Error! mysqli_connect() [2002] Connection refused FILE: /srv/sites/ LINE: 3185 MySQL Query Error: SELECT TY_POLICY FROM b_group G WHERE =2. Григорий Борисович Юдин – известный российский социолог, который с первых дней российско-украинскго конфликта 2022 года участвует в акциях и критикует власть России. Социолог Григорий Юдин внесен в реестр иностранных агентов за участие в создании и распространении материалов иноагентов и распространение фейков о России.
Наши проекты
- Григорий Юдин: «Результаты исследований засекречены»
- Материалы автора Григорий Юдин | Е1.ру - новости Екатеринбурга
- Минюст пополнил список иноагентов социологом, блогером и экс-депутатом
- Минюст внёс Евгению Чирикову в реестр иноагентов
Политическая деятельность
- Григорий Юдин: «Это диверсия против страны» // «Скажи Гордеевой»
- Материалы автора Григорий Юдин | Е1.ру - новости Екатеринбурга
- Кто это такой
- Григорий Юдин – Telegram
- Минюст РФ внёс в список иноагентов социолога Григория Юдина*
- Григорий Юдин 2024 | ВКонтакте
Минюст РФ внёс в список иноагентов социолога Григория Юдина*
Ничего бы не изменилось. Нет оснований искать реальное число. А самый простой способ в этом случае — пассивно принять господствующую интерпретацию, которая предполагает, что все в порядке и все под контролем. С тех пор ситуация начала плыть в условиях тоталитарного состояния страны, «болото» чувствует, что если ты явно не поддерживаешь военную операцию, то можешь оказаться следующей целью.
Граница между агрессивной частью и группой пассивной поддержки меняется. Что происходит на стыке, я не очень сильно понимаю. Но вижу повторяющейся месседж: начало этой операции, возможно, было не самой лучшей идеей, но сейчас ее нужно довести до конца, иначе нам конец.
Россияне не верят пропаганде. У путинской пропаганды всегда был один посыл — никому нельзя верить. Все врут, мы тоже врем, потому что нам выгодно вам врать.
И аудитория пропаганды это понимает. Если ты не можешь никому верить, то любые политические действия бессмысленны, нельзя ничего поменять, единственное, чем ты можешь заниматься, — это своим собственным благосостоянием. Это доминирующая позиция в России.
И пропаганда сегодня говорит: «Это была серьезная угроза, рядом находилось фундаментальное зло, могла случиться война, все идет по плану. Да, есть жертвы, но мы в них не виноваты». Это нарратив, который позволяет простому человеку продолжать свое существование.
Он думает, что скоро все закончится, все санкции будут сняты, конечно, будет сложно, но в итоге все сложится и будет плюс-минус как раньше. А если поверить в то, что российская армия совершает зверства, то у тебя возникнет крах мира. Предположим, что все — правда.
Что делать? Лучше я буду думать, что это неправда. Изменить ничего невозможно.
Все равно Путин будет делать то, что хочет. Пускай лучше будет так, что он прав. Это ключевая функция российской пропаганды.
А не заставить во что-то поверить. На вопрос «За что погиб ее сын? Почему даже смерть не может переубедить людей?
Она должна сказать, что ее сын погиб просто так, за каких-то идиотов и толстосумов, которые в своей наглости решили завоевать другую страну и при этом послали людей на убой? Это она должна сказать? И что ей дальше делать?
Она не уберегла своего сына, она не остановила его, он как мясо был уничтожен, никакого героизма в этом нет, бессмысленная смерть, и она еще должна это сказать посреди страны, которая находится в состоянии фашизма. Подумайте, чего вы от нее требуете. Но я не говорю, что этого не надо требовать.
Удивительно, что есть матери, которые реагируют не так, которые так или иначе признают, что все это катастрофа. Я не оправдываю реакцию женщины, но то, что она сказала, объяснимо. Эта ситуация, когда происходит идентификация между политическим лидером, государством и обществом.
Формула «нет Путина — нет России» давно используется. Раньше был зазор между государством и обществом, но сейчас он исчезает. Если ты не поддерживаешь государство в этой войне, то ты не имеешь права быть частью общества.
Ты выродок и предатель. Это общий фон. Теперь посмотрим, как конкретно это применяется.
Мы видим, что изменились правила. Раньше ты мог думать и верить в то, что хочешь, но никакого политического действа совершать не имел права. Сейчас, если у тебя неправильные мысли или высказывания, это является знаком нелояльности и поводом для репрессий.
Это тоталитарная ситуация. Ты обязан иметь такие же взгляды, какие есть у людей вокруг. А они должны думать как фюрер.
В России этого нет, то есть в России в этом смысле чудовищный дефицит информации. Чуть-чуть лучше на этом фоне выглядит Москва, которая хотя бы пытается силами оперативного штаба создать какую-то коммуникацию, но и это в основном коммуникация по поводу того, что можно делать, а чего нельзя. Московская администрация говорит чуть другим языком, чуть менее приказным и как бы чуть более понимающим, но в целом, конечно, коммуникация провалена полностью. У части людей создается ощущение, что, поскольку эти меры не согласуются друг с другом, то они, видимо, чрезмерные. А другая часть людей, напротив, считает, что поскольку меры не согласуются друг с другом, то они недостаточны. Все это уровень доверия точно никак не повышает. Ключевые риски Понятно, есть существенные риски, которые были созданы в течение последних двадцать лет. Про один из них мы поговорили — это общая атмосфера тотального недоверия, которая вызывает существенные трудности при координации.
