В военное время Пикассо остался на родине и состоял в движении Сопротивления, а в 1944 году вступил в коммунистическую партию. Домой ТЕХНОЛОГИИ Искусственный интеллект воссоздает картины Пабло Пикассо. Искусство Пабло Пикассо сыграло большую роль в формировании в США абстрактного экспрессионизма — направления, успевшего стать «классикой» XX века. Испанский художник Пабло Пикассо — это более 70 лет творчества, постоянный эксперимент, поиск новых подходов и направлений. Кто такой Пикассо, какие картины Пикассо писал в розовый период своего творчества и как он пришел к кубизму.
Пабло Пикассо
Ее зарождение бессознательно ощущалось, вызывая смутное разочарование человека в самом себе и в том, чем он особенно гордился, — в своем разуме, то есть во всесилии разума. И как раз в то время, когда разум, казалось бы, достиг реальных триумфов и открыл перед обществом перспективы торжества над силами природы. Пока мы рассуждали о цельности и благополучии, о бесконечном прогрессе, — оказалось, что высверлены аккуратные трещины между человеком и природой, между отдельными людьми и, наконец, в каждом человеке разлучены душа и тело, разум и воля»6. Подобное констатировалось и на языке социальной психологии. Приведу слова Эриха Фромма, одного из тех западных философов, которые с тревогой отмечали падение акций разума, стремились разобраться в причинах и вернуть ему престиж. Он сумел создать условия для достойного и продуктивного существования своего рода, и теперь, впервые в истории, идея объединения всех людей и господства их над природой является не мечтой, а реальной возможностью. И тем не менее современный человек неудовлетворен и растерян. По мере того как растет его власть над материей, он чувствует себя все более беспомощным в индивидуальной и общественной жизни.
Он утратил понимание самого себя: что такое человек, как ему следует жить, как освободить огромную человеческую энергию и пользоваться ею продуктивно, в своих собственных интересах. Кризис, переживаемый современным человеком, побуждает отойти от идей Просвещения, под знаком которых начался наш политический и экономический прогресс, усомниться в самом понятии прогресса, как в ребяческой иллюзии»7. Можно сказать так суммируя мысли Фромма : человек, еще сравнительно мало умевший и знавший, гордился собой особенно в эпоху Возрождения ; человек, очень многое узнавший и сделавший, проникается чем-то вроде самопрезрения. Он убеждается, что, поняв многое во внешнем мире, не понимает себя. Завоеванное им не приносит ему блага, ибо в нем самом таится саморазрушительное начало. Это чувство стало испытываться в начале века уже не только на уровне великих умов Толстого и Достоевского, но в какой-то мере и на уровне «среднего человека». Он утратил самонадеянность.
И когда Пикассо выступил со своими странными и угрюмыми картинами — «заклятиями злого духа», их приняли как должное, как воплощение собственных неясных страхов перед собой. Едва ли они кому-либо нравились в эстетическом плане. Но уже не было воли возмущаться «искажением человеческого облика». Для такого возмущения нужно или повышенное чувство достоинства, или слепое самодовольство. И то и другое шло на убыль. Кризис самосознания продолжался на протяжении следующих десятилетий. Но это был неравномерный процесс.
Войны и революции оказывали сильнейшее влияние на состояние умов. Победа пролетарской революции в России вернула веру в могущество разума, в способность человечества учредить разумный общественный строй и продуктивно использовать свою энергию. Такого подъема общественного оптимизма не было в капиталистическом мире, но и там происходили перепады в эмоциональной атмосфере — то сгущались, то разряжались «апокалиптические» настроения, овладевавшие людьми еще до Первой мировой войны. Еще тогда, в сравнительно спокойное время, начали тревожно меняться ритмы искусства, ломаться формы искусство — чуткий сейсмограф. Потом предгрозовое томление духа разрешилось настоящей грозой. Глобальные войны в наш век более, чем что-либо другое, дискредитируют разум. Однако после войны, когда были выпущены, изжиты темные разрушительные инстинкты, люди как бы опомнились и ими вновь овладела жажда жизни, если уж не исполненной достоинства, то по крайней мере «нормальной», с весельем и солнцем, и, как мы видели, это отразилось, как в зеркале, в «неоклассическом» творчестве Пикассо.
Тот же феномен — после Второй мировой войны: еще более страшный взрыв безумия, самоуничтожения и затем еще большее отрезвление и воля к нравственному упорядочению, к тому, чтобы образумиться и начать новую жизнь. А через какое-то время разум обращается на подготовку такой радикальной самоубийственной акции, после которой возрождение станет невозможным. Герберт Уэллс, все творчество которого было гимном человеческому интеллекту, на последнем году своей жизни, в 1946-м, опубликовал книгу «Разум при последнем издыхании», где отказывался от прежней своей веры в благую силу разума. Упоминая об этой книге, профессор Колумбийского университета Л. Триллинг говорит: «Однако война, приведшая Уэллса к такому печальному выводу на человечество в целом, имела, скорее, обратное воздействие. Поэтому в ближайшее десятилетие после выхода в свет книга Уэллса не была созвучна умственной жизни общества. Теперь же, в 70-х годах, многие, как и Уэллс в свое время, ощущают бессилие разума в современном мире»8.
То, что делал Пикассо на протяжении своего долгого творческого пути, было не просто «созвучно умственной жизни общества», но и предвосхищало ее меняющиеся состояния. В его искусстве записана, зашифрована в пластических иероглифах вся сложная, судорожная внутренняя история современного человека, стоящего то ли перед своим самоуничтожением, то ли перед грядущим обновлением и постоянно мысленно проигрывающего эту альтернативу. Пикассо не занимался предсказаниями и прогнозами, он действовал естественно, спонтанно: «не искал, а находил». Можно верить его признаниям, что он «не знает, почему это нарисовал», «не знает, как это сделал». Его многолетний друг и личный секретарь Сабартес говорил, что Пикассо обладал почти сверхъестественной «пропитанностью» всеми формами реальности: все, что он хоть однажды увидел — мужчин, женщин, детей, животных, растения, — он удерживал в себе навсегда, и ему не нужно было обращаться к модели рисуя. Но, прикасаясь карандашом к бумаге, он не знал заранее, что нарисует, как будто некая сила действовала через него, как через свой орган. Эта спонтанность, как бы стихийность творчества, изливающегося непрерывным потоком в течение многих десятилетий, сама по себе обладала магнетизмом, особого рода убедительностью, парализующей сопротивление.
Какие бы химеры ни создавал порой Пикассо — мы их «принимаем», как если бы они были созданы самой природой: что же делать, если природа творит не только лебедей, оленей и розы, но и скорпионов, саранчу и чертополох. Диапазон образов Пикассо — образов наших внутренних состояний — столь же широк от возвышенных и чистых до отталкивающих химерических. Если бы Пикассо только раздавал пощечины современному человечеству, только эпатировал, только творил монстров, он не был бы великим художником века, сколько бы изощренности и художественной изобретательности сюда ни вкладывалось. В XX столетии было и есть множество охотников пугать и запугивать, множество создателей чудовищных гримас, еще пострашнее пикассовских. Их тоже покорно приемлет современное общество, ибо вообще уже не чувствует себя вправе отвергать безумие в искусстве после того, как оно демонстрирует столько безумия в своих делах. Но успех этих апологетов безумия недолговечен и властителями дум они не становятся. Пикассо силен не тем, что он «пугает».
Его искусство дает импульс к самопознанию.
Папа римский Юлий II покровительствовал Микеланджело, чтобы католический мир преобразился в барочное чудо на фоне унылого протестантизма Мартина Лютера. Испанские, французские, короли, русские императоры - все они поддерживали им угодных живописцев. В этом нет ничего плохого, ведь художник, наделенный талантом творца, далек от деловых проектов, он всегда голоден и нуждается в поддержке. А власть имущим нужен проводник в вечность в виде мастера: скульптора, художника, музыканта. Как же так вышло, что исключением на фоне всей исторической ретроспективы выступил неприметный испанец Пабло Пикассо, создавший абсурдный стиль, не требующий мастерства, определивший направление развития живописи на годы вперед и заработавший миллионы? И исключение ли он? Пабло Пикассо.
Было бы странно предположить, что никто не стоял за этим маленьким напористым человеком с внешностью вашего соседа по гаражу. А стояли за ним сразу несколько сил, синергия которых привела к потрясающим результатам. Рубеж XIX-XX веков - время войн и революций, передела власти и собственности, время, когда вчерашние торговцы, сколотившие капитал, рвались к власти не только путями силы, но еще и более тонкими методами: захватывая умы интеллигентных, думающих и ищущих слоев. Гертруда Стайн. Открытая лесбиянка из богатой семьи, которая переезжала из Европы в Америку и обратно. Однажды расчетливая в финансовых делах Гертруда, прогуливаясь по европейской улочке, заглянула в художественный салон. Цены на полотна впечатлили. Переговорив с продавцом Гертруда сделала вывод, что коллекционирование Рембрандта и мастеров возрождения влетит в копеечку.
