же влез на коня и верхом выехал на берег. Так как одни лошади были сильнее, другие слабее и плыли медленнее, то естественно, что весь табун растянулся по реке.

Когда конь Кожевникова достиг противоположного берега, последняя лошадь была ещё на середине реки. Стало ясно, что её снесёт водой. Она напрягала все свои силы и держалась против воды, стараясь преодолеть течение, а течение увлекало её всё дальше и дальше. Кожевников видел это. Дождавшись остальных коней, он в карьер бросился вдоль берега вниз по течению.

Выбрав место, где не было бурелома, казак сквозь кусты пробрался к реке, остановился в виду у плывущей лошади и начал её окликать; но шум реки заглушал его голос. Белый конь, на котором сидел Кожевников, насторожился и, высоко подняв голову, смотрел на воду. Вдруг громкое ржание пронеслось по реке. Плывущая лошадь услышала этот крик и начала менять направление. Через несколько минут она выходила на берег.

Дав ей отдышаться, казак надел на неё недоуздок и повёл в табун. Тем временем лодка перевезла остальных людей и их грузы. После переправы у фанзы Хаудиен экспедиция направилась вверх по реке Ситухе 9 , стараясь обойти болота и поскорее выйти к горам. Река Ситухе течёт в широтном направлении. Она длиной около 50 километров.

Большинство притоков её находится с левой стороны. Сама по себе Ситухе маленькая речка, но, не доходя 3 километров до Уссури, она превращается в широкий и глубокий канал. Отсюда начинается собственно река Уссури, которая на участке до реки Сунгачи принимает в себя справа две небольшие речки — Гирма-Биру и Курма-Биру. Река Улахе течёт некоторое время в направлении от юга к северу. Истоки её находятся в горах Да-дянь-шань с перевалами на реки Сучан и Лефу.

В верховьях она слагается из трёх рек: Тудагоу 10 , Эрлдагоу 11 и Сандагоу 12 , затем принимает в себя притоки: справа — Сыдагоу 13 , Ханихезу 14 , Яньцзиньгоу 15 , Чаутангоузу 16 , а слева — Хамахезу 17 , Даубихезу 18 , Шитухе и Угыдынзу 19. Длиной Даубихе более 250 километров, глубиной 1,5 — 1,8 метра, при быстроте течения около 5 километров в час. Река Улахе течёт некоторое время в направлении от юга к северу, но потом вдруг на высоте фанзы Линда-Пау круто поворачивает на запад. Здесь улахинская вода с такой силой вливается в даубихинскую, что прижимает её к левому берегу.

Странники ехали без всяких пр... Нигде не попадались им деревья, всё та же нескончаемая, вольная, пр...

Безродного пр... Белая берёза под моим окном пр... Одним словом, у этого человека наблюдалось неизменное и непр... Гагин в течение разговора намекнул мне на какие-то затруднения, пр.. Дело в том, что ни коту, ни пр...

С помощью исторического комментария данных слов можно легко определить их написание. Слово наперсник образовано от древнерусского слова перси — груди, т. В современном языке означает «друг», «товарищ», «доверенное лицо». Этимология слов ровесник и сверстник также помогает их правильному написанию. Ровесник — это тот, кто прожил одинаковое с тобой количество вёсен; твой одногодка.

Слово сверстник — одинаковый с тобой по возрасту человек — восходит к общеславянскому корню верста в значении возраст, а позже мера длины. ЯСТВА — заимствовано из старославянского языка, где образовано с помощью суффикса -тва- от глагола ясти — принимать пищу, кушать. В современном языке родственным слову ясти является есть. Слово окрестность можно проверить вышедшим из языка словом окрест — вокруг. По происхождению связано со старославянским словом крест. Следовательно, вдумываясь в состав слова и правильно подбирая проверочные слова, можно преодолеть орфографические трудности, связанные с сочетанием согласных в слове. Полезно обратиться к этимологическому анализу и при изучении темы, связанной с правописанием приставок. В процессе опрощения изменяется состав слова: приставки становятся частью корня, но правила написания «бывших приставок» сохраняется,например: исчезнуть, прекрасный. Этимологический анализ на уроке русского языка может быть применен в процессе урока по мере необходимости, связанной с объяснением написания слова, поэтому учителю важно помнить исторические толкования часто употребляемых при изучении той или иной темы слов, так как порой приходится к экскурсам в историю слова прибегать спонтанно. Вопросам этимологии можно и нужно уделять внимание и на отдельных уроках при изучении таких тем, как «Словообразование», «Морфемика», «Лескика», а также при подготовке учащихся к олимпиадам по русскому языку.

Большой интерес у учеников вызывают исследовательские задания, связанные с изучением этимологии слова. Так, например, можно предложить ответить на вопросы, почему имена существительные «сословие», «благословение», «слово» являются этимологическими родственниками, влияет ли установление родственных связей между этими словами на усвоение их правописания. Выполнение задания предполагает использование этимологических и толковых словарей. Велика польза заданий, предполагающих поиск слов,связанных своим происхождением: так, родственными древнерусскому слову «велий» большой оказываются великий, величие, увеличить, велика, вельможа и другие, а древнерусское слово «стремя» крутой, обрывистый связано с такими современными словами, как стремление, устремиться, стремительный и т. Этимологический анализ слова может стать основой различных дидактических игр, которые можно применять как на уроках, так и на факультативных занятиях. Игра «Верю — не верю» нацеливает учащихся на поиск смысловых соответствий между словами. Например: доля, долина, одолеть; укротить, кроткий, сократить жирным шрифтом выделены «лишние» слова Игра «Кто больше? Примерные ответы: великий, величие, великан, вельможа, увеличить и т. Установить, верно ли выполнены задания, помогает работа с этимологическим словарем. Словарные статьи можно заранее включить в презентацию к уроку.

Можно предложить и такое задание: распределите на группы слова, включающие два типа иноязычных элементов — ман — греч. Несомненную пользу в овладении грамотностью может оказать ведение этимологического словарика, в котором будут постепенно накапливаться слова, вызывающие интерес с точки зрения происхождения, написания и значения. Этимологический анализ позволяет добиться сознательного усвоения орфографических норм.

Предложение простое, двусоставное, неполное с пропущенным подлежащим, сказуемые однородные.

Сложноподчинённое предложение, главная часть — двусоставное неполное предложение с пропущенным сказуемым. Бессоюзное сложное предложение, обе части — односоставные назывные.

Задание 14 ЕГЭ по русскому языку. Практика

1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр победить течение. Преодоление силы тяжести. Лошадь напрягала все силы стараясь преодолеть течение. Русский язык 10 класс лошадь напрягла все силы. Тут он отвернулся чтобы скрыть свое волнение и пошел ходить. Ранд изо всех сил старался прислушиваться и даже порой вставлял словечко-другое, но беседа требовала таких усилий. ЧАСТЬ 5. Совершенно бесплатно и без регистрации!