Вы фактически можете рассчитывать только на репрессивный аппарат или, по крайней мере, думаете, что можете рассчитывать только на репрессивный аппарат, когда пытаетесь справиться с такой ситуацией. А репрессивному аппарату в России не приходилось решать настолько масштабных задач за последнее время, и это, конечно, явное узкое место. Еще один очевидный риск связан с состоянием системы здравоохранения, в этом смысле Россия никак не лучше многих других стран. В мире в последние годы проводилась фактически ликвидационная реформа здравоохранения, которая была нацелена на сокращение числа медицинских пунктов, на оптимизацию использования ресурсов, на перегрузку врачей полутора-двумя ставками. И сегодня, когда мы ожидаем вала нагрузки, это конечно, очевидное узкое место. Мы видим, что даже в Москве, где ресурсов гораздо больше, чем в любом другом городе России, в какой-то момент у местных чиновников начинают какие-то панические нотки звучать. А как со всем этим справятся регионы, в которых в принципе нет особо дополнительного, резервного ресурса, который можно было бы задействовать — это большой вопрос. Зато есть возможности медиа, и вот они, скорее всего, и будут использоваться.
Имею в виду централизованные средства массовой информации, в первую очередь телевидение, которое по-прежнему держит большую долю телесмотрения по стране, особенно когда все сидят дома и смотрят телевизор. Вот этот ресурс можно использовать для регулирования восприятия масштаба эпидемии населением: если ситуация пойдёт по не очень хорошему сценарию, то до какой-то степени масштабы можно будет скрывать. Понятно, что это не бесконечный ресурс, какая-то информация будет просачиваться, да и в общем если действительно ситуация будет принимать характер полномасштабного кризиса, то это уже не скроешь. Но до какого-то момента можно что-то скрывать, и это может позволять поддерживать управляемую ситуацию. Другое дело, что, ещё раз скажу, в принципе доверие к телевидению и аудитория телевидения сокращаются, кроме того, альтернативные медиа могут давать какую-то другую картину. Интересный вопрос, чем эта схватка закончится. Центр в ситуации перегрузки На губернаторов возложили ответственность за ситуативное регулирование, и это на самом деле понятно, потому что, действительно, в разных регионах разная эпидемиологическая ситуация. Но никаких специальных ресурсов, которыми губернаторы могли бы распоряжаться, не появилось.
Мы видим, что по-прежнему все ресурсы из центра направляются только по заявкам этих регионов, одобренным правительством. Так это всегда и было, то есть губернаторы и так всё время ползали в ногах у московских чиновников, не вылезая из Москвы, с тем, чтобы допроситься чего-нибудь для своих регионов. И сейчас они занимаются ровно тем же, только ещё параллельно вынуждены контролировать эпидемиологическую ситуацию. Эта дифференцированная стратегия, которая в целом кажется достаточно разумной, дала довольно интересный результат уже сейчас, потому что многие губернаторы вообще практически сняли все ограничительные меры, полагаясь то ли на то, что их пронесёт, то ли на то, что никто ничего не заметит. В зависимости от качества управления в условиях эпидемии, я думаю, могут последовать и губернаторские отставки, уж тем более в тех регионах, губернаторы которых Владимиру Путину неудобны и не нравятся. В первую очередь это те регионы, где "Единая Россия" проиграла в 2018 году. В ответ на совершенно, на мой взгляд, разумное замечание, что нужны дополнительные ресурсы, президент сказал, что вы там для этого и сидите, где хотите, там ищите ресурсы. Что значит, где хотите, там ищите?
В России сформирована централизованная бюджетная система, и никаких особых ресурсов дополнительных у Сипягина, конечно нет, как и у подавляющего большинства других губернаторов. Не вижу здесь никакого радикального перераспределения полномочий, Путин скорее всего просто пытается снять с себя ответственность за происходящее и переложить её на губернаторов. Но при этом нужно понимать, что всё это происходит на фоне наметившегося некоторое время назад движения в сторону децентрализации страны. Во многих регионах есть очень сильная усталость от такого микроменеджмента, который осуществляет Москва. Есть, и это не секрет, довольно большое раздражение от москвичей в принципе, кстати, москвичи в этом совершенно не виноваты, ведь понятно, что это раздражение от Федерального центра. Вообще межрегиональное неравенство, территориальное неравенство — одно из главных проявлений большого неравенства в России в принципе. Многие кейсы, включая кейсы Екатеринбурга, в прошлом году показали, что самоуправство Москвы в местах, где она ничего не понимает и ничего не может решать, воспринимается всё с большим и большим гневом. Поэтому запрос на децентрализацию есть и поведение некоторых губернаторов в условиях этого эпидемиологического момента может, на самом деле, усилить этот запрос, просто потому, что эта тенденция уже существовала.