Забирайте," - ответил хозяин магазина. И тут Гертруду Стайн осенило. С этого самого момента она стала покупать самые дешевые, самые захудалые работы, чтобы перепродавать их по баснословным ценам. Это был один из стартов экспрессионизма. Гертруда Стайн пропагандировала "новую" живопись в США и Европе, ведь приняли же недавние скептики импрессионистов. Здесь стоит сделать отступление и уточнить, что импрессионизм появился в противовес фотографии и одномоментно с новой, компактной упаковкой краски. Художники вышли на пленэр и выдали на-гора мощнейшее направление нового взгляда на живопись. Так вот, почему бы экспрессионистам не прицепиться к ним, как вагонам к паровозу, ведь искусство не стоит на месте, экспрессионизм - просто следующий шаг за импрессионизмом.
И теперь Гертруда Стайн проектами и прямым содержанием поддерживала "таможенника" Руссо, Пикассо, Матисса и других художников третьего, четвертого ряда. Анри Руссо. Мандрил в джунглях. Амбруаз Воллар.
Писатель Жюль Ромен включил в один из своих романов эпизод «Тайна Ортегаля». Ортегалем назван Пикассо. Описано его ателье, большое, запущенное и голое, ужин у него, его гости, включая Аполлинера, названного настоящим именем. Дело происходит в 1910-х годах. В форме письма к другу Жюль Ромен пишет там следующее: «Подумай только, что Ортегалю всего 30 или 32 года, что он представитель самого передового течения в живописи, то есть самого неприемлемого, даже самого идиотского в глазах клиентуры, которая поневоле должна принадлежать к богатой буржуазии; даже если мы предположим у этой клиентуры максимальную широту кругозора, на какую она способна. Мы достаточно знаем безразличие, непонятливость, которую она проявляет в других случаях в отношении новых течений современного искусства, как трудно заставить ее купить книгу, выслушать какую-нибудь смелую партитуру.
Тем более художник-новатор. Было бы, к сожалению, нормально, если бы он подыхал с голоду. Как с голода начали импрессионисты и их ближайшие последователи. Немного времени прошло с тех пор, как публика, критики и любители научились допускать, что импрессионистская живопись не бессмысленная пачкотня, шутка или бредовая ошибка. Чтобы на другой день после столь большого усилия они были способны возобновить его по другому поводу, признать импрессионизм течением слишком благоразумным и традиционным, поощрять искания в десять раз более ошеломляющие — мне это кажется неправдоподобным. Вместе с тем я знаю из совершенно достоверных источников, что на днях Ортегаль продал одну свою картину за полторы тысячи франков одному очень известному господину, принадлежащему к наиболее уравновешенным и устойчивым кругам господствующего класса; совсем небольшую картину, которую он, должно быть, писал меньше недели, работая каких-нибудь два часа в день с перерывами, чтобы набить трубку или поболтать со случайно зашедшим товарищем — у него проходной двор, — картину к тому же отталкивающую, схематичную, отвлеченную, серенькую, одним словом, во всех отношениях оскорбительную для представлений любителя о рисунке и живописи, не доставляющую ему никакого чувственного удовольствия. Это очень загадочно. Не есть ли это признак, пока еще местный, того, что у людей пробуждается смелость ума, любопытство, революционный вкус? Хорошо, если бы это было так — каково бы ни было мое мнение об Ортегале вообще и о любой из его картин в частности. Но я сомневаюсь.
Я люблю или чувствовать положение, или понимать его. Наоборот, когда дело касается живописи, французская публика реже всего проявляет верность суждения, чаще всего ошибается относительно задач, которые ставит себе художник, и относительно качеств, придающих ценность его произведениям; и как раз в живописи она легче всего мирится с официальной чепухой»4. Вот любопытное свидетельство мыслящего современника: «тайна Ортегаля» — тайна успеха Пикассо — ставила его в тупик. По-видимому, Жюль Ромен прав в том, что причина была не в повышении эстетического уровня «клиентуры». Вообще приятие или неприятие того или иного художественного явления зависит не столько от степени эстетической культуры, степени понимания специфических художественных качеств, сколько от состояния умов в более широком смысле — от мироощущения, которое назревает подспудно, постепенно пропитывая общественное сознание на его различных уровнях. Но посмотрим, какова была дальнейшая судьба Пикассо. Его «кубизм» перестал быть угрюмо эзотерическим, особенно с того времени, когда художник начал участвовать в оформлении дягилевских спектаклей, то есть с 1917 года: отныне Пикассо придает кубистским конструкциям оттенок комедийности и игры. Параллельно возникает его так называемый энгровский, или неоклассический, период, с реалистическими портретами прелестных женщин и детей, с пасторалями на пляже и с огромными пышнотелыми «классическими» фигурами. Почему эти вещи нравились публике, понять легче: кончилась война, жизнь упоительна, можно наслаждаться ею. И действительно, в 1920-е годы Пикассо становится уже по-настоящему знаменит, богатые снобы и аристократы ищут его общества, иногда он показывается на великосветских раутах в блестящем одеянии матадора.
Но вдруг, в разгаре хмельного упоения жизнью, которому предавалась послевоенная буржуазная публика, он начинает делать «злое искусство» — такие чудовищные гротески начиная с «Танца» 1925 года , такие издевательские изображения, перед которыми «Авиньонские девицы» могут показаться «головками» Греза. Он открыто демонстрирует свое метафизическое отвращение к той самой публике, которая его ублажала, вызывающе делает «Гитару» из мешковины с торчащими наружу остриями гвоздей, причем собирался еще сделать обрамление из лезвий бритвы. Но ему все прощают, все от него терпят. Прощают даже вступление в Французкую коммунистическую партию. Эренбург, участвовавший вместе с Пикассо в конгрессах в защиту мира, был очевидцем того, как приветствовали художника массы простых людей, не принадлежавших ни к социальной верхушке, ни к художественным кругам. Они интуитивно почувствовали и признали в нем друга. Но и богатая «клиентура» с удвоенным рвением гонялась за произведениями Пикассо. В конце концов уже один штрих, росчерк, движение руки Пикассо начинают цениться на вес золота; он становится легендарной фигурой, чем-то вроде того сказочного персонажа, которому стоит открыть рот и каждое сказанное слово превращается в золотую монету. В поздние годы жизни слава уже мешала ему жить. Она вынуждала его, человека от природы общительного, любившего быть в окружении людей, сделаться затворником.
В I960 году он говорил Брассаи, посетившему его на вилле «Калифорния», что ему приходится жить в этой вилле как в крепости, за двойными воротами, и даже опускать все занавеси на окнах, так как из окон ближайших зданий на него наводили подзорную трубу. Потом он перебрался в совершенно изолированную виллу, расположенную в горах. Только некоторым суперзвездам западного кинематографа доставалась на долю подобная докучливая популярность. Но в отличие от эфемерной вспышки кинозвезд звезда Пикассо светит на века. Такова удивительная судьба этого любимца славы XX столетия, столь непохожего на других любимцев славы, известных истории, — Рафаэля, Рубенса, Бернини, Тьеполо. Те, как бы ни различались между собой, имели то общее, что все представляли человека прекрасным, величавым, почти божественным существом. Пикассо же, кажется, делал обратное, не исключая и ранних периодов, когда писал нищих, слепцов, бродяг. Он и тогда не воспевал человека, а лишь сострадал ему. А потом как бы восстал на саму человеческую природу. Я тоже верю, что все — неведомо, что все — враждебно.
Не просто детали — женщины, младенцы, табак, игра, — а все вместе! Ответ, очевидно, надо искать, во-первых, в умонастроениях этого мира, во-вторых — в неповторимых особенностях самого искусства Пикассо, отвечающих сокровенным потребностям общества на роковом, кризисном этапе истории. И то и другое бесконечно сложно, если углубляться в детали процесса, но в общей форме достаточно очевидно, поскольку процесс касается всех и каждого; то, о чем мы все ежедневно читаем в газетах, — об угрозе человечеству и необходимости отстоять мир — имеет к этому прямое отношение. Кризисная ситуация началась не сегодня, она зарождалась примерно тогда, когда Пикассо начинал свой путь в искусстве. Ее зарождение бессознательно ощущалось, вызывая смутное разочарование человека в самом себе и в том, чем он особенно гордился, — в своем разуме, то есть во всесилии разума.