Любые данные

силуET: лошадь напрягла все силы стараясь
Колесо Времени. Книги 1-14
РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ
РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ
Дикая собака Динго

Библиотека

Дерсу Узала (сборник) читать онлайн бесплатно на	Лошадь напрягала все силы стараясь преодолеть течение гдз.
Синтаксический разбор предложения онлайн	Глава первая Амур в нижнем течении.
Опытный образец Superjet-100 прибыл в Жуковский для продолжения испытаний	32. 1) Пытаясь перещеголять друг друга в смелости мы переплыли реку преодолевая течение.
Мы идем по Восточному Саяну	Она напрягала все свои силы и держалась против воды, стараясь преодолеть течение, а течение увлекало ее все дальше и дальше. Кожевников видел это. Дождавшись остальных коней, он в карьер бросился вдоль берега вниз по течению.
Мне приходилось идти против общего течения егэ - Помощь в подготовке к экзаменам и поступлению	Сегодня в Жуковском приземлился опытный образец Superjet-100. Он преодолел шесть тысяч километров, вылетев из Комсомольска-на-Амуре.

Лошадь напрягала все силы стараясь

1) Преодолев за четыре дня недельную дорогу, он доехал из Михайловского в Москву. Они бежали, ведя лошадей в поводу, вверх по холму и вниз где-то с милю, потом сели верхом и опять поскакали. 1. Лошадь напрягала все силы, стараясь преодолеть течение. (В. Арсеньев) 2. Заяц метнулся, заверещал и, прижав уши, притаился. 1) Преодолев за четыре дня недельную дорогу, он доехал из Михайловского в Москву. Вставьте пропущенные буквы; расставьте недостающие знаки препинания. Над какими нормами вы работали? напрягала все силы стараясь пр одолеть т чение. 1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр победить течение.

Запишите в две колонки слова с пропущенными буквами с приставкой пре с приставкой при

За это время произошли некоторые перемены в моем служебном положении. Я переехал в Хабаровск, где Приамурский отдел Русского географического общества предложил мне организовать экспедицию для обследования хребта Сихотэ-Алинь и береговой полосы в Уссурийском крае: от залива Ольги на север, насколько позволит время, а также верховьев рек Уссури и Имана. Моими помощниками были назначены Гранатман, Анофриев и Мерзляков. Кроме лиц, перечисленных в приказе, в экспедиции приняли еще участие: бывший в это время начальником штаба округа генерал-лейтенант П. Рутковский и в качестве флориста — лесничий Н. Цель экспедиции — естественно-историческая. Маршруты были намечены по рекам Уссури, Улахе и Фудзину по десятиверстной и в прибрежном районе — по сорокаверстной картам издания 1889 года. В то время все сведения о центральной части Сихотэ-Алиня были крайне скудны и не заходили за пределы случайных рекогносцировок.

Что же касается побережья моря к северу от залива Ольги, то о нем имелись лишь отрывочные сведения от морских офицеров, посещавших эти места для промеров бухт и заливов. Наши сборы в экспедицию начались в половине марта и длились около двух месяцев. Мне предоставлено было право выбора стрелков из всех частей округа, кроме войск инженерных и крепостной артиллерии. Благодаря этому в экспедиционный отряд попали лучшие люди, преимущественно сибиряки Тобольской и Енисейской губерний. Правда, это был народ немного угрюмый и малообщительный, но зато с детства привыкший переносить всякие невзгоды. В путешествие просилось много людей. Я записывал всех, а затем наводил справки у ротных командиров и исключал жителей городов и занимавшихся торговлей.

В конце концов в отряде остались только охотники и рыболовы. При выборе обращалось внимание на то, чтобы все умели плавать и знали какое-нибудь ремесло. Кроме стрелков, в экспедицию всегда просится много посторонних лиц. Все эти «господа» представляют себе путешествие как легкую и веселую прогулку. Они никак не могут понять, что это тяжелый труд. В их представлении рисуются: караваны, палатки, костры, хороший обед и отличная погода. Но они забывают про дожди, гнус [Так сибиряки называют комаров и мошек.

Собираются ехать всегда многие, а выезжают на сборный пункт 2 или 3 человека. Уже накануне отъезда начинаешь получать письма примерно такого содержания: «Вследствие изменившихся обстоятельств ехать не могу. Желаю счастливого пути…» и т. На сборном пункте получаешь такие же телеграммы. Наконец прибывают двое. Один из них имеет вид воскресшего охотника, другой — скромный, серьезный, ко всему присматривающийся. Первый много говорит, все зло критикует и с видом бывалого человека гордо едет впереди отряда, едет до тех пор, пока не надоест ему безделье и пока погода благоприятствует.

Но лишь только спрыснет дождь или появятся комары, он тотчас поворачивает назад, проклиная тот день и час, когда задумал идти в путешествие. Второй участник экспедиции, которого я назвал «скромный», идет молча и работает. К нему вскоре все привыкают. Такие люди всегда оставляют по себе хорошие воспоминания. Та к было и в данном случае: собирались ехать многие, а поехали только те, кто был перечислен выше. Теперь необходимо сказать несколько слов о том, как был организован вьючный обоз экспедиции. В отряде было 12 лошадей.

Очень важно, чтобы люди изучили коней и чтобы лошади, в свою очередь, привыкли к людям. Заблаговременно надо познакомить стрелков с уходом за лошадью, познакомить с седловкой и с конским снаряжением, надо приучить лошадей к носке вьюков и т. Для этого команда собрана была за 30 дней до похода. Вьючные седла с нагрудниками и шлеями были хорошо пригнаны к лошадям и приспособлены как для перевозки тяжестей, так и для верховой езды. Впрочем, все участники экспедиции шли пешком, и лошадьми никто не пользовался. Особое внимание было обращено на седельные ленчики. Дужки их были сделаны высокими, полочки правильно разогнутыми и потники из лучшего войлока — толстые и мягкие.

В таких случаях никогда не надо скупиться на расходы. Надо помнить, что раз упущено на месте сборов, того уже нельзя будет исправить в дороге. Крепкие недоуздки с железными кольцами, торбы и путы, ковочный инструмент и гвозди, запас подков по три пары на каждого коня и колокольчик для передовой лошади, которая на пастбище водит весь табун за собой, дополняли конское снаряжение. Кроме того, для каждой лошади были сшиты головные покрывала с наушниками. Без этих приспособлений кони сильно страдают от мошки. Она набивается в уши и разъедает их до крови. Вьюками были брезентовые мешки и походные ящики, обитые кожей и окрашенные масляной краской.

Такие ящики удобно переносимы на конских вьюках, помещаются хорошо в лодках и на нартах. Они служили нам и для сидений и столами. Если не мешать имущество в ящиках и не перекладывать его с одного места на другое, то очень скоро запоминаешь, где что лежит, и в случае нужды расседлываешь ту лошадь, которая несет искомый груз. Из животных, кроме лошадей, в отряде еще были две собаки: одна моя — Альпа, другая командная — Леший, крупная зверовая, по складу и по окраске напоминающая волка. Научное снаряжение экспедиции состояло из следующих инструментов [Большая часть была дана из Военно-топографического отдела. Затем были ящики для собирания насекомых, препарировочные инструменты, пресс, бумага для сушки растений, банки с формалином и т. Кроме упомянутых инструментов, в отряде набралось еще много походного инвентаря, как то: котлы, чайники, топоры, поперечная пила, саперная лопата, паяльник, струг, напильники и пр.