Кто нас спрашивает С опросами в России проблема есть, и состоит она в том, что отрасль фактически превращена в олигополию, причем основные игроки в этой опросной отрасли так или иначе контролируются Кремлем.
Распространял недостоверные сведения, направленные на формирование негативного образа России. Проживает за пределами РФ. Лекторий «Живое слово» распространял недостоверную информацию о решениях власти РФ и проводимой политике, а также информацию, направленную на формирование негативного отношения к общественно-политической обстановке в России.
Активно взаимодействовал с иностранными агентами.
Сейчас это давление стало ещё сильнее, и понятно, что для большого количества людей, которые перешли в онлайн-режим, эта граница практически стёрлась, то есть у них теперь офис дома, и нет никакого способа различить пространство рабочее и пространство приватное, семейные отношения и отношения рабочие, то есть им приходится это всё как-то комбинировать. Символическая граница между работой и не работой в значительной степени сметена. И вопрос в том, как этот новый рынок труда будет регулироваться и удастся ли работникам оказывать сопротивление такому положению дел. В третьем пункте, наверное, имеет смысл сказать про то, что сейчас обнажился кризис здравоохранения во множестве стран мира. Стало понятно, что общее направление реформы здравоохранения, которая имела место в большинстве стран и привела к резкому сокращению пропускных возможностей системы, что в результате перехода на страховую медицину произошло сокращение коечного фонда, потому что общая идея состояла в том, что лишнее мощности системе здравоохранения не нужны. Таким образом сформировалось то самое «узкое место»: когда мы получаем резкий рост запроса на медицинские услуги, система начинает не справляться во множестве стран. Для многих обществ стало очевидно, что со здравоохранением нужно что-то делать. Запрос на построение более инклюзивной системы здравоохранения, системы с равным доступом к здравоохранению, существовал и до пандемии.
И вот сейчас он по идее должен усилиться. Посмотрим, что произойдет, это тоже интригующий вопрос. Ну и, пожалуй, четвёртый сюжет, который имеет смысл отметить, это соотношение между государственными, надгосударственными и межгосударственными структурами. Может показаться, что межгосударственные структуры начинают терпеть крах, и многие говорят в Евросоюзе, что реальным субъектом действия сейчас стало государство. На самом деле это не совсем так, или может быть даже совсем не так. Мы видим, что даже не межгосударственная, а надгосударственная организация сегодня играет очень большую роль. Скажем, Всемирная организация здравоохранения или международное медицинское научное сообщество, которое сегодня обменивается текстами в режиме онлайн, все ограничения на циркуляцию текстов сняты, и можно мгновенно получить доступ к исследованиям, которые проводились буквально вчера. Статус транснациональных корпораций, которые сейчас станут основными агентами по выработке вакцин, усиливается, то есть мы имеем здесь некоторые изменения в соотношении сил между всеми этими агентами. Это тоже ещё один интересный вопрос.
Как все эти вопросы разрешатся, думаю, пока еще рано говорить. Контрольные работы О том, кто насколько эффективен, можно будет судить чуть позже. Да и тогда это будет сделать непросто, потому что ещё долгое время будем иметь дело с исследованиями, которые будут пытаться выявить реальный масштаб распространения проблемы, кто чего утаил, замолчал и так далее. Что касается ситуации в России на середину апреля, то мы видим некоторую смену тактики. Поначалу всё-таки у российского государства, российских администраторов, которые в общем-то не склонны полагаться на людей, на граждан, была попытка организовать некоторую солидарность и при помощи этих самых граждан, совместными усилиями, проблему решить. Я бы не сказал, что эта стратегия провалилась. На мой взгляд, нет никаких оснований говорить о провале, но потом они испугались и решили действовать более стандартными для себя полицейскими мерами. Это видно по изменившийся риторике, по тому, что и на уровне Москвы, и на уровне федеральных министерств чиновники стали говорить, что раз вы не хотите по-хорошему, значит, будем с вами по-плохому, значит, вы сами во всем виноваты и так далее. То есть горожане виноваты, что не соблюдают режим, хотя, ещё раз скажу, никаких свидетельств этому нет.
Индексы самоизоляции, в общем, серьёзно не менялись с момента введения первых ограничительных мер. Понятно, что российские администраторы так устроены, они боятся очень сильно, и реакция на эту боязнь у них проявляется в виде усиления полицейского контроля. Сейчас они действуют по линии всё большей раскрутки этого полицейского контроля, тем самым, естественно, снижая кооперативность граждан. Потому что одно дело, когда тебя просят что-то сделать, объясняют, зачем это нужно сделать и рассчитывают на твою сознательность, а другое дело, когда тебя к чему-то принуждают, и не спрашивают тебя, хочешь ты это выполнять или не хочешь. Во втором случае, разумеется, ты будешь искать возможность не выполнять то, что считаешь неадекватным, избыточным или у тебя появляются дополнительные потребности. Не секрет, что для многих людей сегодня в принципе стоит вопрос, каким образом им оставаться дома и иметь что-нибудь на пропитание. Эту систему, её действенность мы ещё будем оценивать в ближайшее время. Она уже даёт какие-то очевидные проколы типа чудовищного столпотворения в московском метро некоторое время назад. Посмотрим, насколько она в принципе способна сдержать такого рода пандемию.