Встреча Пикассо с артистами дягилевской антрепризы имела важные последствия и для личной жизни художника: он познакомился с танцовщицей Ольгой Хохловой. После парижской премьеры «Парада» Пикассо последовал за труппой в Испанию.
В Барселоне он представил Ольгу своей матери. Бракосочетание состоялось в Париже 12 июля 1918 года. Ольга склоняла Пикассо вести более «нормальную» жизнь и стремилась вырвать мужа из привычной для него богемной среды. Этому способствовал и переезд в респектабельный район Парижа на улицу Ла-Боэси. В салоне, предназначенном для приема гостей и званых обедов, безраздельно распоряжалась Ольга. Пикассо устроил себе мастерскую на втором этаже. Это был его мир, где царил творческий хаос.
Ради любви к жене Пикассо готов был мириться со светскими условностями, но внутреннее отчуждение супругов постепенно усугублялось. В счастливые моменты создавались портреты Ольги, исполненные классической гармонии. Пикассо было дано испытать радости отцовства. Маленький Пауло, родившийся в феврале 1921 года, появляется в произведениях Пикассо один и с матерью. Изображения Ольги исчезают из творчества художника после 1923 года. Дальнейшие события составляют хронику семейной драмы, но остаются за рамками истории искусства. В 1920-е и 1930-е годы произведения Пикассо оставались доступны публике, но все чаще интерпретировались в духе вульгарной социологии, позднее - с позиций «реализма»6.
В 1948-м он был ликвидирован «как рассадник формалистических взглядов», собрание разделили между ГМИИ и Эрмитажем. Разделенной и надолго скрытой от глаз зрителей оказалась и коллекция картин Пикассо. Еще одна грань рассматриваемой темы - отношение Пикассо к коммунизму и к Сталину.
Эволюция стиля живописи Пикассо
Пабло — расписать декорации. Хореографию Дягилев поручил Леониду Мясину. В «Параде» должны были соединиться элементы цирка и балета, грубые площадные краски жизни и утонченные — искусства. Премьера состоялась 17 мая 1917 года в театре «Шатле», на спектакль явился «весь Париж». Декорацией служил огромный занавес с изображенным на нем Арлекино и цирковыми артистами — акробатами, фокусниками, жонглерами. Крылатая балерина, готовая к прыжку, стояла на крылатой лошади и играла с обезьянкой, забравшейся на лестницу. Сквозь прорезь шатра открывался вид на сине-голубой горный пейзаж. Мяч, барабан и спящая собака завершали композицию.
Все было просто и понятно: под небом — балаган, над балаганом — небо, искусство — смесь небес и балагана. Свистел и топал буржуазный партер, одобрительно гудела и аплодировала демократическая монпарнасская галерка. Вспыхнул скандал, Пикассо впал в меланхолию, из которой его вывела Ольга Хохлова. Несколько лет она танцевала у Дягилева, но примой не стала. Дочь русского полковника не была красавицей, но очаровала художника: он не смог устоять перед русским шармом, она — перед его испанским темпераментом. И ему необыкновенно нравилось, что у него будет русская жена. Пепел Герники 1937 Вторая мировая началась для него не в 1939 году, когда немцы оккупировали Польшу, а 1937-м, когда самолеты Люфтваффе 26 апреля в течение двух часов после полудня уничтожали Гернику.
Герника была исторической и культурной столицей басков, в старину под сохранившимся раскидистым деревом проходили народные собрания и приводились к присяге представители власти. В 1937 году город находился в руках республиканцев, которые вели оборону Бильбао. Одна из зажигательных бомб упала на старые деревянные постройки, пожар охватил Старый город и в ветреный день мгновенно распространился, выжигая все на своем пути. На следующий день Пикассо узнал из газет о трагедии на его родине. Франкисты упорно отрицали бомбардировку Герники и утверждали, что город был подожжен самими республиканцами. Через некоторое время правительство Испанской республики обратилось к художнику с просьбой написать картину разрушения Герники для павильона на Всемирной выставке в Париже. Выставка должна была открыться в июле 1937 года.
Считается, что именно смерть друга стала отправной точкой «голубого периода». Пабло Пикассо, «Семья акробатов с обезьяной», 1905 год. К нему относятся картины, которые Пикассо написал в 1905-1906 гг. Работы «розового периода» отличаются светлый колоритом, радостью. На них изображены цирковые артисты, клоуны, арлекины. Есть мнение, что на творчество этого периода повлияла возлюбленная художника — Фернанда Оливье. С ним Пикассо познакомился на выставке примитивного искусства Африки и Океании в музее Трокадеро.
Древние скульптуры, искаженные пропорции фигур понравились художнику. Позже Пабло Пикассо вместе с французским художником Жоржем Брако становится родоначальником кубизма. Это направление отвергало натурализм и отказывалось от реалистичного изображения окружающего мира. Живописец упрощал образы, предметы и превращал их в геометрические рисунки. Художник говорил: «Я рисую предмет так, как представляю его, а не так, как вижу»..
Для его ярчайших представителей, таких как Джексон Поллок, Барнетт Ньюман, Роберт Мозервелл и других было характерно стремление к созданию независимой национальной школы живописи не случайно их всех объединяют по «географическому признаку» в нью-йоркскую школу обособленной от западноевропейской культуры в целом и модернизма в особенности. Это задача была трудновыполнимой: несмотря на «изоляционизм» американской живописи в первой половине прошлого столетия, без очевидного и плодотворного влияния кубизма, разновидностей абстракционизма, сюрреализма и т. Пикассо, прошедший в своем творчестве чуть ли не все стадии развития современного искусства, несомненно, являлся важной, если не основной фигурой-символом модернизма для его заокеанских коллег. Активное освоение творческого наследия парижского мастера начиналось в конце 1930-х годов с Нью-Йорка, претендовавшего на звание новой мировой художественной столицы. В тот период потенциальные звезды абстрактного экспрессионизма переживали процесс «кристаллизации» — становления как самостоятельных, самобытных творцов, нарабатывающих индивидуальную манеру, находящихся в перманентном творческом поиске образов и форм. Вот примерная хронология событий. Знаменитую эпитафию разгромленной фашистами Гернике они впервые могли увидеть в нью-йоркской Валентин Гэлери в мае 1939 года 1. С ноября того же года по январь следующего масштабная ретроспектива мастера «Пикассо: сорок лет его искусства» экспонировалась в Музее современного искусства. И, естественно, «Герника» вторично выставлялась вместе с остальными шедеврами, такими как недавно приобретенные «Авиньонские девицы» 1907. Благодаря этим экспозициям, предвоенный Нью-Йорк оказался наполненным присутствием Пикассо: американские живописцы внимательно изучали его картины. Среди них можно выделить мастеров, в чьих произведениях прослеживается прямое или опосредованное влияние его творчества: это Джексон Поллок, Ли Краснер, Аршил Горки, Уиллем де Кунинг. Поллок — один из лидеров абстрактного экспрессионизма и создатель «живописи действия» — по свидетельству его биографов, несколько раз ходил смотреть «Гернику», возвращаясь снова и снова и делая многочисленные зарисовки. Выразительность и эмоциональный накал, выраженный в изломанных, расчлененных, как бы распадающихся частях бывшего когда-то целым незамедлительно вызывают в памяти ассоциации с «Герникой». Грандиозное полотно, посвященное трагическому и страшному разрушению баскского города в 1937 году, произвело неизгладимое впечатление на Джексона Поллока. В течение нескольких лет отголоски резких, угловатых и неправильных форм «Герники» можно было уловить в работах американского абстрактного экспрессиониста. В обзоре выставки «Нью-Йорк Таймс» предостерегала своих читателей: острые гротескные образы Пикассо могли внушать зрителям «внезапные приступы отвращения» 2. Наиболее стойким почитателям посткубистических вариаций Пикассо казалось, что его приемы разложения реальности соответствуют «не столько сумме эстетических принципов, сколько служат для художественного выражения того всепоглощающего эмоционального состояния, которое Поль Элюар охарактеризовал как "ужас и мужество жить и умирать"» 3. Для Поллока «Герника» стала откровением и оправданием его попыток найти свою ноту в полифоническом звучании современного искусства. Находясь под впечатлением от «Герники», он написал несколько небольших полотен, например «Рождение» «Birth», 1941 , в котором также отмечены кубистические мотивы. В 1939—1940 годах он заполнил страницы нескольких альбомов разнообразными зарисовками и набросками. Но со времен наивного ученического подражания «образцам» минуло слишком много событий, сделано немало картин. Поэтому слепому копированию художник противопоставил пристальное изучение, как если бы Пикассо являлся его соперником в живописи. Символ авангардизма XX века и его удивительные творения стали мощным стимулом для развития Поллока и в профессиональном плане, и как творческой личности. Возможно, тогда и был запущен важный процесс его самоидентификации как художника и творца. Здесь уместно упомянуть работы, датируемые 1940—1941 годами: «Голова» «Head» , «Птица» «Bird» , «Маскарон» «Mask» , «Композиция с маскообразными формами» «Composition with Masked Forms» , «Обнаженный» «Naked man» , написанные вслед за увиденным в выставочных залах и на страницах журналов. Вообще, тема «Джексон Поллок и Пабло Пикассо» достойна той глубокой проработки, которую осуществили некоторые зарубежные авторы 4. Его интригующее взаимодействие с Пикассо и его творчеством названо одним из американских искусствоведов «затянувшимся армрестлинговым матчем» 5. И почти сразу вслед за этим описывается замечательный эпизод из нью-йоркского периода жизни американского живописца. Он стал известен благодаря Ли Краснер, жене Поллока, озвучившей его в одном из интервью 6. Шум донесся со стороны рабочей студии Поллока — он прокричал: "Проклятье! Этот парень ничего не упустил!