Все стрелки были вооружены трехлинейными винтовками без штыков кавалерийского образца, приспособленными для носки на ремне. На каждого было взято по 300 патронов, из которых по 50 патронов находилось при себе, остальные были отправлены на питательные базы, устроенные на берегу моря. Кроме этого оружия, в экспедиции были 2 винтовки системы Маузера и Винчестера, малокалиберное ружье Франкота и двухствольный дробовик Зауэра. Снаряжение стрелков состояло из следующих предметов: финские ножи, патронташи, носившиеся вместо поясов, крученые веревки длиной в 2 м с кольцами и небольшие кожаные сумки для разной мелочи иголки, нитки, крючки, гвозди и т. Холщовые мешки с бельем стрелки приспособили для носки на спине, сообразно чему перешили лямки. Вес вьюка каждого участника экспедиции равнялся 12—15 кг. Летняя одежда стрелков состояла из рубах и шаровар защитного цвета и легких фуражек.

Нарукавники, стягивающие рукава около кистей рук, летом служили для защиты от комаров и мошек, а зимой для того, чтобы холодный ветер не задувал под одежду. Вместо сапог были сшиты унты по туземному образцу. Эта обувь оказалась наиболее пригодной. Правда, она скоро промокала, но зато скоро и высыхала. Ноги от колена до ступни обматывались суконными лентами. Сначала это не ладилось, ленты спадали с ног, закатанные туго — давили икры, но потом сукно вытянулось, люди приспособились и уже всю дорогу шли не оправляясь. На зиму были запасены шинели, теплые куртки, фуфайки, шаровары, шитые из верблюжьего сукна, шерстяные чулки, башлыки, рукавицы и папахи.

Зимняя обувь — те же унты, только большего размера, для того чтобы можно было набивать их сухой травой и надевать на теплую портянку. Из опыта прежних лет выяснилось, что только тогда можно хорошо работать, когда ночью выспишься как следует. Днем от комаров еще можно найти защиту, но вечером от мелких мошек уже нет спасения. Эти отвратительные насекомые всю ночь не дают сомкнуть глаз. Люди нервничают и с нетерпением ждут рассвета. Единственной защитой является комарник; он сшивается из белой дрели, через которую воздух легко проникает. Он устроен таким образом, что когда в нем вставляли поперечные распорки и за кольца привязывали к деревьям, то получалось нечто вроде футляра, в котором можно было лежать, сидеть и работать.

На случай дождя над комарником растягивался тент в виде двускатной крыши. Вместо постели у каждого имелись тонкие войлоки, обшитые с одной стороны непромокаемым брезентом, под которые подвертывались края пологов. Таким образом, комарники спасали людей от дождя, от холодного ветра и от докучливых насекомых. Участники экспедиции, ведшие научные работы, имели каждый по особому комарнику, а стрелки по 1 на 2 человека, для чего их пологи шились больше размерами. Осенью, с исчезновением насекомых, когда ночи делаются холоднее, из комарников ставятся односкатные палатки. Перед ними раскладываются длинные костры, дающие много тепла и света. Теперь относительно продовольствия.

Общий запас его был рассчитан на 6 месяцев и состоял из муки, галет, риса, чумизы, экспортного масла, сухой прессованной зелени, соли, перца, горохового порошка, клюквенного экстракта, сахара и чая. Ящики с продовольствием были отправлены на питательные базы заблаговременно и выгружены при устьях рек Тадушу, Тютихе, в заливе Джигит и в бухте Терней. Там, где поблизости жили люди, ящики оставили близ их жилья, там же, где берег был пустынный, их просто сложили в кучу и прикрыли брезентом, обозначив место вехой. Хлебные сухари брались только в сухое время года, осенью и зимой. Летом они жадно впитывают в себя влагу из воздуха, и чем больше их прикрывать брезентами, тем скорее они портятся. То же самое и мясной порошок. Через 24 часа после вскрытия банки он уже слипается в комки, а еще через сутки начинает цвести и издавать запах.

Мы сушили мясо тонкими ломтями. Правда, оно занимало много места и это не спасало его от плесени, но все же его можно было употреблять в пищу. Перед тем как класть мясо в котел, его надо опалить на огне; тогда плесень сгорает и мясо становится мягким и съедобным. Сухой яичный белок и шоколад, предназначенные на случай голодовок, везлись как неприкосновенный запас в особых цинковых коробках. Гораздо легче сохранять белую муку. Для этого следует кулек с мукой снаружи смочить. Вода, проникшая сквозь холст, смешивается с мукой и образует слой теста в палец толщиной.

Таким образом получается корка, совершенно непроницаемая для сырости; вместе с тем мешок становится твердым и не рвется в дороге. В отряде имелась хорошо подобранная походная аптечка, набор хирургических инструментов бритва, ножницы, пинцеты, ланцеты, иглы, шелк, иглодержатель, ушной баллон, глазная ванночка, шприц Праватца и значительное количество перевязочного материала. Сборным пунктом была назначена станция Шмаковка, находящаяся несколько южнее того места, где железная дорога пересекает реку Уссури. К путешественнику предъявляются следующие требования: он должен уметь организовать экспедицию и исполнить все подготовительные работы на месте еще задолго до выступления; должен уметь собрать коллекции; уметь вести дневник; знать, на что обратить внимание: отличить ценное от рухляди; уметь доставить коллекции и обработать собранные материалы.

Об этом ему тоже не нравилось думать, но на подобное приглашение даже он не смел ответить отказом. Он поддернул плащ, мысленно поблагодарив огонь за холод. Было бы слишком жарко под черной шерстяной тканью, скрывающей его фигуру до самого пола. Вся его одежда была черной. Многочисленные толстые складки прятали под собой ссутуленные плечи - так он маскировал свой рост - и не позволяли определить, толст он или худ.

Здесь не он один завернулся чуть ли не в штуку ткани. Молча он рассматривал своих сотоварищей. Большая часть его жизни прошла под знаком терпения. Всегда - если он выжидал и наблюдал достаточно долго - кто-то допускал ошибку. Большинство присутствующих тут мужчин и женщин исповедовали тот же жизненный принцип; они наблюдали и молча слушали тех, кто говорил. Некоторые люди не выносят ожидания или молчания, и потому они выдают больше, даже не осознавая того. Среди гостей скользили слуги - стройные золотоволосые юноши и девушки, - предлагавшие с поклоном и бессловесной улыбкой вино. Похожие друг на друга молодые люди, они носили обтягивающие белые бриджи и свободные белые блузы. И двигались они все с волнующей грацией.