Известно, что сейчас именно эти два пути отличают государства друг от друга по всему миру. Один путь с опорой на гражданское общество нацелен на сотрудничество, а другой — полицейский, нацеленный на контроль, надзор и угрозу. Если вы включите российское телевидение, увидите, что со зрителем общаются языком прямой угрозы, например, ведущий программы «Время» говорит: «Хочешь жить — сиди дома, потому что никто тебя лечить не будет. Будут лечить того, кто будет громче кричать». Создание такой паники и атмосферы страха даёт довольно большую нагрузку на полицейскую систему, посмотрим, как она с этим справится. Общественная жизнь: всё сложно В России уровень доверия любым органам власти очень низкий, это касается всех институтов за исключением президента, то есть президент — практически единственная точка, в которую можно инвестировать доверие.
Социолог Григорий Юдин внесен в реестр иноагентов
Сайт использует IP адреса, cookie и данные геолокации Пользователей сайта, условия использования содержатся в Политике по защите персональных данных Любое использование материалов допускается только при соблюдении правил перепечатки и при наличии гиперссылки на vedomosti. На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети «Интернет», находящихся на территории Российской Федерации.
До этого Николая Соболева оштрафовали за отсутствие плашки иноагента. Ранее сообщалось, что шоумена Гудкова могут признать иноагентом по просьбе активистов. Что думаешь? Подписывайтесь на «Газету.
С одной стороны, это игра, с другой — у тебя появляется какое-то пространство исторического действия, которого ты лишен в реальности. Кто должен осуждать Сталина — государство или люди? Героическая память народа-победителя отступает перед памятью трагической и множественной.
Выясняется, что историю можно рассказывать не только с позиции государства, но и с позиции мигранта, который всю жизнь мыкается между странами, не имея постоянного угла, или какого-нибудь этнического меньшинства, или вообще неодушевленного предмета, который в течение века таскают с континента на континент. В этом смысле появление второй памяти вполне естественно, и мы видим, как сегодня в России возникает ее бум. А что касается осуждения Сталина — это отдельный вопрос. Правы ли те, кто считает, что мы героически выиграли Вторую мировую войну? Правы, конечно. Правы те, кто указывает на то, что при Сталине погибали их близкие в лагерях? Конечно, правы. Проблема в том, что между этими двумя позициями нас все время заставляют выбирать.
Из-за этого радикализма большой пласт культуры и истории становится недоступным для осмысления. Сталин — это символ тридцати лет нашей истории, они не могут быть все выкрашены одним цветом. Я не уверен, что здесь нам нужно какое-то финальное решение. Вряд ли это будет продуктивно для установления гражданского согласия и поможет выработать взвешенное отношение к собственной истории. Да, людей жалко, но никто не пытается разобраться, кто их убил и зачем. Пора уже, наконец, сказать, что это сделало государство. Вы говорите, что не нужна поляризация, а Рогинский, выходит, как раз к ней и призывал. Подробнее — Разбираться можно по-разному.
Один из отличных примеров — история Дениса Карагодина житель Томска, в результате многолетних архивных исследований выяснивший имена всех, так или иначе причастных к расстрелу его прадеда; потомки следователя позже принесли Карагодину извинения. Ему важно было восстановить полную картину произошедшего, не с целью установить виновных, а чтобы выяснить все исторические факты. Давайте просто признаем: у нас это было, и не надо сводить исторические счеты. И никакой исторической ответственности государства. Это что, значит, что мы должны стереть эту часть своей культурной традиции? Любой разговор об исторической ответственности должен идти по каким-то правилам. Главное из них состоит в том, чтобы помещать исторического персонажа в тот реальный контекст, в котором он существовал. Давайте зафиксируем, что Иосиф Сталин был историческим персонажем, который, безусловно, ответственен за многочисленные жертвы, он действовал в конкретной исторической ситуации, а наука учит нас оценивать события с позиции времени, когда они совершались.
Тогда мы сможем понять, в чем конкретно состоит ответственность того или иного лица или института. И начнем уже вырабатывать чуть более спокойное отношение к собственному прошлому.
Уже понятно, что еще долгое время эпидемия будет неким фоновым рисунком, который все будут иметь в виду, этаким риском, который мы теперь будем учитывать в повседневной жизни. У государства появятся повод и возможность для того, чтобы внедрить новые меры контроля и надзора: контролировать иммунный статус людей, фиксировать его, в зависимости от него принимать дополнительные наблюдательные меры.
Интересно, что оно с этими возможностями будет делать дальше. Это один сюжет. Второй сюжет связан с выходом труда в онлайн-пространство. Понятно, что большое количество работников уже и до всякой эпидемии работали в дистанционном формате, и движение в эту сторону конечно было чувствительным, об этом пишут все исследователи труда.