Это от английских слов Disorder — неупорядоченный, Egocentric — эгоцентричный, Suppresed — подавленный, Turbulent — турбулентный. И в этой реальности традиционные инструменты управления больше не работают. Приведу пример: если вы ездите по дороге на роскошном автомобиле — нет никаких проблем. Но когда вы подъезжаете к морю, вам хорошо бы сменить автомобиль на катер. В этот момент возникает необходимость проявить бизнес-интеллект или предпринимательское мышление. То есть необходимо распознать ту среду, в которой вы ведете бизнес, и применять соответствующие среде инструменты. Способность распознавать новые возможности — это первая составляющая. Неспособность распознавать новые возможности несет в себе болезнь, которую я назвал «организационный диабет». Объясню, о чем идет речь. В медицине есть такое понятие, как «сопротивляемость инсулину». Оно характеризуется тем, что, несмотря на большое количество молекул инсулина рядом с клеткой, гормон не может попасть внутрь и клетка остается «голодной». В медицине состояние, при котором нет обмена между частицами внутри и снаружи клетки, называется диабетом. По этой же аналогии, если предприниматель не в состоянии воспринимать информацию из окружающей среды, то его мыслительная деятельность сосредоточивается на происходящем только «внутри аквариума». Предпринимателя и его организацию окружает огромный массив жизненно важной информации, но он совершенно не в состоянии пропустить его внутрь своей деятельности, и это приводит к тому, что важные события, которые происходят в окружении, остаются им незамеченными. По моим наблюдениям, «организационный диабет» очень «заразное» заболевание и им «болеет» большинство организаций, независимо от размера. Например, в свое время Facebook не распознал перспективы новой категории коротких видео Tik-Tok, которые он посчитал микро-Youtube и, соответственно, упустил огромные возможности в этой нише. Но, похоже, они сделали какие-то выводы на этот счет, если говорить об их новой социальной сети Threads. Когда среда очень турбулентна — санкции, правительственное регулирование, пандемии и так далее, человек впадает в апатию. У него пропадают цели и мотивация, старые инструменты перестают работать. У предпринимателя где-то должен быть внутренний источник энергии, который позволит ему реализовать свое намерение в жизни. Это то, что называется понятием «устойчивость». Вторая составляющая бизнес-интеллекта — это желание и готовность использовать доступные ресурсы. Все вокруг чем-то управляют, но толком не понимают, чем именно. Я не преуменьшаю роль управленцев, они важны для организации. Но бывает, что мы упираемся в проблему и, подобно червяку, ищем путь наощупь. Управленцы смотрят на проблему со слишком близкого расстояния. При таком раскладе, в самом общем виде, эта проблема с управленцами больше подходит под описание ситуации, которую тонко подметил Питер Друкер: «Нет ничего более бесполезного, чем продуктивно делать то, что делать вообще не нужно». Акцент на управлении позволяет организовать структуру и процессы, но при этом почти всегда игнорируется функция предназначение организации в окружающей среде , что приводит к тому, что компания теряет сам смысл такой деятельности. Что ж, за последние 180 лет мало что изменилось. Многие предприниматели продолжают «драться, потому что они дерутся». Предприниматель же может посмотреть на любую проблему с совершенно другой точки зрения, выйти за пределы организации и посмотреть на организацию «со стороны».
Карьера Пикассо
Приходите на уникальную выставку «Сальвадор Дали & Пабло Пикассо» в Сад имени Баумана и откройте для себя новые грани искусства! Правда, и Пикассо знал период полуголодной жизни богемы в Бато Лавуар на Монмартре, но то был недолгий и нестрашный период. Пуантилизм — это направление, в основе которого лежит мазок и разделение цвета. UCL: ученые воссоздали картину Пабло Пикассо с помощью ИИ. Правда, и Пикассо знал период полуголодной жизни богемы в Бато Лавуар на Монмартре, но то был недолгий и нестрашный период.
ИИ воссоздал закрашенную картину Пикассо
Этот период в творчестве Пикассо фантастическим образом изменил направление развития мирового искусства ХХ века. Пикассо интуитивно подошел к новому направлению, когда создавал портрет своей поклонницы и меценатки Гертруды Стайн. И теперь Гертруда Стайн проектами и прямым содержанием поддерживала "таможенника" Руссо, Пикассо, Матисса и других художников третьего, четвертого ряда. В 1907 году Пикассо впервые столкнулся с архаичным африканским искусством на этнографической выставке в музее Трокадеро. Основная задача этой работы состоит в том, чтобы на примере ряда дизайнеров рассмотреть влияние Пабло Пикассо, как самого известного представителя кубизма. в каких только направлениях не творил Пабло Пикассо.
Пабло Пикассо: биография самого «дорогого» художника и основателя кубизма
Кто такой Пикассо, какие картины Пикассо писал в розовый период своего творчества и как он пришел к кубизму. Опыт Пикассо я рассматривала в главе о непрерывном обучении, но это, конечно, не единственная компетенция, позволившая художнику занять центральное место в пантеоне. Представляем виртуальную выставку картин, созданных нейросетью под влиянием творчества великого художника Пабло Пикассо. Художник хотел пожить по распорядку Пабло Пикассо, чтобы понять, как живописец писал свои шедевры, но не справился с челленджем. Однако основными направлениями в творчестве Пикассо являются сюрреализм, постимпрессионизм и кубизм, который и выделяет его среди остальных художников. Скачайте направление в формате PDF, заполните его в программе Adobe Reader или от руки, распечатайте или передайте в электронном формате.
Уникальная выставка коллажей Пикассо открылась в Лондоне
Спустя несколько лет в России возникнет движение супрематизма, также оперирующее геометрическими фигурами. К 1915 году, когда Малевич «изобрел» супрематизм, кубизм для Пикассо давным-давно исчерпал себя, в Европе кубизм перешел в салонную стадию, был подхвачен десятком эпигонов. Большинство из подражателей и толкователей не поняли в кубизме главного: кубизм не разрушал форму, а строил; не разваливал мир, но возводил собор; не ломал объем, а выращивал божественно сложную форму. Эпигоны свели кубизм к приему деструкции, а наивные искусствоведы, сказали, что изображен распад предмета и предчувствие мировой войны. Так можно увидеть распад архитектуры в сложнейших переплетениях нервюр и аркбутанах готики, в то время как готика - лишь усложнение общей конструкции храма. В работе зодчего собора, плетущего каменное кружево, примитивная фантазия хуторянина разглядела лишь квадратики; квадраты и прямоугольники Малевич считал развитием кубизма.
Малевич так же относится к кубизму и Пикассо, как относится Сталин - к марксизму и Марксу, то есть, не просто далек от кубизма, но диаметрально кубизму противоположен. Подобно тому как Сталин провозгласил, что «марксизм не догма, но руководство к действию» и объявил военный переворот в России, в стране, где не было пролетариата, - пролетарской революцией, так и Малевич, убежденный всем существом, что продолжает дело кубизма и даже идет дальше, - шел в совершенно другую сторону. Примитивное лозунговое сознание нуждается в том, чтобы сложное представить плоским; фашизм утилизирует идейные конструкции, сводя их к схеме; сложные идейные конструкции не годятся в принципе. Супрематизм является зримым воплощением сталинизма в знаково-сигнальной системе: воплотить сталинизм в зримую форму проще, нежели воплотить принципы католической веры и философскую систему Гегеля; в силу примитивной сигнальной конструкции агитация Малевича хорошо усваивается. Одна из легенд о «новаторстве» гласит, что Малевич изобрел стиль «супрематизм» - этот поздний, по отношению к кубизму продукт есть идеологизация замысла Пикассо, использование философии для создания идеологии; как и всякая идеология, этот продукт оказался недолговечен.