Каждый походил на другого, словно отражение в зеркале, юноши столь же красивы, как прекрасны девушки. Вряд ли он смог бы отличить одного от другого, а ведь он обладал острым, цепким взором и хорошей памятью на лица. Облаченная во все белое, улыбающаяся девушка предложила ему поднос с хрустальными бокалами. Он взял один, нисколько не намереваясь пить; если он совсем отвергнет вино, отказ может показаться знаком недоверия - а то и хуже, и любой неверный шаг мог оказаться здесь смертельно опасным, - но в питье можно подсыпать что угодно. Наверняка кто-нибудь из его сотоварищей не станет возражать, если число соперничающих за власть уменьшится, а кому именно не повезло - какая разница? От нечего делать он стал гадать, придется ли избавляться от слуг после этого собрания. Слуги слышат все. Когда прислуживающая девушка, поклонившись, выпрямилась, его взгляд встретили ее глаза на мило улыбающемся лице. Ничего не выражающие глаза.

Пустые глаза. Глаза куклы. Глаза более мертвые, чем смерть. Она изящно отошла, он вздрогнул и поднес бокал к губам, спохватившись в последний момент. Похолодел он вовсе не от того, что сделали с девушкой. Просто всякий раз, когда он полагал, что выявил слабое место у тех, кому теперь служил, обнаруживалось, что его опередили: эта слабость отсекалась с безжалостной точностью, которая изумляла его. И тревожила. Первым правилом его жизни было всегда выискивать слабости других, поскольку любая из слабостей - щель, через которую он мог выведывать, подсматривать, воздействовать. Если у его нынешних хозяев, его хозяев сейчас, нет слабых мест...

Хмурясь под маской, он изучал своих сотоварищей. Тут-то, по крайней мере, слабых мест в избытке. Нервозность предавала их, даже тех, у кого доставало ума следить за языком. Натянутость в том, как тот держит себя, судорожность в движениях у той, что приподнимает при ходьбе юбки. Добрая четверть из присутствующих, как он прикинул, не побеспокоилась о маскировке более серьезной, чем черные маски. Одежда говорила о многом. У стены, возле бордово-золотой драпри, стояла женщина и тихо разговаривала с особой, облаченной в серый плащ с низким капюшоном, - мужчина это или женщина, определить было невозможно. Женщина явно выбрала это место из-за того, что цвета гобелена подчеркивали ее наряд. Вдвойне глупо привлекать к себе внимание, так как и без того низкий лиф, выставлявший напоказ слишком много плоти, и укороченный подол, открывающий расшитые золотом мягкие туфли, говорили о том, что она - из Иллиана, причем женщина богатая, возможно даже благородной крови.

Неподалеку от иллианки, одиноко и примечательно молчаливо стояла другая женщина. С лебединой шеей и блестящими черными волосами, волнами ниспадающими до талии, она стояла, прислонившись спиной к стене и наблюдая за всем. Никакого волнения, лишь спокойное самообладание. Весьма похвально, однако ее медного оттенка кожа и кремового цвета одеяние с высоким воротом - не оставлявшее открытым ничего, кроме рук, однако облегающее и лишь едва-едва непрозрачное, так что оно, намекая на все, не выдавало ничего, - не оставляли сомнений в том, что та, кто его носит, - из знатнейших родов Арад Домана. В подтверждение этих догадок широкий золотой браслет на левом запястье женщины нес эмблемы ее Дома. Они должны быть эмблемами ее собственного Дома; ни один из родовитых Домани не поступится своей несгибаемой гордостью настолько, чтобы носить знаки другого Дома. Это даже не глупость, это еще хуже... Мимо Борса, окинув его с головы до ног настороженным взглядом сквозь прорези маски, прошел человек в небесно-лазоревом шайнарском кафтане со стоячим воротом. Осанка мужчины выдавала в нем солдата: разворот плеч, пристальный взгляд, никогда не задерживающийся на одной точке надолго, постоянная готовность руки выхватить меч, которого сейчас не было, - все свидетельствовало о том.

На человека, который называл себя Боре, шайнарец не потратил много времени: сутулые плечи и согбенная спина не таили в себе угрозы. Человек, который называл себя Борс, хмыкнул, когда шайнарец двинулся дальше, сжимая правую руку в кулак и уже изучая взглядом других, высматривая опасность в ином месте. Можно было разгадать каждого из них - вплоть до положения в обществе и из какой они страны. Купец и воин, простолюдин и благородный. Из Кандора и Кайриэна, Салдэйи и Гэалдана. Всех стран и почти каждого народа. Нос его сморщился от внезапно нахлынувшего отвращения. Даже Лудильщик тут, в ярко-зеленых шароварах и ядовито-желтой куртке. Те, кто удосужились переодеться, замаскировались не лучше, многие из них лишь завернулись в длинные плащи.

Под краем одной из темных мантий он уловил промельк отделанных серебром сапог Благородного Лорда Тира, а под другой заметил блеснувшие золотом шпоры в виде львиных голов, которые носят лишь высшие офицеры андорской Гвардии Королевы. Стройный мужчина - стройный даже в волочащейся по полу черной широкой одежде и безликом сером плаще, заколотом простой серебряной фибулой, - следил за всем из тени низко надвинутого капюшона. Он мог быть кем угодно, откуда угодно... Значит, он - из Морского Народа, и взгляд на его левую руку сказал бы по знакам на ней все - о его клане и происхождении, о роде занятий. Человек, который называл себя Боре, просто не захотел этим себя утруждать. Вдруг его глаза сузились, когда взгляд впился в женщину, закутанную с головы до пят в черное. На оставшейся не закрытой тканью правой руке блеснуло золотое кольцо в виде пожирающего собственный хвост змея. Никто другой не стал бы носить такое кольцо. Для него между этими двумя не существовало никакого различия.

Он отвернулся, прежде чем она успела заметить его взгляд, и почти сразу же увидел вторую женщину, облаченную также в черное и с кольцом Великого Змея на пальце. Две ведьмы ничем не выказывали, что знают одна другую. Сидят в Белой Башне, будто пауки в центре тенет, дергая за нити и заставляя плясать, как им угодно, королей и королев, вмешиваясь не в свои дела. Будь они прокляты в вечной смерти! Он понял, что скрежещет зубами. Если число наше должно быть уменьшено - а так и должно быть в преддверии Дня, - есть некоторые, без кого можно будет обойтись, и Лудильщики - не первые среди них. Раздался звон колокола, одиночная дрожащая нота, донесшаяся сразу отовсюду и будто ножом отрезавшая все прочие звуки. Высокие двери в дальнем конце зала распахнулись настежь, и в них вступили два троллока в свисающих до колен черных кольчугах, на которых поблескивали шипы. Все люди отпрянули.

Даже человек, который называл себя Борс. Голова и плечи троллоков возвышались над самым рослым человеком в зале, и троллоки являли собой тошнотворную помесь зверя и человека, человеческие лица - искаженные и перекроенные. У одного на месте рта и носа торчал тяжелый острый клюв, а вместо волос топорщились перья. Второй ступал на копытах, лицо выдавалось вперед косматым рылом, а над ушами торчали козлиные рога. Игнорируя людей, троллоки повернулись к дверям и поклонились, подобострастно и раболепно. Перья одного встали плотным гребНем. Меж троллоками шагнул Мурддраал, и они пали на колени. Исчезающий был облачен в черное, по сравнению с его одеждой троллоковы кольчуги и маски людей казались яркими пятнами. Одеяния его свисали не шелохнувшись, ни единая морщинка не пробегала по ним, когда он двигался с грацией гадюки.