Эта тенденция оказывала довольно сильное давление на границу между тем, что называется в исследованиях труда «работой» и «не работой», то есть рабочим и не рабочим временем. Сейчас это давление стало ещё сильнее, и понятно, что для большого количества людей, которые перешли в онлайн-режим, эта граница практически стёрлась, то есть у них теперь офис дома, и нет никакого способа различить пространство рабочее и пространство приватное, семейные отношения и отношения рабочие, то есть им приходится это всё как-то комбинировать. Символическая граница между работой и не работой в значительной степени сметена. И вопрос в том, как этот новый рынок труда будет регулироваться и удастся ли работникам оказывать сопротивление такому положению дел.
В третьем пункте, наверное, имеет смысл сказать про то, что сейчас обнажился кризис здравоохранения во множестве стран мира. Стало понятно, что общее направление реформы здравоохранения, которая имела место в большинстве стран и привела к резкому сокращению пропускных возможностей системы, что в результате перехода на страховую медицину произошло сокращение коечного фонда, потому что общая идея состояла в том, что лишнее мощности системе здравоохранения не нужны. Таким образом сформировалось то самое «узкое место»: когда мы получаем резкий рост запроса на медицинские услуги, система начинает не справляться во множестве стран. Для многих обществ стало очевидно, что со здравоохранением нужно что-то делать.
Запрос на построение более инклюзивной системы здравоохранения, системы с равным доступом к здравоохранению, существовал и до пандемии. И вот сейчас он по идее должен усилиться. Посмотрим, что произойдет, это тоже интригующий вопрос. Ну и, пожалуй, четвёртый сюжет, который имеет смысл отметить, это соотношение между государственными, надгосударственными и межгосударственными структурами.
Может показаться, что межгосударственные структуры начинают терпеть крах, и многие говорят в Евросоюзе, что реальным субъектом действия сейчас стало государство. На самом деле это не совсем так, или может быть даже совсем не так. Мы видим, что даже не межгосударственная, а надгосударственная организация сегодня играет очень большую роль. Скажем, Всемирная организация здравоохранения или международное медицинское научное сообщество, которое сегодня обменивается текстами в режиме онлайн, все ограничения на циркуляцию текстов сняты, и можно мгновенно получить доступ к исследованиям, которые проводились буквально вчера.
Статус транснациональных корпораций, которые сейчас станут основными агентами по выработке вакцин, усиливается, то есть мы имеем здесь некоторые изменения в соотношении сил между всеми этими агентами. Это тоже ещё один интересный вопрос. Как все эти вопросы разрешатся, думаю, пока еще рано говорить. Контрольные работы О том, кто насколько эффективен, можно будет судить чуть позже.
Да и тогда это будет сделать непросто, потому что ещё долгое время будем иметь дело с исследованиями, которые будут пытаться выявить реальный масштаб распространения проблемы, кто чего утаил, замолчал и так далее. Что касается ситуации в России на середину апреля, то мы видим некоторую смену тактики. Поначалу всё-таки у российского государства, российских администраторов, которые в общем-то не склонны полагаться на людей, на граждан, была попытка организовать некоторую солидарность и при помощи этих самых граждан, совместными усилиями, проблему решить. Я бы не сказал, что эта стратегия провалилась.
На мой взгляд, нет никаких оснований говорить о провале, но потом они испугались и решили действовать более стандартными для себя полицейскими мерами. Это видно по изменившийся риторике, по тому, что и на уровне Москвы, и на уровне федеральных министерств чиновники стали говорить, что раз вы не хотите по-хорошему, значит, будем с вами по-плохому, значит, вы сами во всем виноваты и так далее. То есть горожане виноваты, что не соблюдают режим, хотя, ещё раз скажу, никаких свидетельств этому нет. Индексы самоизоляции, в общем, серьёзно не менялись с момента введения первых ограничительных мер.
Понятно, что российские администраторы так устроены, они боятся очень сильно, и реакция на эту боязнь у них проявляется в виде усиления полицейского контроля. Сейчас они действуют по линии всё большей раскрутки этого полицейского контроля, тем самым, естественно, снижая кооперативность граждан. Потому что одно дело, когда тебя просят что-то сделать, объясняют, зачем это нужно сделать и рассчитывают на твою сознательность, а другое дело, когда тебя к чему-то принуждают, и не спрашивают тебя, хочешь ты это выполнять или не хочешь. Во втором случае, разумеется, ты будешь искать возможность не выполнять то, что считаешь неадекватным, избыточным или у тебя появляются дополнительные потребности.
Не секрет, что для многих людей сегодня в принципе стоит вопрос, каким образом им оставаться дома и иметь что-нибудь на пропитание. Эту систему, её действенность мы ещё будем оценивать в ближайшее время. Она уже даёт какие-то очевидные проколы типа чудовищного столпотворения в московском метро некоторое время назад.
Читайте также
- Про интервью с Григорием Юдиным и надежду — Блог Артема Краснова
- Социолог Григорий Юдин и Евгения Чирикова пополнили список иноагентов | RT на русском | Дзен
- Также в реестр внесены еще несколько человек и одна организация
- Социолог Юдин: Протестующие в России хотят предотвратить катастрофу | Время И Мир
- Григорий Юдин. Олаф Шольц в московском метро
Григорий Юдин
| Григорий Юдин Виктору Шкуренко: «Россия должна сыграть важную роль в сбалансировании Европы» | Также отмечается, что социолог распространял недостоверные сведения, направленные на формирование негативного образа Российской Федерации. |
| Товарищ Юдин, вы большой ученый..: verola — LiveJournal | Социолог и кандидат философских наук Григорий Юдин в гостях у "Грэма" объяснил, почему война Путина с НАТО неизбежна?00:00 – На связи Григорий Юдин;00:20 – Д. |
Григорий Борисович Юдин
Социолог Григорий Юдин внесен в реестр иностранных агентов за участие в создании и распространении материалов иноагентов и распространение фейков о России. Минюст России 19 января внес в реестр иностранных агентов социолога Григория Юдина, экоактивистку Евгению Чирикову, журналистку Лолу Тагаеву, смоленского политика Владислава Живицу, блогера Владислава Олейника, лекторий «Живое слово» и «Комитет ингушской. 27 июня в омском Конгресс-холле пройдет встреча с социологом, экспертом по общественному мнению и опросам Григорием Юдиным. Министерство юстиции включило в реестр иностранных агентов социолога Григория Юдина. Политический философ и социолог Григорий Юдин поделился своими наблюдениями о феномене «второй памяти».
Россия перестает быть социальным государством. Интервью социолога Григория Юдина
Главные новости о персоне Григорий Юдин на Будьте в курсе последних новостей: Минюст внес в реестр иноагентов блогера Дмитрия Потапенко и журналиста Максима Трудолюбова. Министерство юстиции пополнило реестр иностранных агентов, включив туда социолога Григория Юдина*, тверской лекторий "Живое слово"*, организацию "Комитет ингушской независимости"*, блогера Владислава Олейника*, шеф-редактора. Григория Юдина — кандидата философских наук, старшего научного сотрудника лаборатории экономико-социологических исследований Высшей школы экономики, профессора Московской Высшей школы социальных и экономических наук. Читайте и слушайте книги автора Григория Борисовича Юдина: доступно 6 книг, отзывы и цитаты. На Литрес вы можете скачать электронные и аудиокниги в удобном формате или читать онлайн.
Минюст признал иноагентами лекторий «Живое слово»* и социолога Григория Юдина*
Интервью социолога Григория Юдина Григорий ЮдинФонд Егора Гайдара. Григорий Борисович Юдин – известный российский социолог, который с первых дней российско-украинскго конфликта 2022 года участвует в акциях и критикует власть России. Социолога Григория Юдина включили в реестр иностранных агентов.
Григорий Юдин
В той степени, в которой они выдерживают давление, они показывают себя с неплохой стороны. Потому что они в себе содержат смысл того, что они делают. Ты не можешь быть медиком, или ученым, или учителем, или психологом без того, чтобы не принадлежать к этому сообществу. Поэтому в них содержатся мощные зачатки самоуправления.
На следующем этапе они смогут взять на себя массу полномочий, которые захватило себе государство. Например, большую часть того, что делает государство в области науки, нужно немедленно передать вниз, и ученые с этим справятся лучше. Такие сообщества пересобираются благодаря новым технологиям.
Сегодня больше не нужно съезжаться в один город, чтобы структурироваться и выбирать правление. Люди в повседневном режиме выстраивают сети, в которых затем коммуницируют. Некоторые коммунитарные структуры связаны с обменом информацией.
Классический пример — торренты. Они возникли как инструмент цеховой солидарности хакеров. Но потом они распространились за пределы хакерского мира как инструменты шеринга.
Делиться оказалось выгодно и удобно. И это создает особую экономику. И сегодня многие из нас участвуют в таких структурах.
Они помогают нам восполнять свои потребности в новой информации с помощью горизонтальных коммуникаций. Мой любимый пример — сервис SciHub, который создала Александра Элбакян. Он дает ученым бесплатный доступ к научным статьям.
Это стало катастрофой для издательств и других академических капиталистов, которые занимаются тем, что продают ученым тексты, которые для них написали другие ученые. На этом никто не получает никаких денег, кроме этих жутких посредников. В любом случае структуры, которые предлагают другой механизм коммуникаций, продолжают существовать и появляться.
Конечно, дальше в рамках конкуренции эти структуры пытаются «угнать». И в этом нет ничего страшного. Мы не ждем, когда коммунитарный принцип истребит все рыночные или государственные институты.
Политика баланса, о которой писал Поланьи, состоит в том, чтобы поддерживать компромисс между ними. В этом случае сообщества порождают все новые и новые интересные инициативы. Кроме того, коммунитарная традиция является ключевой именно для российской интеллектуальной и политической истории.
Именно из нее происходят главные русские политические идеи. Она связана с русским способом организации совместной жизни. Именно к этой традиции относятся и многие славянофилы, и Кропоткин, и Толстой, и многие другие.
SciHub сделала простая русская студентка, а не hi-tech корпорации. Может быть, мы не туда смотрим? Нужно вглядываться не в «консерваторов» и «ультраконсерваторов» наверху, а в тех, кто оказался на дне?
Может, решение в руках самых бедных, угнетенных, как говорили большевики, в руках «крестьян в солдатских шинелях»? Я думаю, вы правы в том, что не нужно ни на что закрывать глаза. Альтернатива, когда она дозреет, появится в нескольких местах одновременно.
Совершенно не обязательно, что альтернативу принесут какие-то хорошо одетые люди; они могут выглядеть очень по-разному. Но пока я не вижу никакой альтернативы ни в каких окопах, ни в каких низах. Давайте вспомним про одно из самых ярких недавних событий — мятеж Пригожина.
Он ведь пытался решать именно эту задачу: выстраивать альтернативу. И он начал ее формулировать одновременно на нескольких языках. На левопопулистском, консервативно-популистском и оппозиционно-патриотическом.
Особенно это хорошо видно в его последних стендапах перед мятежом. Многие из его речевых конструкций просто буквально повторяли риторику российских оппозиционеров. Он это рифмовал с другими запросами, просто игнорируя противоречия между ними.
Но чего-то своего, оригинального Пригожин не предложил, и в этом причина его провала. Так что я не думаю, что вопрос стоит так, как вы его ставите, что с фронта или откуда-то снизу идет какое-то обновление, запрос на него. Но я полагаю, что в момент, когда необходимость в такой альтернативе станет очевидной, слушать нужно будет разных людей.
Коалиции перемен могут сформироваться по-разному. Нам всем все время хочется найти какую-то ошибку, исправив которую можно все поменять. Это характерно для христианизированной культуры.
Она предполагает, что, обнаружив в себе «грех» и изменив ход действия, можно добиться искомых изменений — «спасения». Но в политике основная проблема не в наших ошибках, а в том, что просто не пришло время. Оно наступит, когда существующая конструкция будет признана и осознана как тупик.
Вместе с ее собственными «бунтарями» и «радикалами». Этот момент обязательно настанет. И к нему надо готовиться.
Искать идеологические ходы, которые могли бы позволить преодолеть эту ложную оппозицию между консерваторами и ультраконсерваторами, и искать слои, которые бы были готовы стать субъектом реализации этой новой идеологической позиции. Нынешняя ситуация непроста для переживания. Просто нет ничего, что каждый из нас неправильно делает, или чего-то такого, что сделать нужно, но никто об этом не догадался.
Как ни странно, отсутствие ошибки оказывается сложнее для индивидуального переживания. Из истории мы знаем, что созревание ситуации происходит очень неожиданно. Не существует способов разглядеть это созревание заранее?
Это правда. Ситуация тупика объективна, и осознание его неизбежно. Но мы не знаем, когда именно оно случится.
Накопление противоречий по мере того, как сам тупик отрицается, продолжается. Мы наблюдаем, как этот тупик сказывается на разных слоях, и фиксируем, к чему их это подталкивает. Все, что нам нужно — это внимательность, выдержка и умение ждать.
Это должно помочь. Одним из наиболее популярных терминов в социальных науках стал в последние годы «ресентимент». Вы им часто пользуетесь.
Он означает нечто вроде «обиды» и «зависти», которые заставляют людей поддерживать антидемократические политики. Мне кажется, что этот термин превратился в идеологическое клише. Оно как бы подрывает легитимность социального протеста, обвиняет бедное большинство в моральном «грехе».
Термин «ресентимент» появился в середине XIX века. Его трудно перевести на русский или даже английский язык. Но я бы сказал, что оптимальный перевод — «бессильная злоба».
Это важно: ресентимент находится на стыке между эмоцией и действием. Злоба — это эмоция.
После этого для присвоения статуса «иноагента» властям стало достаточно указать на «иностранное влияние», под которым находится новый фигурант списка. Это влияние в законе определяется как «предоставление иностранным источником лицу поддержки или оказания воздействия на лицо, в том числе путем принуждения, убеждения или иными способами». Помимо реестра иноагентов появился также реестр аффилированных с ними лиц. В него включают учредителей, руководителей или работников организаций-иноагентов и тех, кто занимался политической деятельностью и получал деньги от уже попавших в реестр иноагентов людей и организаций или принимал участие в их деятельности.
О нас Реклама Издание «Daily Storm» зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций Роскомнадзор 20. Сайт использует IP адреса, cookie и данные геолокации пользователей сайта, условия использования содержатся в Политике по защите персональных данных. Сообщения и материалы информационного издания Daily Storm зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций Роскомнадзор 20.
Ученые произвели цифры. Если бы они этого не сделали, то как им можно было бы верить? Авторитет опросов во многом покоится на предъявлении цифр. Раз цифры — значит, за ними стоит объективность. А раз объективность, то речь о явлении естественно-научного порядка. Это не просто объективация, а фетишизации общественного мнения. К нему относятся как к объективной реальности, которая лежит за окошком и ее можно померить термометром. С этой точки зрения параллель с естественно-научной объективацией человека в нейронауках уместна. Я вновь укажу на интеграцию поллов с big data. Зачем у людей что-то спрашивать, если можно подсоединить провода, залезть в мозг и спокойно и выяснить, что там происходит? Нейромаркетинг уже этим занимается, идут эксперименты. Что имеется в виду? Следует ли из этого, что полстерская установка задавать вопросы максимально нейтральным языком не работает? Есть набор методологических принципов, который абсолютно одинаков и для полстеров, и для социологов. Не надо задавать вопрос, на который ты сам знаешь ответ. Не нужно подталкивать к определенным ответам, и так далее. Для реализации этих принципов есть целый ряд инструментов, которые вполне работают, если пользоваться ими достаточно строго. Но даже если мы строго используем инструменты, которые поддерживают внутреннюю валидность исследования, нужно понимать, что любая коммуникация, любая тематизация перформативна. Она нечто задает и предопределяет. Это опасная иллюзия, что если мы задали вопросы в аккуратных формулировках, то тем самым получили объективное знание о реальности, которая гуляет сама по себе по улице. Нет, мы сами находимся в этой реальности и определяем то, о чем люди начинают думать, когда мы начинаем спрашивать о тех или иных вещах. Я ссылаюсь в книге на Джона Цаллера, который показывает, как люди отвечают на опросы. Что происходит, когда интервьюер задает респонденту вопрос? Можно предположить: человек слышит вопрос, понимает его именно так, как понимают создатели вопроса. Затем человек получает набор ответов — некоторый термометр, который он к себе прикладывает, — и выясняет свою температуру по данному конкретному вопросу. Но так не происходит. Когда мы задаем вопрос, то респондент не прикладывает к себе градусник. Ключевые слова, сам порядок слов в вопросе активирует определенные ассоциации. Слова запускают коммуникационный фрейм — то, что нужно говорить по этому поводу. Представьте себе, что вы находитесь на вечеринке, и кто-то вспоминает певицу Глюкозу. Что с вами произойдет? Неужели перед тем, как включиться в разговор, вы спросите себя: «Как я отношусь к этой певице? Она мне очень нравится, скорее нравится, скорее не нравится... Ничего подобного. Вам что-то придет в голову, и вы скажете: «А кстати, про Глюкозу... Естественно, если вечером ты смотрел Первый канал, то вопрос запускает некоторый дискурс, который начинает отвечать вместо тебя языком Первого канала. Когда интервьюер спрашивает тебя, как ты относишься к военной операции в Сирии, то сознание немедленно начинает перебирать: «Так, а что мы вообще знаем про эту Сирию... Все, после этого происходит коммуникация между полстером, который придумал анкету по заказу Кремля, и Первым каналом, который уже предложил на нее ответы по заказу того же Кремля. Интервьюер и респондент как будто исчезают из этой коммуникации, мы не видим их в цифрах — хотя самое интересное на самом деле происходит как раз между ними. Другой сигнал, другие ключевые слова и формы тематизации дают другой результат. Для этого публичная сфера должна строиться на плюрализме повесток, которые отражаются в опросах. Разнообразие повесток и тем создаст разнообразие политических реакций, даст голос большему количеству групп. Даже в стране с такой тяжело поврежденной публичной сферой, как США, есть разные полстеры, которые преследуют разные повестки и задают разные вопросы. В итоге мы получаем заметную пестроту суждений. Во-первых, схема «стимул —реакция», которую вы рисуете, значительно огрубляет представление об опросной коммуникации... Как вы верно замечаете, это язык Первого канала. Таким образом, сама методологическая нейтральность опросных формулировок оказывается языком власти. Ведь одно дело говорить о поправках, совсем другое — об обнулении президентских сроков. В борьбе за категоризацию побеждает властное определение. Мы можем даже на российском примере представить себе контргегемонный вопрос, который сохранит методологическую нейтральность. У нас и сейчас примеры, когда людей спрашивают: «Как вы относитесь к продлению президентских сроков Путина? Хотите ли вы, чтобы Владимир Путин оставался президентом после этого срока? Это правда, что нейтральность действительно работает на статус-кво. Однако это относится к тематизации: если мы «нейтрально» подходим к выбору проблем и берем те проблемы, что уже предложены, то мы избегаем вопроса о том, кто их туда положил. Однако если мы берем разные проблемы и разные методы, кстати , то исследование может быть как воспроизводящим гегемонию, так и подрывающим ее. Методологическая нейтральность необходима, чтобы исследование не превращалось в политическую борьбу. Наука — зона приостановки политических пристрастий. Принцип «ты обязан соблюдать внутреннюю валидность» должен соблюдаться вне зависимости от политических предпочтений исследователей. Кто соблюдает — решает исследовательское сообщество. Это то, на чем держится автономия исследовательского поля: если ты хочешь заниматься прямой пропагандой, то будь любезен пожертвовать символической властью науки. В итоге всем приходится искать баланс. Есть такое различение — я не большой его поклонник, но оно существует: референдум — это голосование с обязательной силой, а плебисцит — с консультативной. Если мы пользуемся этим различением, то у нас как раз плебисцит, а вовсе не пиночетовский референдум. Смысл плебисцита — в аккламации, т.