Пабло Пикассо "Девочка на шаре" Метод кубизма, как и суть стиля готики — в том, чтобы утвердить многогранность всякого явления. Вещь надлежит видеть с разных сторон — один из тезисов Пикассо. Он всегда так строит фигуру - женские образы часто объединяют несколько ракурсов в один: зритель видит сразу и грудь, и спину, и профиль, и фас. В кубистических картинах Пикассо показывает многоликую вещь, сочетая в едином предмете несколько измерений. Так и готический собор, устремляясь вверх, сочетает с вертикальной перспективой движения нефов и трансепта.
Метод Пикассо кажется родственным сюрреализму; мастера сюрреализма сочетали несочетаемое порой расчетливо как Дали , но чаще спонтанно, как того и требовала программа сюрреализма следовать подсознанию. Сочетания несочетаемого в картинах Пикассо давали возможность сюрреалистам видеть в мастере «своего», но для Пикассо изучение всех свойств вещи, включая и те, что понимаешь с неожиданного ракурса — это именно реализм. Сам мастер говорил, что не пишет просто «обнаженную», но создает портрет «груди», «ноги», «живота» и соединяет эти автономные сущности комбинация создает впечатление нескольких ракурсов, соединенных в одно изображение. Из сочетания различных точек зрения можно сделать вывод о релятивизме Пикассо; вывод будет ошибочен. Суть высказывания в обратном: истина не многовариантна, но при этом истина не одномерна.
Вещь, одушевленную своим собственным смыслом, следует рассмотреть со всех сторон: сравнение Пикассо с Кантом прозвучало уже в ранние годы художника. Автономная сущность предмета — вовсе не исключает участия субъекта в истории; просто связь вещей толкуется сообразно сложности включенной в историю вещи. Пикассо лишен деликатности в рисовании: то, что иной поместил бы в тень, он выводит на свет. Его утверждения нельзя толковать двояко: «Герника» - осуждает насилие, «Натюрморт с бычьим черепом» 1943 года — изображает ночь Виши: прямые и ясные картины. Но суть самой вещи, изображенной в картинах, многозначна.
Сущность образа Быка в Гернике, и суть черепа быка в натюрморте — не равнозначны смыслу картины. Так и фигура Макбета или короля Лира содержит противоречивые качества. И от того, что в философской пьесе Пикассо толкования вещей сложны, его прямые утверждения усложняются. В Париже, куда Пикассо переехал в 1904 году, сосуществовало такое количество противоположных концепций, что не заметить противоречий было нельзя. Рисование Пикассо прежде всего философствование, он рассуждает, рисуя.
Согнутое колено старого еврея служит контрфорсом, вывернутые руки гитариста — аркбутаны. Именно такие одинокие нищие появятся и у самого Пикассо в парижских холстах, и у Паскина, и у Модильяни, и у Сутина. Тощая женщина с утюгом - перекрученная, точно горгулья водостока, состоит из одних лишь сочленений. Можно было бы сказать, что это та же тема, что и Чаплина одиночество, беззащитность в большом городе , та же тема что и у Сутина отчаяние , если бы не тот факт, что Пикассо — готический художник nec plus ultra, а готике неведом страх. Готика существует ради бестрепетного движения вверх; чувство прямого позвоночника, не гнущегося в поклоне — во всех картинах Пикассо.
Он не умеет нарисовать согбенной фигуры. Гитарист заплелся в спираль, но позвоночник не согнул, оттого его поза неестественна. Старый еврей, нищий, с изглоданной судьбой, сидит прямой как палка. Женщина, которая гладит белье, выхудилась до костей, ей крайне неудобно гладить, не сгибая позвоночник, но она не гнется. Готическое искусство существует, чтобы вызвать чувство благоговения перед Богом и гражданское мужество; среди колонн собора и стрельчатых проемов охватывает чувство благоговения.
Это благоговение перед мужеством — Господа и коммуны города. Религиозное чувство своеобразное: испанское сознание вряд ли бывает атеистическим в принципе легко разглядеть в Пикассо времен «Тавромахии», когда он рисует матадора как Христа, или когда он вдруг включает евангельский мотив. Но Пикассо религиозный художник с самого начала — с двадцати лет. Готические картины «голубого периода» нарисованы ради чувства благоговения перед одиночеством — и голубой цвет, религиозный цвет, усиливает чувство одинокого сопротивления небытию. Пабло Пикассо осмеливается нарушить испанское табу: пишет голубой вместо черного.
Главное в испанской живописи — это глухой бархатный черный цвет; классическая испанская живопись поражает тем, что яркое небо заменили на глухой черный из эстетических соображений. Зритель усилием воли вспоминает, что Испания - страна голубая, когда смотрит на черного Риберу, черного Сурбарана и черного Веласкеса. Джон Ричардсон John Richardson сравнивает картину «Слепой нищий» 1903 г с «Пьетой» Луиса де Моралеса, испанского мастера 16-ого века — где болезненный закативший глаза, Иисус похож на слепого. С Моралесом легко сравнить холсты «Завтрак слепого» и «Старый еврей». Но там, где классический испанский художник кладет черный — Пикассо пишет голубой.
Пикассовский голубой — это испанский черный цвет, который сделал над собой усилие и поголубел; но сохранил всю суровость черного. Ни в голубом, ни в розовом периоде, несмотря на пастельное сочетание цветов, нет сентиментальности: Пикассо сочетает голубое и розовое таким образом, что голубой становится цветом одиночества, а розовый — цветом отчаяния. Это сочетание цветов превращает объятья людей — в акт защиты другого, а не обладания другим. В те годы мастерство не изощренное — рассказано назывными предложениями: комната, стул, кровать, пришли люди, прижались друг к другу безоглядно, так обнимаются герои Хемингуэя или Ремарка. Наверное, это мансарда: потолок скошен.
Все серое: стена, кровать, воздух; лица расплывчаты; чувствуется, что за стенами мансарды — беда. У Мунка есть офорт «Поцелуй» композиционно схожий с этой вещью Пикассо, но отличный эмоционально. Сплетение тел у Мунка — чувственное, эротичное; в картине Пикассо эротики нет — и это поразительно, поскольку нарисована сцена в публичном доме Барселоны. Пикассо эту вещь сделал в 1900 г. Ничего возвышенно-романтического художник написать не хотел —существуют еще три небольших холста на ту же тему и несколько рисунков, крайне непристойных.
Картина получила название «Свидание» вряд ли сам мастер так назвал потому что люди обнимаются, а не совокупляются. Нарисована любовь, а не похоть. Мужчина и женщина прижались друг к другу, словно прячутся друг в друге; впоследствии Пикассо достигнет того, что тела станут буквально перетекать одно в другое, как на офорте «Скудная еда» - там, где нищие сидят перед пустой тарелкой. Не существует приема, как передавать преданность; надо почувствовать скоротечность жизни. Пикассо не собирался писать любовную картину, ни тем более!
У Генриха Белля есть повесть «Поезд приходит по расписанию», в которой описано как это происходит: солдат, которого наутро отправляют на восточный фронт, приходит в публичный дом и остается с девушкой — не для того, чтобы заняться сексом, а чтобы говорить. И девушка говорит с ним, смертником, всю ночь, и это оказывается ночь подлинной — и смертной — любви. Для Белля это очень важно, этим проверяется чувство: встретиться с женщиной не для того, чтобы лечь в постель, а чтобы говорить. И вот, советский диссидент, глядя на картину, изображающую бордель в Барселоне, переживает чувство сопротивления небытию, любви вопреки уродливой жизни. На картине изображено именно такое — беллевское, оруэлловское, пастернаковское — свидание.
Любовь - это субстанция, которая существует вопреки законам мира; ее отменили — а она живет. Эти полчаса принадлежат любви человека к человеку, а не обществу, которое врет и воюет. В «розовом периоде» Пикассо следит за тем, как человек тянется к человеку, как рука входит в руку, как щека прижимается к щеке, как мужчина закрывает подругу плечом от мира. Розовый период — стал временем, когда Пикассо сформулировал потом никогда от них не отказался простейшие правила жизни. Правила простые: любить безоглядно, отдавая себя; не жалеть имущества, всем делиться; не верить внешнему миру; защищать слабого.
В каждой картине Пикассо с тех самых пор повторяется этот набор правил. В панно «Война и мир», в «Гернике», в рисунках нищих, в тавромахии, везде. Так и цветовая символика сформирована мастером единожды — но на всю жизнь. Болезненный розовый не имеет ничего общего с пастельным слащавым ренуаровским оттенком. Цветочный и телесный цвет розовый Ренуара — это цвет разврата.