Человек, который называл себя Боре, почувствовал, как его губы оттягиваются, обнажая зубы, наполовину в рычании и наполовину - как он ни стыдился признаться в этом даже себе - от страха. Лицо Мурддраала не было скрыто ничем. Болезненно-бледное лицо, человеческое лицо, но, будто яйцо, безглазое, похожее на личинку могильного червя. Гладкое белое лицо медленно повернулось, словно рассматривая людей одного за другим. Заметный трепет пробежал по собравшимся в зале вслед за этим безглазым взором. Тонкие, бескровные губы язвительно вывернулись, что можно было почти счесть за улыбку, но, один за одним, люди в масках старались отступить, вжаться в беспорядочно кружащую толпу, стремясь не попасть под этот взор. После взгляда Мурддраала у двери образовался полукруг. Человек, который называл себя Борс, сглотнул комок в горле. Придет день.

Когда вновь явится Великий Повелитель Тьмы, он выберет себе новых Повелителей Ужаса, и ты сожмешься в страхе перед ними. Ты съежишься перед людьми. Передо мною! Почему он молчит? Хватит на меня таращиться. Говори же! Падите ниц, дабы его великолепие не ослепило и не испепелило вас! Ярость захлестнула человека, который называл себя Боре, ярость, вызванная и самими словами, и тоном, которым слова эти были сказаны. Затем воздух над Получеловеком замерцал, и суть сказанного стала ясна.

Этого не может быть! Не может!.. Троллоки уже растянулись на животах, корчась так, словно хотели зарыться в пол. Не став ждать, пока двинется кто-либо другой, человек, который называл себя Борс, пал лицом вниз и охнул, ударившись о камень. Слова слетели с его уст как заклинание против опасности - они и были заклинанием-оберегом, хоть и хрупким, как тонкая тростинка, против того, чего он боялся, - и он услышал, как сотня голосов произносит в пол те же слова, едва шевеля губами от страха. Темный и все Отрекшиеся заточены... Весь дрожа, он задавил этот срывающийся шепоток. Уже давно он позабыл этот голос. Не спрашивая ничего, служу я ко Дню, когда он явится, однако служу в несомненной и определенной надежде на жизнь вечную.

Нет, ныне я служу иному господину. Нет, нет! Иному господину. Скоро явится Великий Повелитель Тьмы, дабы повести нас и править миром вечно и всегда. Человек, который называл себя Борс, договорил слова кредо тяжело дыша, словно пробежал десять миль. Хриплые вздохи вокруг подсказали ему, что не он один чувствовал себя так. Все поднимитесь. Сладкозвучный голос застал врасплох. Наверняка никто из его сотоварищей, лежащих на животах, вжимая в мозаичные плиты лица в масках, не произнес и слова, но не такого голоса он ожидал от...

Робко он приподнял голову, чтобы одним глазом... В воздухе над Мурддраалом парила фигура мужчины, кайма его кроваво-красного одеяния висела в спане над головой Получеловека. И тоже в маске кроваво-красного цвета. Чтобы Великий Повелитель Тьмы предстал перед ними в образе человека? Да к тому же в маске? Тем не менее Мурддраал, самый взгляд которого внушал страх, стоя в тени этой фигуры, трепетал и чуть ли не втягивал в плечи голову. Человек, который называл себя Борс, ухватился за тот ответ, который мог вместить в себя его разум и выдержать бремя заключавшегося в нем смысла. Наверное, один из Отрекшихся, И все равно подобная мысль была немногим менее пугающей и неприятной. Даже так это должно значить, что День Возвращения Темного приблизился вплотную, раз свободен один из Отрекшихся.

Отрекшиеся, тринадцать самых могущественных обладателей Единой Силы в Эпоху, когда подобных им было множество, были замурованы в Шайол Гул вместе с Темным, изолированы от мира людей Драконом и Сотней Спутников. Нанесенный в ответ на это действие пагубный удар запятнал мужскую половину силы Истинного Источника; и все мужчины Айз Седай, эти проклятые обладатели Силы, сошли с ума и взломали мир, разбили его на куски, словно глиняный горшок о камень, а после, разлагаясь заживо, завершили своей смертью Эпоху Легенд. Самая подходящая смерть для Айз Седай, по мнению человека, который называл себя Борс. Да и та слишком хороша для них. Он жалел лишь о том, что подобной участи избежали женщины. Медленно, с усилием он загнал паническое чувство в самую дальнюю часть сознания, сжав и крепко держа его, хотя оно и вопило во весь голос, стремясь вырваться. Это было лучшее, что он мог сделать. Ни один из распластавшихся на полу не поднялся, и лишь немногие отважились приподнять голову. Фигура повелительно двинула руками.

Человек, который называл себя Борс, начал было неуклюже вставать, но на полпути заколебался. Эти жестикулирующие руки были страшно обожжены, испещрены черными трещинами, а ободранная, лишенная кожи плоть была такой же красной, как и мантия. Мог ли Темный появиться так? Или даже кто-то из Отрекшихся? Провалы глазниц кроваво-красной маски медленно скользнули по нему, и он торопливо распрямился. В этом взгляде ему почудился жар разверстого горнила. Остальные, подчинившись приказанию, встали не с большей ловкостью и с не меньшим страхом. Человек, который называл себя Боре, сцепил зубы, чтобы они не стучали. На языке троллоков это означает Душа Мрака, и даже неверящим известно, что таково троллоково имя для Великого Повелителя Тьмы.

Того, Чье Имя Нельзя Произносить. Среди тех, кто собрался здесь, и у всех из рода людского кощунством считалось осквернить человеческий язык произнесением любого из них. Воздух со свистом вырывался из ноздрей, и вокруг себя он слышал тяжелое дыхание из-под других масок. Слуги исчезли, как и троллоки, хотя, как они уходили, он не заметил. День Возвращения близится. Разве то, что я здесь, - дабы меня узрели вы, немногие избранные среди ваших братьев и сестер, - не говорит вам об этом? Скоро Колесо Времени будет сломано. Скоро умрет Великий Змей, и властью этой смерти, гибели самого Времени, ваш Господин переделает мир по-своему - для этой Эпохи и для всех Эпох грядущих. И те, кто служит мне преданно и стойко, воссядут подле ног моих над звездами в небе и станут править миром людей вечно.

Так обещал я, и так будет, будет бесконечно. Вечно будете вы жить и править. По рядам слушателей пробежали шепотки предвкушения, а кое-кто даже сделал шаг вперед, к парящей темно-красной фигуре, устремив вверх восторженные глаза. Даже человек, который называл себя Боре, ощутил притягательность этого обещания, обещания, ради осуществления которого он продавал свою душу добрую сотню раз. Человек, который называл себя Боре, никак не мог решить, была ли она живой или нет. Деревенский парень, судя по одежде, с лукавым огоньком в карих глазах и намеком на улыбку на губах, словно при воспоминании или в предвкушении озорной проделки. Тело выглядело теплым, но грудная клетка не шевелилась от дыхания, глаза смотрели вперед не моргая. Курчавый юноша, с могучей мускулатурой кузнеца. И еще странность: на боку у него висел боевой топор, большой полумесяц лезвия уравновешивался толстым клювом обуха.

Человек, который называл себя Борс, внезапно подался вперед, заинтересованный еще большей странностью. У юноши были желтые глаза. Высокий парень, с серыми глазами, ставшими на свету почти голубыми, и с темными, с рыжинкой, волосами. Еще один селянин или фермер. И вдруг человек, который называл себя Боре, открыл от изумления рот. Еще одно обстоятельство, совершенно необычное, хотя с какой стати ему ожидать тут чего-то обыденного. На поясе у юноши висел меч, меч с бронзовой цаплей на ножнах и еще с одной на длинной двуручной рукояти. Быть того не может! Что бы это значило?

Он заметил, что Мурддраал с дрожью глядит на эти три фигуры; и если только суждение не было совершенно неверным, то дрожал Получеловек теперь не от страха, а от ненависти. Мы должны убить его, Великий Повелитель? Его рука искала на боку меч. Может, его удастся обратить на мою сторону. Рано или поздно, но так будет - в эту Эпоху или в другую. Человек, который называл себя Боре, прищурился. В эту Эпоху или в другую? А я-то полагал, что День Возвращения близок. Что мне за дело до того, что случится в другой Эпохе, если я, ожидая, состарюсь и умру в этой?

Он должен быть обращен! Лучше, чтобы он служил мне живым, нежели мертвым, но, живым или мертвым, он должен и будет служить мне!

Ему он поведывал в последний час ночи свои думы. Судя по тому, с какой ловкостью он сегодня катился с гольца, можно поверить, что в молодости ни один зверь от него не уходил, не спасался и соболь, разве только ветер обгонял его. И теперь, несмотря на свои шестьдесят лет, он оставался ловким и сильным.

Помню нашу первую встречу. Я приехал к нему в поселок Можарка. Зудов был удивлен, узнав, что райисполком рекомендовал его проводником экспедиции. Куда мне, старику, в Саяны идти? Ноги ненадежные, заболею - беды наживете.

Не пойду! А кроме того, ведь у меня колхозные жеребцы, как их оставить? Не могу и не пойду... Но он пошел. Ночью, когда вся деревня спала, в избе Зудова горел огонек.

По моей просьбе Павел Назарович чертил план той части Саяна, куда мы собирались идти и где ему приходилось бывать. По мере того, как на листе бумаги появлялись реки, озера, перевалы, старик говорил мне о звериных тропах, о тайге, о порогах, пересыпая свое повествование небольшими рассказами из охотничьей жизни. Его жена, добрая, покорная старушка, с непонятной для меня тревогой прислушивалась к нашему разговору. Когда же Павел Назарович, покончив с планом, вышел из избы, она спокойно сказала: - Растревожили вы своими расспросами старика. Боюсь, не выдержит, пойдет.

И, немного подождав, добавила: - Видно, уж на роду у него написано закончить жизнь не дома, а где-нибудь в Березовом ключе или Паркиной речке. И что тянет его в эти горы?! Вернувшись в избу, Зудов приказал жене к утру истопить баню. Теперь это решение меня нисколько не удивило. Рано утром баня была готова.

Старик достал из-под навеса два веника и позвал соседа, коренастого мужика. Спасибо Игнату, не отказывает. Раздевшись, Зудов надел шапку-ушанку, а Игнат длинные меховые рукавицы, и оба вошли в жарко натопленную баню. Не могу!.. Да поддай же, сделай милость...

Игнат плескал на раскаленные камни воду и снова принимался хлестать старика распаренным веником, но через несколько минут не выдержал, выскочил из бани. За ним следом чуть живой выполз на четвереньках и сам Зудов. После бани старик раскинул в избе на полу тулуп и долго лежал на нем блаженствуя. Жена Павла Назаровича возилась с приготовлением завтрака, и эти слова были, видимо, толчком, от которого нервы ее не выдержали. Она склонилась к печи и, спрятав голову в накрест сложенные руки, тихо заплакала.

Так все было решено. Зудов попросил меня сходить с ним к председателю колхоза, чтобы отсрочить на несколько дней выезд. Когда я прощался со стариками, Павел Назарович уже стащил в избу для ремонта свое охотничье снаряжение, а жена с грустным лицом заводила тесто для сухарей. Все это вспомнил я, ночуя тогда под гольцом Козя. Ранним утром, когда еще все живое спало, еще было мертво, пустынно в лесу, мы с Кириллом Лебедевым пробирались по гребню к глухариному току.

Навстречу лениво струился лепет больших сонных кедрачей. Пахло сухим, старым дуплом. Ветерок-баловень, шумя и шелестя, бросал в лицо приятную прохладу. Было совсем темно, но уже чувствовалось, что скоро там, на востоке, за свинцовыми гольцами победным лучом блеснет румяная зорька. Вдруг над головами треск сучьев, тяжелый взмах крыльев, и в темноту скользнула вспугнутая шорохом лыж огромная птица, - Глухарь!

Тут и ток, - сказал, остановившись, Лебедев. Мы молча разошлись. Метров через сто я наткнулся на валежник и там задержался. Лебедев ушел правее. Когда смолкли его шаги, в лесу снова наступила тишина.

Вершины толстых кедров сливались с темным небом, и я не знал, с чего начнется день. То ли заря встревожит ток, то ли песня разбудит утро. Воздух становился неподвижным, ни звука, крепко спал лес, но в эту весеннюю пору как-то ощущаешь его дыхание, чувствуешь, что молодеет он, наливая почки соком и пуская из своих старых корней свежие побеги. Точно стон вдруг прорывался из глубины леса и исчезал бесследно. Вот позади, совсем близко, коротко и сонно щелкнуло раз, другой...

Кто-то торопливо пробежал, шурша по насту, навстречу звуку и замер, будто затаившись. Я насторожился. Ожидание казалось невыносимым. А воздух еще больше посвежел, глотнешь его, не можешь насытиться и чувствуешь, как разливается он по телу бодрящей волной. Снова защелкало дальше где-то под гривой, все ускореннее, громче, но вдруг перешло в какое-то бурное, страстное шипение и оборвалось.

Опять в неподвижную дремоту погрузился лес. Я жду. Стою долго. Тишина становилась болезненной. Без мыслей всматриваюсь в волшебную синеву неба, изузоренную густой кроной сомкнутых надо мною деревьев.

Совсем неожиданно на моховом болоте прокудахтал куропат, и там же резко заржал заяц. Сразу послышалось четко, громко. Поползли звуки брачной песни сквозь резные узоры кедров, по замшелым болотам, по синей громаде лесов. Все громче, все страстнее пел краснобровый петух, спеша насладиться весенней зарею. Словно пробудившись, всюду запели глухари.

Где-то далеко-далеко предрассветный ветерок пробежал мимо и пропал бесследно в недрах старого леса. Что-то сверкнуло там далеко за гольцами на востоке. Начали меркнуть звезды. Тайга распахивала полы темной ночи, пропуская в просветы румянец холодной зари. Мое присутствие не выдавал валежник.