Розовый у Пикассо — это холодный цвет тусклого рассвета над бедным кварталом, это цвет марганцовки, цвет неустроенной жизни, цвет меблированных комнат, розовый Пикассо — это цвет смерти, цвет кладбищенских бумажных цветов, хотя, бумажные цветы Пикассо не рисовал. В холсте «Странствующие комедианты» маленькая Коломбина держит корзинку с бумажными болезненного цвета цветами, да в небольшой вещи «Акробат и молодой арлекин», на заднем плане изображена барочная кладбищенская ваза хотя, скорее, это фрагмент здания , с красно-розовыми цветами — впрочем, написано, как часто бывает у Пикассо, бегло и недосказано. В годы «розового» периода, периода комедиантов, Пикассо освоил прием, с которым уже не расстался — оставлять часть холста нетронутой — так происходит даже не от того, что говорить надо по существу, а живописный фон, и прочие подробности - дань салонному искусству; но, скорее, от того, что скудной жизни не дано воплотиться. Холодным розовым мазком тронут холст, и этого довольно: человек, действительно несчастный, не может быть красноречивым. Розовым написаны комедианты, у которых нет угла; мальчики с собакой на пустыре в розовом холодном воздухе — мы додумываем, кто они, есть ли у них жилье; ничего толком не известно про этих людей: розовый стальной цвет — лучшее обозначение пустоты впереди.
Акварель «Мертвый Арлекин» 1906 пропитана больничным розовым колоритом: из пустоты выплывают лица тех комедиантов что у гроба. В картинах розового периода есть не может не быть перекличка с сезанновским «Пьеро и арлекином»; скорее всего, главным для Пикассо было то, что в Арлекине Сезанн написал своего сына. Комедианты, ставшие семьей, скитающиеся по дорогам - для французской и испанской литературы привычный образ капитан Фракасс, Сирано, Скарамуш но Пикассо переворачивает метафору: семья в этом мире то есть, единение любящих может существовать только в роли комедиантов. Но нет, это неточно сказано: не «роль комедианта», но «суть комедианта»; они не перевоплощаются, они становятся. Картина «Семья арлекина» не тем удивляет, что люди одеты в сценические наряды, но тем, что люди даже дома в сценических нарядах, они не выходят из роли потому, что это не роль, это их подлинное лицо, а другого лица нет.
Эти неприкаянные — они не артисты, это становится понятнее от холста к холсту: Арлекин даже в гробу продолжает быть арлекином. Пикассо рисует особую породу людей, отличную от других; «комедиант» - эвфемизм понятия «эмигрант», но только отчасти; вернее будет словом «комедиант» определить человека, наделенного способностью любить и переживать за другого. Это тот, кого Белль называл «принявший причастие агнца» в отличие от того, кто принял причастие буйвола. Роли в комедии распределены отлично от комедии дель арте. Арлекин, в трико из разноцветных ромбов и в треуголке, он вовсе не буян, но это тот, кто способен защищать; молодой мужчина в семье; порой Пикассо видит в нем наполеоновские черты романтического смельчака.
Акробат, в красном трико и белом жабо, старше годами; иногда Акробат - старший брат, иногда - отец Арлекина. Пикассо надевает на Акробата шутовской колпак с тремя хвостами — акробату пришлось покрутиться там, где арлекин пойдет напролом. Разговор акробата с арлекином Пикассо рисует несколько раз; судя по всему, это дань сыновней любви — других картин на про связь отца и сына не существует. Картина «Акробат и молодой арлекин» 1904г могла бы стать классическим образчиком art nouveau — в те годы многие, от Пюви де Шаванна до Петрова-Водкина писали двусмысленные сцены с артистическими юношами нагими или в облегающих трико , аромат запретной страсти присутствует в фантазиях; розовый цвет можно трактовать как цвет будуара, гибкую фигуру мальчика в римских сатурналиях бы ценилась. Нагие мальчики Петрова-Водкина воспринимаются в духе проказ Петрония на берегах Волги это будто бы не практиковалось, но картина говорит иное.
Познакомься Пикассо в те годы с Жаном Жене или Кокто, картина «Акробат и молодой арлекин» получила бы в их придирчивых глазах высокую оценку; однако Пикассо чужд эстетике будуара в принципе, розовый цвет трико акробата — режет глаз, это цвет отчаяния; мальчик-арлекин и взрослый акробат говорят как отец с сыном, их разговор горек; отец рассказал мальчику, как устроена бродячая жизнь, и как он сам устал — и мальчик привыкает к своей судьбе. И семья Арлекина и Коломбины, гибкой девочки, вовсе не похожа не спектакль, не похожа на игры модерна — напоминает щемящее «Свидание» в чужой комнате, на несколько минут. Однажды Пикассо собрал всю семью комедиантов вместе — они стоят на перепутье, на пустыре. В этой картине объятий нет, но пространство меж фигурами написано с такой нежностью, что объятий и не требуется. Как говорил Роберт Джордан девушке Марии: «Мне достаточно твоей руки».
Одного прикосновения — Пикассо умеет показать, как мужчина едва касается руки женщины — достаточно, чтобы передать растворение человека в другом. Кстати будь сказано, у Андре Дерена также имеется холст «Пьеро и Арлекин», написанный в 1924 году, в прилизанной, залакированной манере. Дерен, в отличие от Пикассо, уроки Сезанна воспринял буквально и прежде всего желал подчеркнуть родство с покойным мэтром — даже в пластике движений, в характеристике персонажей. Двое танцующих и музицирующих комедианта движутся по дороге, их лица деревянны, и если картина собиралась нечто сказать о миссии странствующего художника, то высказывание художнику не удалось. Пикассо понимает тему иначе: если ты вступаешь в семейные отношения, связал себя любовью, то ты в глазах мира уже комедиант, шут — ты живешь по чудным правилам, по правилам любящих.
Любовь ставит тебя вне общества, но если ты выбрал любовь, то играй на этой сцене до конца. Возможно, то, что рядом с ним в эти годы Фернанда Оливье, помогает художнику пережить чувство «семейного изгойства», «бесприютной коммуны». Фернанда — испанская еврейка; а темой розового периода, фактически, является гетто — семья бродяг, обособленная от внешнего мира, живущая по внутренним законам. В офорте 1954 г. Пикассо часто отождествляют с Минотавром, мифологическим чудищем, которое мастер рисовал постоянно.
Человек с головой быка, соединяющий две природы, человеческую и животную, и Пикассо, многоликий художник, сменивший за жизнь несколько масок манер, стилей , - они кажутся родственными натурами. Когда Пикассо фотографируется в маске быка, он сознательно усугубляет это впечатление: Минотавр становится автопортретом. Сознательно эпатируя зрителя, Пикассо часто представлял процесс живописи едва ли не актом насилия и животного порабощения природы; образ Минотавра соответствует образу властного, побеждающего натуру художника. Отчасти такой образ характеризует Пикассо в быту; сравнивая художника с Минотавром привычно рассуждают о любвеобильности художника, животной страсти, и т. И Пикассо в «Сюите Воллара» дает повод для таких спекуляций.
Мастер часто изображает влюбленного Минотавра, нежного Минотавра, и т. Стихия, то нежная, то неистовая, то подчиненная разуму, то неуправляемая, - соблазнительно сказать, что это характеристика искусства. Сомнительно, чтобы Пикассо так считал. Силу стихий он знал, свою миссию видел в том, чтобы стихии укрощать. Если Минотавр - автопортрет, то показывает незначительную грань его личности.
Для Пикассо бык — существо символическое: испанец переживает корриду как мистерию, где бык олицетворяет варварство; столкновение быка и матадора становится проблемой цивилизации. Следовательно, Минотавр, соединяющий обе ипостаси оба начала: варварство и культуру становится квинтэссенцией самой истории. Греческий миф о Тесее и Минотавре — Пикассо отождествляет с корридой; и в таком, усложненном, варианте рассуждения Тезей-Матадор выходит на поединок с самой воплощенной историей. Считается во всех каталогах приводится факт и дата , что «Сюитой Воллара» своего рода «житием Минотавра» Пикассо открывает тему. Поскольку «Сюита Воллара» датируется 1933 г.
Будь так, это стало бы пророчеством. Правда, образ Минотавра можно отыскать и в более ранних работах: в Центре Помпиду хранится коллаж, наклеенный на холст, 1928 года, изображающий фигуру Минотавра: нарисовано две бегущие ноги, увенчанные головой быка. Образ не развит до стадии героя мифа, но двуприродность налицо. С детских лет, проведенных в Малаге, когда мальчишки прицепляют себе рога во время бега с быками, Пикассо этот образ бегуна с рогами хранит в памяти: первый коллаж — дань воспоминаниям детства. Поиск побудительных мотивов — область иконографии, причем, любая версия находит подтверждение: сошлись на том, что Минотавр — загадочная фигура.
Пикассо себя ощущал наследником латинской культуры, через нее и греческой, ощущал родство со Средиземноморским мифом. Правда, он также чувствовал родство и с христианством, и как могло бы быть иначе у испанского живописца; но разве Возрождение программно не сочетает то и другое начала? Пикассо легко обращался к античности; то, что он вошел в греческий миф — и сопоставил миф с христианством, естественно для мастера Возрождения. Собственно, Пикассо —олицетворяет феномен «ренессанса»: естественным для себя образом, он совмещал несколько культурных пластов. Минотавр появился вследствие того, что Пикассо скрестил греческий миф с современным сюжетом; современным сюжетом — был сюрреализм и Ницшеанство.
Всякий исследователь ссылается на эстетику сюрреализма, как причину происхождения образа Минотавра. С 1933 года издается основанный Альбертом Скира журнал «Минотавр», в котором снова объединили свои усилия некогда близкие Андре Бретон и Жорж Батай. Последних принято разводить они и сами размежевались, после известной отповеди Бретона во 2-ом манифесте сюрреализма как классического «сюрреалиста» Бретон и «сюрреалиста-диссидента» Батай. Оба считаются «левыми», во всем многообразии толкований данного термина; в журнале «Минотавр» Батай и Бретон объединились вновь, и считается, что объединились они ради оппозиции тотальному злу «правых», условному «фашизму» трактованному столь же произвольно, как трактуется термин «левые». Сложность в дефинициях «правый» и «левый» в отношениях этих людей возникает постоянно и неизбежно вызывает путаницу.
Экспериментальное многими это воспринималось как эксперимент нарушение приличий буржуа, экспериментальная безнравственность, эпатирующая «аморальность» - быстро перерастала художественный жест и превращалась в обычную бытовую аморальность. Круг сюрреалистов широк и пестр, энтузиазм столь велик, что Андре Масон, живший через стенку с Миро, проделывает в стене дыру, чтобы обмен мнениями был непрерывен. Возбуждение вызвано тем, что сюрреализм придумал, как обыграть бездушный внешний мир: разрушить его безнравственность изнутри — не революцией, но абсурдом. Поле деятельности — безгранично: спонтанное творчество не предусматривает рамок, и прежде всего рамок морали. Жан Жене общий друг и конфидент Батая действительно был вором, сколь бы художественно этот жест ни был трактован.
Увлечение садизмом образ маркиза де Сада рассматривался как символ эстетического протеста, а практика садизма становилась своего рода пропуском в большой стиль бунтарства вело к поэтизации насилия; то что Жан Жене увлекся нацизмом, скорее, естественно. Отличить в деятельности Жан Жене — «правое» и «левое», а политический эпатаж от бытового безобразия невозможно и не нужно. Бытовое воровство и сексуальное насилие — это «левое», а сочувствие маршам «нацистов» - это правое, согласно негласно принятой эстетике «сопротивления догмам , но различие слишком тонко, чтобы наблюдатель мог безошибочно им руководствоваться. Жорж Батай считается «левым» мыслителем, как и его друг Жан Жене; разница в их взглядах бесспорно существует например, Жене гомосексуалист, а Батай, кажется, нет , но поле эксперимента столь широко если учесть привлечение Ницше и Фрейда, ревизию католичества и оппозицию морали — то поле эксперимента безмерно , что затруднительно точно идентифицировать их взгляды. Батай, ставя опыты над моралью, столь увлечен, и его страсть к Ницше моральному экспериментатору столь сильна, что в сознании сюрреалиста происходит отождествление личности Ницше, с личностью самого Батая; последний серьезно полагает себя реинкарнацией Ницше.
Эмблема журнала, изображала витрувианского человека Леонардо, лишенного головы, - с пламенеющим сердцем в одной руке и - символ этот обозначает конец гуманизма Ренессанса замысел Батая, исполнил эмблему вдохновленный идеей Андре Масон. Тайное общество «Ацефал» собиралось несколько раз ночью в лесу у обгорелого дуба, отмечало день казни Людовика XVI и клялось не подавать руки антисемитам. Целью встреч были медитации то есть, произвольное выражение эмоций по поводу сочинений Ницше, де Сада и Фрейда. Ритуал, в романтической своей части напоминающий прелестные фантазии Тома Сойера и Гекльберри Финна обгорелый дуб, полночь, клятвы, безголовые призраки, , в целом отражает сумбурность программы; однако, праздничная часть медитации по поводу садизма была усилена теоретической: в журнале «Ацефал» публиковали незаконченный текст Ницше о Гераклите и раннюю статью Ясперса о Ницше. Сам Карл Ясперс в годы, когда выходил «Ацефал» находился в изоляции, лишенный преподавания нацистами, позднее переехал в Базель.
В 1946 году Ясперс написал развернутую работу «Ницше и христианство», доказывая, что Ницше оппонировал не столько христианству, сколько церкви. Согласно Ясперсу, декларативный отказ Ницше от христианской морали был вызван тем, что «быть христианами сегодня не позволяет нам само наше благочестие — оно стало и строже, и капризнее». Ясперс утверждает, что Ницше «хочет сделать из морали нечто большее, чем мораль».
Дело происходит в 1910-х годах. В форме письма к другу Жюль Ромен пишет там следующее: «Подумай только, что Ортегалю всего 30 или 32 года, что он представитель самого передового течения в живописи, то есть самого неприемлемого, даже самого идиотского в глазах клиентуры, которая поневоле должна принадлежать к богатой буржуазии; даже если мы предположим у этой клиентуры максимальную широту кругозора, на какую она способна. Мы достаточно знаем безразличие, непонятливость, которую она проявляет в других случаях в отношении новых течений современного искусства, как трудно заставить ее купить книгу, выслушать какую-нибудь смелую партитуру. Тем более художник-новатор. Было бы, к сожалению, нормально, если бы он подыхал с голоду. Как с голода начали импрессионисты и их ближайшие последователи.
Немного времени прошло с тех пор, как публика, критики и любители научились допускать, что импрессионистская живопись не бессмысленная пачкотня, шутка или бредовая ошибка. Чтобы на другой день после столь большого усилия они были способны возобновить его по другому поводу, признать импрессионизм течением слишком благоразумным и традиционным, поощрять искания в десять раз более ошеломляющие — мне это кажется неправдоподобным. Вместе с тем я знаю из совершенно достоверных источников, что на днях Ортегаль продал одну свою картину за полторы тысячи франков одному очень известному господину, принадлежащему к наиболее уравновешенным и устойчивым кругам господствующего класса; совсем небольшую картину, которую он, должно быть, писал меньше недели, работая каких-нибудь два часа в день с перерывами, чтобы набить трубку или поболтать со случайно зашедшим товарищем — у него проходной двор, — картину к тому же отталкивающую, схематичную, отвлеченную, серенькую, одним словом, во всех отношениях оскорбительную для представлений любителя о рисунке и живописи, не доставляющую ему никакого чувственного удовольствия. Это очень загадочно. Не есть ли это признак, пока еще местный, того, что у людей пробуждается смелость ума, любопытство, революционный вкус? Хорошо, если бы это было так — каково бы ни было мое мнение об Ортегале вообще и о любой из его картин в частности. Но я сомневаюсь. Я люблю или чувствовать положение, или понимать его. Наоборот, когда дело касается живописи, французская публика реже всего проявляет верность суждения, чаще всего ошибается относительно задач, которые ставит себе художник, и относительно качеств, придающих ценность его произведениям; и как раз в живописи она легче всего мирится с официальной чепухой»4.
Вот любопытное свидетельство мыслящего современника: «тайна Ортегаля» — тайна успеха Пикассо — ставила его в тупик. По-видимому, Жюль Ромен прав в том, что причина была не в повышении эстетического уровня «клиентуры». Вообще приятие или неприятие того или иного художественного явления зависит не столько от степени эстетической культуры, степени понимания специфических художественных качеств, сколько от состояния умов в более широком смысле — от мироощущения, которое назревает подспудно, постепенно пропитывая общественное сознание на его различных уровнях. Но посмотрим, какова была дальнейшая судьба Пикассо. Его «кубизм» перестал быть угрюмо эзотерическим, особенно с того времени, когда художник начал участвовать в оформлении дягилевских спектаклей, то есть с 1917 года: отныне Пикассо придает кубистским конструкциям оттенок комедийности и игры. Параллельно возникает его так называемый энгровский, или неоклассический, период, с реалистическими портретами прелестных женщин и детей, с пасторалями на пляже и с огромными пышнотелыми «классическими» фигурами. Почему эти вещи нравились публике, понять легче: кончилась война, жизнь упоительна, можно наслаждаться ею. И действительно, в 1920-е годы Пикассо становится уже по-настоящему знаменит, богатые снобы и аристократы ищут его общества, иногда он показывается на великосветских раутах в блестящем одеянии матадора. Но вдруг, в разгаре хмельного упоения жизнью, которому предавалась послевоенная буржуазная публика, он начинает делать «злое искусство» — такие чудовищные гротески начиная с «Танца» 1925 года , такие издевательские изображения, перед которыми «Авиньонские девицы» могут показаться «головками» Греза.
Он открыто демонстрирует свое метафизическое отвращение к той самой публике, которая его ублажала, вызывающе делает «Гитару» из мешковины с торчащими наружу остриями гвоздей, причем собирался еще сделать обрамление из лезвий бритвы. Но ему все прощают, все от него терпят. Прощают даже вступление в Французкую коммунистическую партию. Эренбург, участвовавший вместе с Пикассо в конгрессах в защиту мира, был очевидцем того, как приветствовали художника массы простых людей, не принадлежавших ни к социальной верхушке, ни к художественным кругам. Они интуитивно почувствовали и признали в нем друга. Но и богатая «клиентура» с удвоенным рвением гонялась за произведениями Пикассо. В конце концов уже один штрих, росчерк, движение руки Пикассо начинают цениться на вес золота; он становится легендарной фигурой, чем-то вроде того сказочного персонажа, которому стоит открыть рот и каждое сказанное слово превращается в золотую монету. В поздние годы жизни слава уже мешала ему жить. Она вынуждала его, человека от природы общительного, любившего быть в окружении людей, сделаться затворником.
В I960 году он говорил Брассаи, посетившему его на вилле «Калифорния», что ему приходится жить в этой вилле как в крепости, за двойными воротами, и даже опускать все занавеси на окнах, так как из окон ближайших зданий на него наводили подзорную трубу. Потом он перебрался в совершенно изолированную виллу, расположенную в горах. Только некоторым суперзвездам западного кинематографа доставалась на долю подобная докучливая популярность. Но в отличие от эфемерной вспышки кинозвезд звезда Пикассо светит на века. Такова удивительная судьба этого любимца славы XX столетия, столь непохожего на других любимцев славы, известных истории, — Рафаэля, Рубенса, Бернини, Тьеполо. Те, как бы ни различались между собой, имели то общее, что все представляли человека прекрасным, величавым, почти божественным существом. Пикассо же, кажется, делал обратное, не исключая и ранних периодов, когда писал нищих, слепцов, бродяг. Он и тогда не воспевал человека, а лишь сострадал ему. А потом как бы восстал на саму человеческую природу.
Я тоже верю, что все — неведомо, что все — враждебно. Не просто детали — женщины, младенцы, табак, игра, — а все вместе! Ответ, очевидно, надо искать, во-первых, в умонастроениях этого мира, во-вторых — в неповторимых особенностях самого искусства Пикассо, отвечающих сокровенным потребностям общества на роковом, кризисном этапе истории. И то и другое бесконечно сложно, если углубляться в детали процесса, но в общей форме достаточно очевидно, поскольку процесс касается всех и каждого; то, о чем мы все ежедневно читаем в газетах, — об угрозе человечеству и необходимости отстоять мир — имеет к этому прямое отношение. Кризисная ситуация началась не сегодня, она зарождалась примерно тогда, когда Пикассо начинал свой путь в искусстве. Ее зарождение бессознательно ощущалось, вызывая смутное разочарование человека в самом себе и в том, чем он особенно гордился, — в своем разуме, то есть во всесилии разума. И как раз в то время, когда разум, казалось бы, достиг реальных триумфов и открыл перед обществом перспективы торжества над силами природы. Пока мы рассуждали о цельности и благополучии, о бесконечном прогрессе, — оказалось, что высверлены аккуратные трещины между человеком и природой, между отдельными людьми и, наконец, в каждом человеке разлучены душа и тело, разум и воля»6. Подобное констатировалось и на языке социальной психологии.
Я не преуменьшаю роль управленцев, они важны для организации. Но бывает, что мы упираемся в проблему и, подобно червяку, ищем путь наощупь. Управленцы смотрят на проблему со слишком близкого расстояния. При таком раскладе, в самом общем виде, эта проблема с управленцами больше подходит под описание ситуации, которую тонко подметил Питер Друкер: «Нет ничего более бесполезного, чем продуктивно делать то, что делать вообще не нужно». Акцент на управлении позволяет организовать структуру и процессы, но при этом почти всегда игнорируется функция предназначение организации в окружающей среде , что приводит к тому, что компания теряет сам смысл такой деятельности. Что ж, за последние 180 лет мало что изменилось. Многие предприниматели продолжают «драться, потому что они дерутся». Предприниматель же может посмотреть на любую проблему с совершенно другой точки зрения, выйти за пределы организации и посмотреть на организацию «со стороны». Иногда достаточно сделать небольшой шаг в сторону, занять другую точку зрения, чтобы увидеть новые возможности.
Это и есть искусство видеть возможности там, где другие видят только проблемы. Крупному бизнесу сегодня как никогда нужно новое поколение лидеров с такого рода мышлением. Бизнес-сказка про рыбку Гошио — Ваша бизнес-сказка про рыбку Гошио переведена на 15 языков. Почему вы обратились к такому нестандартному формату в данной тематике? Я сравнил деятельность предпринимателей с рыбкой в аквариуме. Когда в аквариуме стабильная среда — рыбка счастлива, делает, что хочет, чувствует себя королевой. Однако в какой-то момент оказывается, что аквариум тоже имеет свое собственное движение и может двигаться вместе со своими обитателями в любом направлении. Это и происходит в тот момент, когда в сказке Гошио решила поплыть на юг, а аквариум вдруг начал двигаться на север. В результате рыбка не справляется с течением и замерзает во льдах Арктики, как когда-то замерз Xerox и Kodak.
С этой сказкой я выступаю на семинарах, потому что она хорошо иллюстрирует ситуации, с которыми сталкивается реальный бизнес. Мне было важно не только описать проблему, но и предложить решение. И эту задачу я реализовал в своей «серьезной» книге «Бизнес incognita» — уже без сказочных метафор, но зато с возможностью практического применения этих советов в профессиональной жизни. На мой взгляд, компаниям необходимо создавать ценность своей продукции с учетом той окружающей среды, того контекста взаимодействия с потребителями, в котором они находятся. Например, цветы. Их можно подарить жене как знак внимания, украсить ими праздник или же сделать из них венок на похороны. Это совершенно разные ценности продукта, адаптированные под разные контексты взаимодействия, хотя товар при этом остается одним и тем же. Вы считаете, что все люди могут развить бизнес-мышление? Однако если мы будем учить двух людей в одном классе по одной и той же методике, результаты могут разительно различаться.
Один из учеников сможет добиться выдающихся результатов, в то время как другой останется троечником. У некоторых людей склонность к предпринимательскому мышлению выражена лучше. Из этих людей получаются успешные бизнесмены. Другие же вполне могут использовать подходящие им инструменты в личной жизни или же в развитии профессиональной карьеры.
Они усовершенствовали технику, предложенную постимпрессионистом Полем Сезанном. Появление кубизма в 1907 году во многом изменило установившиеся в европейской живописи эстетические представления. Оставляйте свои комментарии к видео, мнения и пожелания, а также подписывайтесь на канал, так как он создан для Вас! Показать больше.
Другой Пикассо: сравнение экспозиции в Париже и в Антибе
На своём творческом пути Пикассо поучаствовал почти во всех значимых направлениях в искусстве XX века. в предельном упрощении изображения, сведения его к чистой форме, сочетанию геометрических фигур. Долгое время Анри Матисса и Пабло Пикассо считали чуть ли прямыми противоположностями в искусстве. Искусство Пабло Пикассо сыграло большую роль в формировании в США абстрактного экспрессионизма — направления, успевшего стать «классикой» XX века. Опыт Пикассо я рассматривала в главе о непрерывном обучении, но это, конечно, не единственная компетенция, позволившая художнику занять центральное место в пантеоне.
Пикассо направление
В военное время Пикассо остался на родине и состоял в движении Сопротивления, а в 1944 году вступил в коммунистическую партию. Опыт Пикассо я рассматривала в главе о непрерывном обучении, но это, конечно, не единственная компетенция, позволившая художнику занять центральное место в пантеоне. 1907 год был ознаменован удивительной находкой Пикассо: он вместе с французским художником Жоржем Браком придумал целое направление в искусстве — кубизм. в каких только направлениях не творил Пабло Пикассо. В 1907 году Пикассо впервые столкнулся с архаичным африканским искусством на этнографической выставке в музее Трокадеро.