Я не стрелял, хотелось побольше насладиться ранним весенним утром. А песни ширились, слышались яснее, громче. Вдруг мой слух обжег выстрел и донесся треск сучьев, сломанных падающей птицей. Замерли певцы. Только где-то в стороне, захлебываясь и картавя, надрывался молодой самец.

Я приподнялся из-за валежины. Немного присмотрелся, вижу угольно-черный силуэт токующего глухаря. Глухарь примостился на огромной, широкой ветке старого кедра. Распустив веером пестрый хвост, надув зоб и чуточку приподняв к небу краснобровую голову, бросал в немое пространство капли горячей песни. Запели и остальные петухи, все страстнее, все громче.

В любовных песнях нарождалось утро. Дрожащими руками я приподнял малокалиберку и, не торопясь, "посадил" птицу на мушку. С мыслью, что вот сейчас рухнет на землю этот гордый певец, я нажал гашетку. Но ружье дало осечку. Глухарь мгновенно смолк и, повернув в мою сторону настороженно голову, сжался в продолговатый комок.

Мы оба, не шевелясь, следили друг за другом. А вершины кедров уже были политы светом разлившейся зари. Глухарь повернул голову в противоположную сторону, прислушался и снова: - Ток... Я снова прижимаю к плечу малокалиберку, тяну гашетку, но ружье, как заколдованное, - молчит. Вижу, кто-то шевелится в чаще, это Кирилл.

Он скрадывает моего глухаря. Я замер истуканом, проклиная ружье. Мне ничего не оставалось делать, как ждать развязки. А петух, разазартившись, пел, слегка покачиваясь на сучке и царапая его острыми зубцами крыльев. Вот он торопливо затокал и зашипел, теряя на секунду зрение и слух.

Кирилл, дождавшись этого момента, сделал четыре-пять прыжков и вдруг замер горбатым пнем. Глухарь, не замечая его, снова и снова повторял песню, Шипел, а охотник все ближе и ближе подпрыгивал к нему. Я видел, как он медленно поднимал ружье, долго целил и как после выстрела глухарь, ломая ветки, свалился на "пол". Досада и чувство зависти на миг овладели мною. Патрон засел крепко, я торопился и сломал выбрасыватель.

Охота сорвалась, какая досада! Возвращаться на бивак не хотелось. Разлившийся по лесу утренний свет гнал прочь поредевший мрак ночи. Но вот близко послышался шорох; я приподнялся. Из-за старого упавшего кедра приближалась ко мне капалуха.

Она, покачиваясь из стороны в сторону, нежно тянула: "к-о-о-т, к-о-о-т". Птица была совсем близко, я хорошо видел ее оперение, замечал, как ритмично шевелились перья, как тревожно скользили по пространству ее глаза. Она замолкла и, приподнимая голову, прислушивалась к песням. Их становилось все больше, глухари пели наперебой. Справа от меня отчетливо и громко защелкал глухарь.

Он бесшумно появился из-за молодых кедров, группой стоявших у скрадка. Каким крупным показался он мне в своем пышном наряде! Сколько гордости и силы было в его позе! Он, будто не замечая прижавшейся в снегу самки, распустил крылья и пошел кругами возле нее. Снова прогремел выстрел.

Глухарь и капалуха насторожились и, захлопав крыльями, исчезли за ближними кедрами. Я встал. На чистом небе лежал густой румянец зари. Казалось, вот-вот брызнут лучи восходящего солнца. Позади послышались шаги Кирилла.

На табор мы принесли трех глухарей. Павел Назарович успел вскипятить чай. Пришлось задержаться. Ведь это был первый день долгожданной охоты, и мы не могли отказать себе в удовольствии отведать дичи. Правда, за это мы были наказаны.

Пока варили суп да завтракали, настывшая за ночь снежная кора - наст - под действием солнца успела размякнуть. Лыжи проваливались, цепляясь за сучья, ломались, и мы скоро совсем выбились из сил. На последнем километре к реке Тагасук пришлось добираться буквально на четвереньках. Как только мы появились на берегу Тагасука, в воздух с шумом поднялась пара кряковых. Они набрали высоту и скрылись за вершинами леса.

Это были самые надежные вестники желанной весны. Она была где-то близко и своей невидимой рукой уже коснулась крутых речных берегов. Сквозь прогретую корку земли успел пробиться пушок зеленой трави, вспухли почки на тонких ветвях тальника, по-весеннему шумела и сама река. Продолжать путь невозможно. Солнце безжалостно плавило снег.

Мы решили сделать плот, на нем спуститься до озера, а там по льду добраться до заимки. Через два часа река несла нас по бесчисленным кривунам. Зимнее безмолвие оборвалось. Мы слышали робкий шум проснувшихся ручейков, плеск рыбы, шелест освободившейся из-под снега прошлогодней травы. Мимо нас пронеслась стая мелких птиц.

Ветерок задорно пробегал по реке, награждая нас лаской и теплом. Но все эти признаки весны были уловимы только на реке, а вдали от нее еще лежала зима. Мутная вода Тагасука медленно несла вперед наш плот, скрепленный тальниковыми прутьями. Павел Назарович и Лебедев дремали, пригретые солнцем. Я, стоя в корме, шестом управлял "суденышком".

За большим поворотом открылось широкое поле разлива. Это было недалеко от озера. Вода, не поместившись в нем, выплеснулась из берегов, залила равнину и кусты. Наконец, мы подплыли к кромке льда и по нему к концу дня добрались до заимки. Днепровский и Кудрявцев уже вернулись с разведки.

Днем позже пришел Пугачев с товарищами, и мы начали готовиться к походу на Кизир. С нартами на Кизир Наш путь идет по завалам. Вынужденная ночевка. Собаки держат зверя. Удачный выстрел Рано-рано 18 апреля мы тронулись с заимки Можарской на реку Кизир.

Утренними сумерками десять груженых нарт ползли по твердой снежной корке. Впереди попрежнему шел Днепровский, только теперь ему не на кого было покрикивать. Он сам впрягся в нарты, а Бурку со всеми остальными лошадьми оставили на заимке. Двадцатикилометровое пространство, отделяющее Можарское озеро от Кизира, так завалено лесом, что без прорубки нельзя протащить даже нарты. Шли лыжней, проложенной от озера до Кизира Днепровским и Кудрявцевым.

Снова перед нами мертвая тайга: пни, обломки стволов, скелеты деревьев. На один километр пути затрачивалось около часа, а сколько усилий! Если вначале нередко слышались шутки, то с полудня шли молча и все чаще поглядывали на солнце, как бы поторапливая его к закату. Павел Назарович расчищал путь, намечал обходы. Дорога с каждым часом слабела: чем ярче светило солнце, тем чаще нарты проваливались в снег.

Упряжки из веревочных лямок и тонких шестов, прикрепленных к нартам, ломались и рвались. Небольшая возвышенность, - в другое время ее и не заметили бы, - казалась горой, и после подъема на нее на плечах оставались красные рубцы. На крутых подъемах в нарты впрягались по два-три человека. Каждый бугорок, канава или валежник преодолевались с большими усилиями. А когда попадали в завал, через который нельзя было прорубиться, разгружались и перетаскивали на себе не только груз, но и нарты.

Ползли долго, тяжело. Казалось, будто солнце неподвижно застыло над нами. День - как вечность. А окружающая нас природа была мертвой, как пустыня. К вечеру цепочка каравана разорвалась, люди с нартами растерялись по ощетинившимся холмам, по залитым вешней водою распадкам.

А впереди лежал все тот же непролазный завал. Так и не дошли мы в тот день до Кизира. Ночевали в ложке возле старых кедров, сиротливо стоявших среди моря погибшего леса. Тем, кто первыми добрались до ночевки, пришлось разгрузить свои нарты и с нами вернуться на помощь отставшим. Еще долго на нартовом следу слышался стук топоров, крик и проклятия.

Вечер вкрадчиво сходил с вершин гор. Все собрались у костра. Как оказалось, часть груза со сломанными нартами была брошена на местах аварий. Много нарт требовало ремонта, но после ужина никто и не думал браться за работу. Все, так устали, что сразу улеглись спать, причем, как всегда бывает после тяжелого дня, кто уснул прямо на земле у костра, кто успел бросить под себя что-нибудь из одежды и только Павел Назарович отдыхал по-настоящему.

Он разжег отдельный небольшой костер под кедром, разделся и крепко уснул. Ночь была холодная. Забылись в тяжелом сне. Ветерок, не переставая, гулял по тайге. Он то бросался на юг и возвращался оттуда с теплом, то вдруг, изменив направление, улетал вверх по реке и приносил с собой холод.

Левка и Черня зверя держат, - повторил тот же голос. Я вскочил, торопливо натянул верхнюю одежду и, отойдя от костра, прислушался. Злобный лай доносился из соседнего ложка. He было сомнения: Левка и Черня были возле зверя. Но какого?

Порой до слуха доносился не лай, а рев и возня, и тогда казалось, что собаки схватились "врукопашную". Медведей, как хищников, отстреливали без разрешения. Прокопий заткнул за пояс топор, перекинул через плечо бердану и стал на лыжи. Предутреннее небо чертили огнистые полоски падающих звезд. От костра в ночь убегали черные тени деревьев.

Мы торопливо подвигались к ложку. За небольшой возвышенностью впереди показалось темное пятно. Это небольшим оазисом рос ельник среди погибшего леса. Оттуда-то и доносился лай, по-прежнему злобный и напряженный. Задержались на минуту, чтобы определить направление ветра.

Не спугнуть бы зверя раньше, чем увидим! Потом правой вершиной обошли ложок и спустились к ельнику против ветра. Высоко над горизонтом повисла зарница, предвестница наступающего утра. Вокруг все больше и больше светлело. Подвинулись еще вперед, к самому ельнику.

Мысль, зрение и слух работали с невероятным напряжением. Зашатайся веточка, свались пушинка снега - все это не ускользнуло бы от нашего внимания. Пожалуй, в зверовой охоте минуты скрадывания самые сильные. Их всегда вспоминаешь с наслаждением. Делаем еще несколько шагов.

Вот и край небольшого ската, но и теперь в просветах ельника никого не видно. Минуты напряжения сразу оборвались. Совсем близко за колодой лаяли Левка и Черня. Мы скинули ружья и начали спускаться к собакам. Те, увидев нас, стали еще более неистовствовать.

Тесня друг друга, они с отчаянным лаем подступали к небольшому отверстию под корнями нетолстой ели. Я повернул к ним лыжи и хотел заглянуть под корпи, как вдруг собаки отскочили в сторону, отверстие, увеличиваясь, разломилось, и из-под нависшего снега вырвался черный медведь, показавшийся мне в этот момент невероятно большим. Почти бессознательно я отпрыгнул в сторону, одна лыжа сломалась, и мне с трудом удалось удержать равновесие. Крик Днепровского заставил меня оглянуться. Зверь мгновенным наскоком сбил Прокопия с ног и, подобрав под себя, готов был расправиться с ним, но в этот почти неуловимый момент Левка и Черня вцепились в медведя зубами.

Он с ревом бросился на собак. Те отскочили в разные стороны, и медведь снова кинулся на Днепровского. Разъяренные Левка и Черня не зевали. Наседая со всей присущей им напористостью, они впивались зубами в зад зверя. Медведь в страшном гневе бросался на собак.

Так повторялось несколько раз. Я держал в руках готовый к выстрелу штуцер, но стрелять не мог. Собаки, Прокопий и зверь - все это одним клубком вертелось перед глазами. Наконец, разъяренный дерзостью собак медведь бросился за Левкой и наскочил на меня. Два выстрела раз за разом прокатились по ельнику и эхом отозвались далеко по мертвой тайге.

Все это произошло так неожиданно, что я еще несколько секунд не мог уяснить себе всего случившегося. В пяти метрах от меня в предсмертных судорогах корчился медведь, а Левка и Черня, оседлав его, изливали свою злобу. Прокопий сидел в яме, без шапки, в разорванной фуфайке, с окровавленным лицом, принужденной улыбкой скрывая пережитое волнение. Зверь изнемог и без движения растянулся на снегу. Собаки все еще не унимались.

Прокопий, с трудом удерживаясь на ногах, поймал Черню, затем подтащил к себе Левку и обнял их. Крупные слезы, скатывавшиеся по его лицу, окрашивались кровью и красными пятнами ложились на снег. Впервые за много лет совместных скитаний по тайге я увидел прославленного забайкальского зверобоя в таком состоянии. Я однажды сам был свидетелем рукопашной схватки, когда раненая медведица, защищая своих малышей, бросилась на Днепровского и уснула непробудным сном на его охотничьем ноже. Собаки растрогали охотника.

Он плакал, обнимал их и нежно трепал по шерсти. Я не знал, что делать: прервать ли трогательную сцену или ожидать, пока Прокопий, успокоившись, придет в себя? Но Черня и Левка, видимо, вспомнили про медведя, вырвались из рук Днепровского, и снова их лай прокатился по тайге.

Объясните значения, которые эти приставки вносят в слова. Укажите слова, в которых правописание приставок может быть объяснено только этимологически. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр... Заяц метнулся, заверещал и, пр... Через несколько часов с пр... Наши вечерние прогулки прекратились. Может быть, она [Олеся] не поняла настоящего значения этих враждебных взглядов, может быть, из гордости пр...

Новости лошадь напрягала все силы стараясь преодолеть течение

Архив блога

По Уссурийскому краю

Мне приходилось идти против общего течения егэ

Библиотека

Серебряные коньки

Поединок. Александр Куприн

Опытный образец Superjet-100 прибыл в Жуковский для продолжения испытаний

Задание 14 ЕГЭ по русскому языку. Практика

Любые данные

Библиотека

Лошадь напрягала все силы стараясь

Запишите в две колонки слова с пропущенными буквами с приставкой пре с приставкой при

Похожие новости: