Агашина даже написала стихи «Не уезжай, Пономаренко» (как бы привлекая за образец старинное «Не уезжай ты, мой голубчик»). Впервые стихи Маргариты Агашиной я прочитала задолго до знакомства с ней. На стихах Маргариты Агашиной выросло не одно поколение.
Волгоградцы отметили день рождения поэтессы Маргариты Агашиной
| Маргарита Агашина: цитаты, афоризмы, высказывания и мысли великих и умных людей | МАРГАРИТА АГАШИНА ВТОРОЕ ФЕВРАЛЯ В свой срок – не поздно и не рано – придёт зима, замрёт земля. |
| Стихи Маргариты Агашиной на портале | Стихи Маргариты Агашиной, читать полное собрание творчества автора. |
Маргарита Агашина – Стихи о моём солдате (Поташова Валерия Евгеньевна)
Лидия 29. Даже ее и не самые лучшие стороны ярко показаны здесь. Ответить Е. Агашина 24. Пример супербредовой "биографии" М. Агашиной перед нами.
И мне казалось: всё не так, как надо, и гости торжествуют ни к чему, и Варя не забыла и не рада, и этот пир горой не потому, что вот вернулся он, отец ребятам и ей самой родной и дорогой. А потому, что он давно когда-то ушёл от Вари к женщине другой. Я всё ждала, что Варя гордо встанет, по-царски сложит руки на груди, сверкнёт глазами, прямо в душу глянет и, как чужому, скажет: - Уходи! Но Варя всё сидела с мужем рядом, на всех смотрела просто и светло, таким спокойным, всё простившим взглядом, как будто впрямь: что было - то прошло. И танцевала, стулья раздвигая, как будто и не плакала она, как в этот вечер плачет та, другая, вторая надоевшая жена. Как будто за окном не воет ветер, ломая молодые деревца… А у неё, у той, остались дети, как Варины когда-то, без отца. А он - отец - сидит спиной к комоду, с гостями шутит, чокается, ест. И Варя, может, год или полгода ему на этот раз не надоест. Она по старой, памятной привычке, худой носок натянет на грибок, а под подушку мужа сунет спички и папирос дешёвых коробок. Припомнит всё, что было дорогого в те давние счастливые года. И всем вокруг покажется, что снова в семье у Вари - счастье, как тогда. И муж решит: «Забыла про обиду! Что ж, она у всех в крови…» А Варя просто не покажет виду, что в этом доме больше нет любви. Не знаю, может быть, она вернётся, любовь, которой Варя так ждала. Не потому ли радостно поётся у праздничного шумного стола? И кто-то, криком песню заглушая, какой-то тост провозглашает вновь… И Варя долго пляшет, провожая свою большую первую любовь. Как ни ищи - ты их не встретишь в лесах заволжской стороны, и, говорят, деревья эти издалека принесены. А было так: война когда-то была на волжском берегу. На перекрёстке три солдата сидели рядом на снегу. Стоял январь. И ветер хлёсткий позёмку в кольца завивал. Горел костер на перекрёстке - солдатам руки согревал. Что будет бой - солдаты знали. И перед боем с полчаса они, наверно, вспоминали свои далёкие леса. Потом был бой… И три солдата навек остались на снегу. Но перекрёсток Сталинграда они не отдали врагу. И вот теперь на перекрёстке, на месте гибели солдат, стоят каштаны и берёзки, и ели стройные стоят. Шумят нездешними листами, дождём умытые с утра, и обжигают нашу память огнём солдатского костра. Только вот дождусь парома, а потом - перевезут, и останется до дома только несколько минут. Я пойду, шаги считая, а навстречу мне - кусты и поляна, золотая от куриной слепоты. Косит сено «Новый Север» - чуть не к небу ставят стог. Кормовой лиловый клевер брызнул мёдом из-под ног. А за клевером - канава, и над нею, в полутьме, тётка Марья из райздрава вяжет веники к зиме. Улыбнулась, как бывало, вся седая, как была… Словно век не уезжала я из этого села! Сентябри в народе грустно бабьим летом нарекли. Только что ж это такое: лишь машины замолчат, до рассвета над рекою не смолкает смех девчат! Видно, весело живут - платья гладят, кудри вьют, по уплясанной поляне туфли-лодочки плывут. А уж песню запоют - ива склонится к ручью, дрогнет старая берёза: вспомнит молодость свою. Выйдет на небо луна, но не знает и она: то ли это бабье лето, то ли девичья весна! Осенью всегда бывает грустно, даже если не о чем грустить. Подойду к красавице рябине, руку ей на шею положу, по какой, единственной, причине я грущу сегодня, расскажу… Мой упрямый, я тебя прошу: ты прости мне эти разговоры. Я всегда молчу про наши ссоры - сору из избы не выношу. А сейчас никто ведь не узнает. Зиму всю рябина смотрит сны, и она, красавица лесная, мой рассказ забудет до весны. Только пусть его подхватит ветер, или даже сразу все ветра: много ведь людей на белом свете ссорятся, как мы с тобой вчера. Пусть же ветры возле них повьются, им расскажут наш вчерашний спор. А они - над нами посмеются и всю жизнь не ссорятся с тех пор! Как в домах - больным, по уговору - береглась последняя трава, и сухую липовую кору, скрежеща, мололи жернова. Но запомню: проливные грозы, золочёный колос у плеча, длинные, скрипучие обозы в бубенцах и лентах кумача; и вчера, увидя море хлеба, на колени став у поля ржи, на голос, поднявши руки в небо, плакала старуха у межи. Тонко-тонко, гибко-гибко никнут вётлы над прудами… Даже первая ошибка забывается с годами. Я об этом не жалела, что вчера тебя встречая, ничего не замечая, я в глаза твои смотрела долго-долго, много-много. А теперь ресницы - вниз… Даже узкая дорога может на две разойтись. И на том берегу, до которого им не доплыть, буду снова одна до утра, дотемна по некошеным травам бродить. Возле старой ольхи, где молчат лопухи, плечи скроются в мокрой траве. И твои, и мои, и чужие стихи перепутаются в голове. Я пою про цветы, потому что и ты на каком-нибудь дальнем лугу ходишь, песней звеня. И напрасно меня ждут на том, на другом, берегу! Никогда не узнает никто, что сегодня почудилось мне. Никому не скажу про беду или, может быть, радость мою. Я любимое платье найду и любимую песню спою. Заплету по-другому косу, распущу на виске завиток… И куда-нибудь прочь отнесу задохнувшийся пылью цветок. Маргарита Агашина родилась в деревне Бор Ярославской области. Детство поэтессы прошло на фактории «Стрелка» на севере Красноярского края. Отец поэтессы был по профессии врач, по роду своей деятельности ему приходилось кочевать по тайге вместе с эвенками-охотниками. Мать Маргариты учила эвенкийских детей в школе. В начале 1930-х семья Агашиных перебралась в город Тейково, Ивановской области. Окончила школу в 1942 году на здании школы сейчас установлена мемориальная доска. После окончания школы поступила в Московский институт цветных металлов и золота, но, не окончив второго курса, ушла в Литературный институт им. Училась на семинарах у В. Звягинцевой, В. После окончания Литинститута с 1951 года жила в Волгограде. Здесь она прожила до конца своей жизни, основную часть своего творчества посвятив городу на Волге, который стал для неё по-настоящему родным. В 1952 за поэму «Моё слово» принята в Союз Писателей. Настоящая известность к Маргарите Агашиной пришла после исполнения Людмилой Зыкиной песни «Растёт в Волгограде берёзка» на её стихи. Автор 36 сборников. Её стихи стали песнями: «Растёт в Волгограде берёзка» , «Солдату Сталинграда» «Ты же выжил солдат» , «Подари мне платок» , «А где мне взять такую песню» , «Что было, то было». Награждена орденом Трудового Красного знамени. Почётный гражданин города героя-Волгограда. Агашина - первый лауреат Всероссийской литературной премии «Сталинград», учреждённой Союзом писателей России, Волгоградской областной администрацией и Волгоградской писательской организацией 1996. Маргарита Агашина скончалась в 1999 году в возрасте 75 лет. Похоронена на Центральном Димитриевском кладбище Волгограда. Печаталась как поэт с 1949 года. Основная часть творчества поэтессы посвящена Волгограду, его славной истории. Всего поэтесса выпустила 37 сборников стихов в издательствах Москвы и Волгограда. Многие стихи были положены на музыку и стали известными песнями. Маргарита Агашина - о себе Я родилась 29 февраля 1924 года в Ярославле. У нас, на левом берегу Волги, не было высоких городских зданий. Деревянные домики с палисадниками, со скамеечками у ворот, дворы, заросшие густой муравой, - раздолье ребятишкам. Отец мой тогда ещё учился в медицинском институте в Ленинграде. Мама работала, каждое утро уезжала за Волгу на маленьком пароходике «Пчёлка». Помню первую песню, которую услышала: я лет до трёх без песен не засыпала, и вот бабушка, не имевшая никакого музыкального слуха, укачивала меня одной-единственной песней: Всё платочки приносила, Одна шаль осталася.
Припомнит всё, что было дорогого в те давние счастливые года. И всем вокруг покажется, что снова в семье у Вари — счастье, как тогда. И муж решит: «Забыла про обиду! Что ж, она у всех в крови…» А Варя просто не покажет виду, что в этом доме больше нет любви. Не знаю, может быть, она вернётся, любовь, которой Варя так ждала.
На мой день рождения, в ледяном декабре, Агашина приносила в мастерскую тщательно укутанный, горячий — только что из духовочки! Последний такой был на нашу с Мишей золотую свадьбу. Так и остался мне на память шерстяной, в голубую с синим клетку, старенький платок, в который пирог был завёрнут. Мы подолгу могли не видеться. Но время от времени — через незначительные, как будто бы, предметы — посылали друг другу знак. Когда у меня родилась вторая дочь, Агашина принесла в роддом хохломскую вазочку. Она у меня до сих пор хранится в мастерской. В вазе этой были васильки и ромашки: «Пусть растет в такой же простой красоте», - написала Рита. А тем летом, когда Марине уже исполнилось четыре, и мы жили в дачном домике за Волгой, на Бакалде, - придумала и осуществила сверхнеобычное поздравление. С утра мы с дочкой ушли гулять, а когда вернулись, на пороге нас поджидали четыре резиновые надувные зверушки — по тем временам, редкость и радость. Догадаться, кто её нам доставил, было нетрудно. И ей в подобных случаях не требовалась подсказка. Как-то мы были в очередной размолвке, и в день рождения Маргариты я оставила один-единственный цветок в ручке входной двери её квартиры на Аллее Героев. Вечером она звонит: «Я поняла, Надя, - это ты…»Вспоминаю, как мы с ней впервые встретились. Только что открылся книжный магазин на улице Мира — первый в Сталинграде роскошный магазин, где можно купить любую книгу бешеный бум собирательства личных библиотек и книжный дефицит только предстояли! Реденькой цепочкой стоит очередь в кассу, а по всему залу гулко бегает девчонка лет трех, и мать — это была Маргарита - никак не может ее урезонить. Познакомилась мы чуть позже — и на всю жизнь. В первой её сталинградской квартире — на улице Советской — собирались интересные люди. И сама Агашина была искуснейшей рассказчицей — слушали её, как заворожённые. Она умела обыграть любую деталь, ярко преподнести эпизод, спародировать общих знакомых. По существу, её устные рассказы были шедеврами, и ей все говорили: записывай то, что ты так легко рассыпаешь вокруг! Не знаю, может быть, она и писала такую книгу. Работала — ночью. И это не случайно. Её творческое начало было спрятано ото всех глубоко внутри. Втроём они составляли замечательный групповой портрет, как бы дополняя друг друга: Окунев, витающий где-то в заоблачных высях, Сухов — отрешённый, с иконописными глазами, и Агашина — совсем непростая, но такая земная, своя. Как-то я ей написала: «Белла Ахмадулина — ах-ах-ах! Софья Губайдулина — о-о-о! Похожее чувство выразила и актриса Юля Фридман, оставившая на подаренной Маргарите книге такую надпись: «Ни в стихах, ни в жизни не накрашенной Маргарите Константиновне Агашиной! Году в 58-м Маргарита перевезла к себе из костромской деревни родителей и бабушку, которую у них было принято называть - бабок, бабочек. И хочется мне о ней сказать особо. Прожила бабок до 99 лет. Была одноглаза, и в семье существовало предание-убеждённость, что глаза она лишилась во искупление греха своего мужа сама-то была — ангел! Будучи на службе в царской армии, Ритин дед выбил глаз подчинённому солдату, который предрёк: за око — потеряешь два ока. Так оно и вышло. Бабочек лишилась глаза, когда колола дрова, — лучина отлетела, а позже потерял глаз и её сын… Каким ласковым светом была она в этой семье! Так и вижу, как мягко идёт по квартире, говорит глуховатым, грудным голосом. Наверное, оттуда и Маргаритин голос — певучий, глубокий. Она всё звала меня в свою новую, за полтора года до ухода полученную, квартиру: «Ну, не хочешь на новоселье, - приходи на девичник…» Но я не могла себя заставить переступить порог её другого обиталища: срослась она у меня с домом 3, квартирой 3 на Аллее Героев. В последние годы мы чаще перезванивались, чем виделись, хотя я каждый день ходила мимо её окон в мастерскую. В трубке — голос молодой-молодой Агашиной. Только вначале скажет: «Ой, Надя…» - и вздохнёт тяжко-тяжко. Увидев её в гробу, Маргарита Смирнова, хороший наш художник, сказала: «Боже мой, я не знала, что Агашина так красива». Действительно, за толстыми стёклами очков прятались огромные глаза, прекрасные и беспомощные. Пророчески звучат теперь её строчки «…в тепле замерзаю, а в стужу горю»: в невыносимо знойное лето она замёрзла. И горела, горела в любую стужу. К слову пришлось, я ей и говорю: - Я сочинила эпитафию на свою могилу — хочешь, прочту?.. Наконец-то мы старушкууложили, блин, на стружку. Без подушки обойдётся,с того света не вернется… и т. Она посмеялась и говорит совсем по-девичьи: - Дай списать! А вот это, предназначавшееся именно Агашиной, написанное мною еще в 1985 году, я прочитать ей так и не успела. Простим друг друга у порога —недолог путь. Мы были молоды и строги к чужим ошибкам — позабудь. Уж недочтёмся многих. Кружится жёлтый лист,к ногам моим ложитсяи тянет вниз. Когда возвращаюсь мыслями к Великой Отечественной, к Сталинградской битве, тут же в сознании всплывают стихи поэтессы, которая, как никто другой, увековечила в нашей памяти образ героического, несломленного. А песня "Солдату Сталинграда", на мой взгляд, и вовсе может считаться духовны гимном советского солдата.
Поэтическая минутка с Маргаритой Агашиной
Все стихотворения Маргариты Агашиной на одной странице: читайте лучшие и самые известные произведения поэтессы. Избранные стихотворения известной российской поэтессы Агашиной Маргариты Константиновны. Избранные стихотворения известной российской поэтессы Агашиной Маргариты Константиновны. 4 августа 1999) - известная российская поэтесса, автор текста многих известных песен. Волгоградцы поделились воспоминаниями о Маргарите Агашиной в канун 100-летия со дня ее рождения.
«ВОЛГОГРАДСКАЯ БЕРЁЗКА»
В любых обстоятельствах, невзирая на лица, она без обиняков скажет свое мнение о чем бы и о ком бы то ни было, в крайнем случае — красноречиво промолчит. Жила Маргарита Агашина на Аллее Героев. Там, где у Вечного огня, с автоматами на груди, еще недавно стояли мальчишки Волгограда. И в первую очередь — к тому, чтобы сверять свою жизнь с высокими заветами тех, во имя которых горит этот Вечный огонь. К тому, чтобы отблеск этого огня не угасал ни в душе поэта, ни на страницах его произведений.
К тому, чтобы пронести до конца жизни в нетленности идеал Правды, Добра, Достоинства, Чести. Не верьте тем, кто скажет надо мною Высокие надгробные слова! Какой была — а я была иною — Сама скажу, покуда я жива. А я — как все: и плакала и пела, Стыдилась плакать и любила петь.
А я гораздо больше не успела, Чем было мне доверено успеть. Я жизнь люблю. Я и прощаюсь с нею, Ищу дорог и радуюсь весне!
Я помню: самолеты ясным летом к советскому летели рубежу. Мне очень трудно вспоминать об этом, но я тебе об этом расскажу. В эту первую ночь и не думала я, сколько будет ночей и воды утечет. А напротив в окне наклонились друзья, до утра, до рассвета готовя зачет. Этой ночью такая была тишина, что, казалось, ко мне наклонилась едва и стоит за спиной вся большая страна, чтоб услышать, какие ты скажешь слова. Я немало увижу, узнаю, пройду, но — о чем мне ни думать и где мне ни быть, — эту ночь и рассвет в институтском саду мне, как клятву на верность, всю жизнь не забыть! И какого, и где ни найдешь ты коня, и в какой ты ни прыгнешь вагон на ходу, ты уснешь, ты проснешься — увидишь меня. Мне казалось: вся радость, что есть на земле, с этих пор поселилась у нас. Мне казалось: тебе только я и нужна, без меня ты не выживешь дня. И вставало огромное слово «жена» и краснеть заставляло меня. Ты меня учила многому: выдержанной медленной мечте, ласковому, бережному, строгому, полевой горячей широте. Ты учила первые, кривые выводить каракули-слова и иглой неопытной впервые вить узор стебельчатого шва; мокрый невод высушить у речки, печь картошку в россыпях золы и белить бока широкой печки, дожелта выскабливать полы; и не унывать, когда устанешь; и встречать без слез, без суеты эшелоны с красными крестами и стирать кровавые бинты. Мама, мама! Радость и кручина! Детские далекие мечты! Почему, зачем чужой мужчина стал дороже и родней, чем ты? Мама, что же ты не научила в свой нелегкий материнский век, что придет совсем чужой мужчина, дорогой, любимый человек? Я к нему в любой ненастный вечер выбегу, и рада, и горда, как к тебе, единственной, навстречу я не выбегала никогда. Выбегу то тихой, молчаливой, то веселой песнею звеня. И такой богатой и счастливой даже ты не видела меня! Мы тогда вставали до рассвета, с книгами просиживали дни. Мама в письмах нас к себе звала: «Мы одни-то стосковались за год. Будет много ягод: от цветов вся вырубка бела. А ромашек сколько! К свадьбе, кстати! Я уж вас дождаться не могу. Рыжики соленые для зятя в погребе соседском берегу. Все считаю по календарю, скоро ли там кончатся зачеты. Приезжайте, браги наварю; скоро меду будут полны соты…» И смеялся кто-то из подруг: — Только эту сессию нам сдать бы, целым общежитием на свадьбу к вам тогда закатимся! И вдруг… 4 Не рвали цветов по оврагу, не брали на пасеке мед, ржаную тяжелую брагу не ставили стынуть на лед. Ни дома в узорной ограде, захлестнутой зеленью лоз, ни свадебных песен, ни свадеб и не было, и не ждалось. Машины с грохочущим ревом, с фашистским крестом на крыле, и первые бомбы над Львовом, и первая кровь на земле. В это утро ты свернул в рулоны неоконченные чертежи. Начал готовальню убирать и, как бы запоминая что-то, медленно закрыл свою тетрадь с надписью «Дипломная работа». Взял какой-то сверток, подошел, отдал мне его, заулыбался. Ярко-красный пионерский галстук из бумаги выскользнул на стол. Я, не понимая ничего: — Для чего это? И добавил радостно: — Для сына… И сразу — вечер, темная Москва, платформы Белорусского вокзала. Как я искала нужные слова, которые я так и не сказала! Как я хотела, чтобы ты узнал, что самое желанное на свете — опять скорей прийти на тот вокзал, чтобы тебя, вернувшегося, встретить! Состав ушел. Вокруг меня стояли подруги, институтские друзья… А мне казалось, что на всем вокзале, на всей земле одна осталась я. Бомбежки и тревоги. Мужья на фронте.
Вы - по плечу, хоть с вами тяжело. Но есть ещё помужественней что-то, что не на плечи - на сердце легло. Когда непросто женщине живётся, когда она одна растит ребят и не перебивается, а бьётся, ей - «Будь мужчиной! А как надоедает «быть мужчиной»! Не охнуть, не поплакать, не приврать, не обращать вниманья на морщины и платья подешевле выбирать.
Те, кто лично знал, Маргариту Агашину, помнят ее как тихого, очень скромного человека. У нее была непростая судьба. Кажется, что каждую строчку своих стихов она прожила лично. А мудрость Маргариты Агашиной, пожалуй, вне времени. Я вспоминаю свои годы, мне никогда не жилось легко, но все равно было прекрасно», — отметила Маргарита Агашина. Смотрим «Вести. Волгоград»: smotrim.
СТИХОТВОРЕНИЕ ДНЯ - МАРГАРИТА АГАШИНА
Posted in Маргарита Агашина, tagged Маргарита Агашина, стихи on 26.02.2010| Leave a Comment». Автобиографические стихи Агашиной. Стихи о поэтических чтениях. Стихи советской поэтессы. Вдовья песня. Маргарита Агашина. Годы, как ласточки, мчатся. Маргарита Константиновна Агашина – одна из самых светлых, почитаемых поэтов земли волгоградской. Настоящая известность пришла к Маргарите Агашиной после исполнения Людмилой Зыкиной песни «Растёт в Волгограде берёзка» на ее стихи. Второе февраля — Агашина Маргарита, читать стих на сайте [HOST]. Маргарита Константиновна Агашина (1924 -1999) – поэт не только нашей родной волгоградской земли, но и необъятной России. 29 февраля почитатели творчества Маргариты Агашиной по всей стране отметят 100-летие волгоградской поэтессы.
Волгоградцы отметили день рождения поэтессы Маргариты Агашиной
1999) * * *Когда непросто женщине живётся —одна живёт, одна растит ребят —и не перебивается, а бьётся, —«Мужской характер», — люди почему та женщина не рада?Не деньги ведь, не дача, не тряпьё —два гордых слова, чем бы не. Стихи Маргариты Агашиной по темам: Война Дружба Женщина Любовь Свобода Судьба Времена года Жизнь Лето Мама Мужчина Одиночество Осень Природа Птицы Смерть Смысл жизни. Представляем вашему вниманию лучшие стихи Маргариты Агашиной. Агашина Маргарита — Стихи и песни (стихи чит. автор) 40:20.
Откройте свой Мир!
После окончания Литинститута с 1951 года жила в Волгограде. В 1952 за поэму «Моё слово» принята в Союз Писателей. В центре лирики Агашиной — женщина с неудавшейся судьбой. Сама она имела такую же, одна растила дочь и сына. Очень дорожила Маргарита Агашина тем, что личные, трепетные её стихи и песни близки и до слез понятны женщинам разной бабьей доли. Автор 36 сборников.
Показать все... Сборник поэзии Маргариты Агашиной. Агашина Маргарита - русский поэт написавший стихи на разные темы: о войне, о дружбе, о женщине, о любви, о свободе, о судьбе, о временах года, о жизни, о лете, о маме, о мужчине, о одиночестве, о осени, о природе, о птицах, о смерти и смысле жизни.
Сборник поэзии Маргариты Агашиной. Агашина Маргарита - русский поэт написавший стихи на разные темы: о войне, о дружбе, о женщине, о любви, о свободе, о судьбе, о временах года, о жизни, о лете, о маме, о мужчине, о одиночестве, о осени, о природе, о птицах, о смерти и смысле жизни. На сайте размещены все стихотворения Маргариты Агашиной, разделенные по темам и типу.
Оно было придумано и впервые использовано поэтом Востоковым А. Из архивов русской поэзии А. Пушкин помнил себя с 4 лет. Он несколько раз рассказывал о том, как однажды на прогулке заметил как колышется земля и дрожат колонны, а последнее землетрясение в Москве было зафиксировано как раз в 1803 году. И, кстати, примерно, в то же время произошла первая встреча с Пушкина с императором — маленький Саша чуть было не попал под копыта коня Александра I, который тоже выехал на прогулку.
Легенда Волгограда Маргарита Агашина
Второе февраля — Агашина Маргарита, читать стих на сайте [HOST]. Маргарита Константиновна Агашина (1924 -1999) – поэт не только нашей родной волгоградской земли, но и необъятной России. «как ромашек на лугу». МАРГАРИТА АГАШИНА ВТОРОЕ ФЕВРАЛЯ В свой срок – не поздно и не рано – придёт зима, замрёт земля.
В 80-е Маргарита Агашина посвятила «ВП» стихи
| Маргарита Агашина - Все Стихи | Главная» Новости» Стихотворение 2 февраля маргарита агашина. |
| Маргарита Агашина | Стихи известной поэтессы Маргариты Агашиной – это удивительная красота, теплый лиризм и родниковая чистота. |
Стихи Маргариты Агашиной
В школу, в которой он тогда учился, как-то пришли почитать ее ученикам свои стихи некие два волгоградских поэта. Они спросили также у школьников, есть ли среди них те, кто пишет стихи? Вызвался юный Володя Овчинцев. Гости посоветовали ему прийти в кружок молодых поэтов, действовавший тогда при волгоградском городском Доме пионеров. Вела этот кружок Маргарита Агашина. С тех пор вплоть до кончины Маргариты Константиновны Овчинцев и Агашина шли по жизни рука об руку. Даже когда Владимир на три с лишним года покинул родной город, будучи призван на службу в армию, переписывался с Маргаритой Константиновной. У нее был могучий характер.
Что-то от этого ее характера передавалось и нам, тем, кто был тогда рядом с ней. Многим она помогла в этой жизни. В том числе — и мне. Если бы не она, вряд ли я стал известным поэтом. Послушав несколько моих стихов, к примеру, она мне посоветовала песни сочинять.
Дед по матери - Иван Большаков, по деревенскому прозвищу Ванька Мороз, был весёлым, лихим парнем.
Отслужив службу в царской армии, он вернулся в родные места только затем, чтобы жениться, и сразу уехал в Москву. Бабушка, кстати, говаривала, вспоминая: «Я и замуж-то вышла не за Ваньку Мороза, а за Москву». Дед служил дворником, рассыльным, кондуктором на железной дороге. Однажды, получив новую форму, на изнанке фуражки он написал: «Не тронь, дурашка, - не твоя фуражка! Детей было восемь, и на всех одни валенки. Я думаю: вот от той озорной фуражки и от печальной этой подковы и пошла моя судьба.
Дед Иван в своё время всеми правдами и неправдами сумел добиться, чтобы его дочь - моя мама - бесплатно окончила гимназию и стала учительницей. Отец же, врач, получил высшее образование один из всех своих сестёр и братьев и, конечно, при Советской власти. Он прошёл в своей жизни четыре войны: рядовым солдатом - гражданскую, был ранен в 19-м году в местечке Гнилой Мост под Витебском, потом, уже военным хирургом, финскую и Отечественную - от июля 41-го и до окончания войны с Японией. Привольное было у меня детство, хоть и в городе я родилась. Каждое лето ездили мы в Бор. И как же всё это помнится!
Воблой и рогожей пахли пристани, на Бабайках покупали нам землянику - от неё белое молоко в тарелке становилось то голубым, то розовым. Пароходик шлёпал колёсами; у берегов, по колено в воде, стояли коровы - белые морды, чёрные очки. А там - Красный Профинтерн, четыре версты до Бора. Отцовский дом, огород, чёрная баня, за огородом луг - ромашка, иван-да-марья, колокольчики, а по лугу - речка Ешка, полтора метра шириной… Потом мы перебрались на Среднюю Волгу, в теперешнюю Пензенскую область. И опять рядом красота: поляны незабудок, дубовые леса и осинники, полные грибов, заросли папоротника, а в них, под каждым кружевным листом, земляника, - не ягодка-две, а сразу пригоршню наберёшь. Затем жили мы далеко в Сибири, в тайге, в центре Эвенкийского национального округа, на фактории Стрелка Чуни.
Отец зиму и лето кочевал по тайге с охотниками и оленеводами. Мама учила эвенкийских ребят в первой, только что открытой, школе. Над входом в школу - там, где теперь обычное «Добро пожаловать! Запомнились наши дороги - зимой, на оленях через всю тайгу, от Стрелки до Туры. Ехали недели. Везли мешки мороженых пельменей.
Ночевали в палатке. В те детские годы много я видела красоты - и среднерусской, и северной, таёжной. И люди рядом были прекрасные - простые, добрые, верные. Твёрдо знаю: там, на Севере, я впервые была счастлива оттого, что все были вместе. Всё это и сейчас помню. Но как-то так шла судьба и складывался характер, что не вся эта разная, счастливая, щедрая красота и даже не экзотика толкнули к первым стихам.
Первые, серьёзные по чувству, стихи написала я, когда отец вернулся с Финской войны. Стихи были об этом. Их напечатали в областной пионерской газете и даже грамоту какую-то мне за них прислали. Это произошло уже в маленьком городе Тейкове Ивановской области, где я кончала среднюю школу, и где нашу семью застала Великая Отечественная война… Сначала мы проводили на фронт отца и учителей. Потом ребят-старшеклассников. Я окончила курсы сандружинниц и работала в госпитале.
Училась в девятом классе в третью, вечернюю, смену. В Тейкове и окрестных лесах и сёлах стояли тогда, как и везде, воинские части. В каждом тейковском доме жили лётчики и десантники. И, конечно, у каждой тейковской девчонки был свой десантник. Они приходили к нам на школьные вечера, а мы - к ним в землянки, в пригородный лес, с самодеятельными концертами. И я читала свои стихи: Когда штурвал сожмёт рука пилота, окутав поле дымкой голубой, вас унесут стальные самолёты в далёкий путь, в суровый трудный бой… О поэтических достоинствах стихов лучше промолчать.
Но мне в последующей жизни довелось выступать, пожалуй, больше, чем надо. И ни одна аудитория не принимала меня так горячо. К этому времени я уже знала, что есть в Москве Литературный институт, и, конечно, мечтала в нём учиться. Но шла война, и вызов в Москву давали только технические вузы. Мне было всё равно - какой технический, и я выбрала просто институт с красивым названием: Институт цветных металлов и золота. Два года училась на горном факультете, сдавала с грехом пополам всякие технические сложности вроде сопромата и теоретической механики, но весной 45-го, не окончив второго курса, ушла в Литературный институт имени Горького.
Нас на курсе числилось двенадцать человек, и только один был прозаиком - остальные писали стихи! Сначала я попала в семинар Веры Звягинцевой. Был такой «девичий» семинар, который как-то тихо, сам по себе, распался. Меня вызвали на творческую кафедру и предложили - на выбор - два семинара: Михаила Светлова и Владимира Луговского. Светлова я, конечно, знала - «Гренаду» , «Рабфаковку» , «Двадцать лет спустя». Боже мой, я - к Светлову?..
И я не сказала, а выдохнула: - Уж лучше к Луговскому! Словно это было меньше, проще, чем Светлов. Но я тогда просто не знала ни стихов, ни даже имени Луговского. Владимир Александрович Луговской - это было то, что нужно моему характеру, моей вечной застенчивости. На его шумных семинарах, где доброжелательные, но безжалостные собратья по перу громили друг друга, не выбирая выражений, особенно доставалось авторам «тихих» стихов. А тише меня была только Танечка Сырыщева.
Владимир Александрович сам читал наши тихие стихи, громко читал. И подчёркивал голосом то, что этого заслуживало. Много раз потом, после института, я встречала его в Центральном доме литераторов, в издательствах. Каждый раз замирала, как на семинарах. И так ни разу и не сказала, как я ему тогда была благодарна. Да и только ли ему?..
Нас учили лучшие профессора Московского университета. Конечно, это было счастье! И единственное, о чём я всю жизнь жалею, это то, что большую половину этого счастья я пропустила мимо ушей: я никогда не была прилежной ученицей. Но - общежитие! Этот послевоенный холодный, голодный полуподвал знаменитого дома Герцена, где круглые сутки, в будни и в праздники - на подоконниках, в углах, на лестнице, за столами - громко и вдохновенно, не сомневаясь в своём божьем даре, молодые восторженные личности читали, подвывая, свои стихи, - это был ещё один институт! Добровольные слушатели тут же громили только что рождённый шедевр, и ты отходил, убитый, думая о том, что у тебя не так, и что же тебе делать дальше.
Да, это была великая школа. И пройти её было не так легко… Первое доброе слово от институтских ребят - такое долгожданное и строгое - я услышала осенью 1947 года на нашем традиционном вечере одного стихотворения. Я читала тогда «Хлеб 47-го». Конечно же, памятна и дорога по-светловски неповторимая похвала, несколькими годами позже данная Михаилом Аркадьевичем двум моим стихотворениям: - Всегда пишите «Варю» и «Юрку»! И я буду вас нежно любить и подавать вам пальто… В 1950 году я окончила институт. Дипломная работа - поэма «Моё слово» - получила отличную оценку и в 51-м была напечатана в журнале «Октябрь».
Тогда же её перевели в Болгарии, а потом в Корее. За эту поэму в 1952 году меня приняли в Союз писателей. И до сих пор получаю добрые письма читателей об этой своей первой, по сути, работе и удаче. С 1951 года я живу в Волгограде. Его судьба, его люди, его матери и вдовы, его стройки, дороги, его необъятные, нелёгкие поля - всё это учило и учит меня жить, быть там, где все, горевать и радоваться вместе со всеми, не жалеть себя, оставаться самой собой. Благодарю судьбу за все годы, прожитые в этом городе, дорогом и любимом.
За все, выпавшие мне, встречи. За все добрые слова, сказанные мне моими земляками. А может быть, и совсем не писала. Маргарита Агашина. В 1950 окончила Литературный институт им. В 1949 опубликовала первые стихи, в 1951 - поэму «Моё слово» - лирический монолог матери, осуждающей войну.
Не деньги ведь, не дача, не тряпьё — два гордых слова, чем бы не награда за тихое достоинство её? И почему всё горестней с годами два этих слова в сутолоке дня, как две моих единственных медали, побрякивают около меня?.. Ах, мне ли докопаться до причины! С какой беды, в какой неверный час они забыли, что они — мужчины, и принимают милости от нас? Я не о вас, Работа и Забота!
Да и быт свой не прятала за семью дверями, хотя приглашение в дом к Агашиной мы считали чуть ли не наградой. Доводилось и мне гостевать в ее трехкомнатной квартире, вкушая на кухне так считалось интимнее, доверительнее изумительные пирожки и вкуснейший крестьянский холодец с «лажей». Назвал ее так сын Маргариты Константиновны Витя Агашин. С тех пор в нашем обиходе домашняя аджика зовется «лажей», добавляя еще теплинку воспоминания о ней. В качестве фирменного напитка Маргарита Константиновна неизменно ставила на стол хрустальный графин с водкой, настоенной на апельсиновых корочках. Доверительно говорила: «Урин любил, чтобы к его приезду была запасена «апельсиновая водочка» именно в этом графине». На пятидесятилетие Василия Макеева Агашина подарила свой заветный графин мне со словами: «Таня, я хочу, чтобы графин был в вашем доме и чтобы он не пустовал к Васиной радости». Увы, увы… графин чаще пустует, чем наполняется — Вася нетерпелив, апельсиновый изыск не для казачьей натуры! В доме Агашиной я изумлялась огромному количеству любопытных сувениров и аскетизму обихода. Узкая тахта под клетчатым пледом стояла боком к книжному стеллажу, на котором лицевой стороной красовались книги любимых ею волгоградских, московских и прочих поэтов-современников. Было радостно видеть там книги Валентина Леднева, Василия Макеева, Юрия Окунева… Из моих книжек лишь третья, «В ожидании грома», оказалась в ряду признанных ею авторов. Маргарита Константиновна любила собирать всякие записочки, телеграммы, открытки, календарики, обрывки лишь ей понятных и дорогих информаций и сообщений. Подгадав под торжественный для кого-нибудь из нас момент, она преподносила неожиданный подарок — например, записку ей от Александра Максаева касательно меня: «Рита, поддержи Таню Брыксину на приемном собрании. Она хоть и подражает Ваське Макееву, но стихи писать наловчилась. Брыксина жаловалась, что ты к ней строга… Но это между нами! А Максаев». В другой раз это была телеграмма ей от Федора Сухова, когда еще Макеев учился в Литературном институте и надолго угодил в Больницу: «Рита, будешь Москве — проведай Васю. Он больнице, нуждается. Через много лет после означенных событий мы получали от нее пожелтевшие листки и готовы были плакать от нежности. Она вообще любила дарить нам к Новому году и 8 Марта симпатичные мелочи: колокольчики, чайные пары с серебристыми надписями, заказанными у гравера, свистульки глиняные — обязательно со смыслом и значением. В других воспоминаниях я рассказывала о некоторых любопытных моментах общения с Маргаритой Агашиной и повторяться не хочу. Но готова повторять снова и снова: я любила ее с особинкой дочернего чувства, не позволяла себе даже попыток творческого соперничества, старалась помочь, где это было возможно, ценила каждое доброе слово в своей адрес. А на похвалу Маргарита Константиновна была скуповата и даже субъективна порой — что уж тут лукавить? Но и не только в писательском цехе она держалась строго и независимо. Перед властями тоже голову не клонила. На одном из выдвижений Ю. Чехова на пост мэра Волгограда, где по прикидке организаторов Агашина как Почетный гражданин города должна была сказать одобрительно-рекомендательное слово, ей не понравилась двусмысленная роль политической обслуги — она встала и молча вышла из зала. Президиум огорченно шевельнулся, мол, куда же вы, сейчас ваша очередь… ан нет, не остановилась. Я тихонько вышла следом, спросила: «Маргарита Константиновна, вы совсем уходите? Я больна, еле сижу, а меня ставят в конец очереди за какими-то прохвостами из непонятных партий. Кстати, к Чехову у меня претензий нет. Можешь передать это им…» Многопартийная катавасия с ее трескучей амбициозностью Агашину сильно раздражала. К тому же она не хотела мириться с вынужденной потерей Родины под названием Советский Союз. Боль эта не покидала ее ни на минуту, становясь чуть ли не яростью в спорах с оппонентами. Приглашали Агашину на встречу с Михаилом Горбачевым, ставили перед камерой с Борисом Ельциным, вводили в мэрские и губернаторские кабинеты — ни намека на умильную улыбку! Холодно глядя в сторону, Маргарита Константиновна оставалась вежливо-непроницаемой. Она не чтила власть, приветы и награды от нее воспринимала как протокольную формальность. Общение Агашиной с доперестроечными властями я наблюдала мало — судить не могу. Зато с простым народом, с работягами, с женщинами-матерями веселела на глазах. Именно для них она писала свои чудесные песни и ясные стихи, сохраняя верность житейской правде и милосердному чувству. Поколение писателей, к которому принадлежала Маргарита Агашина, было совсем иным, чем наше поколение. Их голоса звучали куда увереннее. И дело тут не в степени талантливости. Просто литература как явление перестала быть идеологической трибуной для власти, и уж совсем перестала быть кормилицей для автора. Нас, нынешних, легко унизить, щелкнуть по носу, заставить за кусок хлеба кланяться дураку-чинуше.
Маргарита Агашина: Стихи
Представляем вашему вниманию лучшие стихи Маргариты Агашиной. На стихах Маргариты Агашиной выросло не одно поколение. Читать стихотворение автора Маргариты Агашиной «Второе февраля», анализ произведения поэтессы, скачать все текста стихов на сайте бесплатно. МАРГАРИТА АГАШИНА ВТОРОЕ ФЕВРАЛЯ В свой срок – не поздно и не рано – придёт зима, замрёт земля. «как ромашек на лугу».
Маргарита Агашина – Стихи о моём солдате (Поташова Валерия Евгеньевна)
И бессменным его председателем на протяжении десятилетий был гениальный Дмитрий Ефимович Ляшкевич - знаменитый организатор многочисленных писательских десантов по всему Советскому Союзу. Ездить с ним всегда было интересно, мы видели всю страну, а, кроме того, писатели, жившие довольно разобщёно, в разных городах, с удовольствием встречались и общались друг с другом. Надо сказать, Дмитрий Ефимович очень ценил людей, которые любили выступать и умели «держать» любую аудиторию. Обычно он звал нас в самые трудные поездки от Сахалина до Камчатки и от Сибири до Львова. Так в октябре 1969 года, в поездке по Ивановской области, я впервые встретила поэтессу Маргариту Агашину. Рита Агашина была из тех, кто сразу завоевал доверие Дмитрия Ефимовича, и потому стала частым участником Дней советской литературы, проходивших в разных уголках страны. Свои лирические стихи она читала доверительно, в её голосе звучала лёгкая хрипотца — её просили читать ещё и ещё. Особенный успех ей сопутствовал в женских аудиториях… В 70-х, начале 80-х годов мы много ездили и часто с Ритой встречались — на БАМе, на Тамбовщине. В Тюмени, на праздниках сказочника Ершова. Бродили по старинному Тобольскому Кремлю, я водила её по декабристским местам, и она с интересом слушала мои рассказы. Люди тогда в Сибири жили очень трудно.
Условия жизни были тяжёлые, нефтяные города только начинали строиться. Слушатели приходили на наши вечера усталыми, и только постепенно их лица светлели и становились заинтересованными. Помню, как в сибирской деревне Омутинке после окончания вечера подошла к нам немолодая женщина с глазами, полными слёз: - Спасибо, бабоньки, что приехали к нам, - про людей хороших рассказали, и стихи почитали, и песни попели! Приезжайте ещё, мы ж теперь в церкву не ходим, а тут как в церкву сходили, на душе полегчало… Мы с Ритой отошли в сторонку — у самих глаза на мокром месте… Чаще всего мы встречались уже на месте — Рита прилетала из Волгограда, я — из Москвы. Поначалу на нас лежал отпечаток домашней усталости, житейской замотанности, но проходило буквально несколько часов — и радость встречи смывала утомление от дороги, начинались расспросы, рассказы. Все делались такими весёлыми, и Рита становилась такой жизнерадостной, приветливой! У нас был довольно напряжённый график поездок по краю или республике — подчас четыре-пять выступлений в день, и к вечеру мы очень уставали. Но Рита была из немногих, кто при этом умудрялся вникать в тамошнюю жизнь людей, стремился больше узнать, увидеть. Мы с ней потому и сдружились - в свободную минуту бежали в музей, а вечером, ночью — другого времени не было! Многие побаивались ночных прогулок, а Рита отмахивалась: «Да кому мы нужны?..
У неё было точное чувство прошлого, и она уважала мой глубокий интерес к истории... С Ритой я любила ездить ещё и потому, что в ней была какая-то надёжность. Она не терпела панибратства и мужской фамильярности.
Но есть ещё помужественней что-то, что не на плечи - на сердце легло. Когда непросто женщине живётся, когда она одна растит ребят и не перебивается, а бьётся, ей - «Будь мужчиной! А как надоедает «быть мужчиной»! Не охнуть, не поплакать, не приврать, не обращать вниманья на морщины и платья подешевле выбирать. Нет, мне ли докопаться до причины!
После окончания школы поступила в Московский институт цветных металлов и золота, но, не окончив второго курса, ушла в Литературный институт им. Училась на семинарах у В. Звягинцевой, В. После окончания Литинститута с 1951 года жила в Волгограде.
Но какая пронзительная правда жизни, во всех её бытовых подробностях, какое сочувствие-слияние автора с главной героиней! Светлов просыпается. Забыл стряхнуть табачный пепел с лацкана пиджака.
Обычно сутулый, резко выпрямился на стуле. Похоже, неожиданная концовка стихотворения его так же ранит, как и меня:И Варя долго пляшет, провожаясвою большую, первую любовь... Мэтр говорит редкие для него слова. Об истинном даре, который не спутаешь ни с чем. О том, какой достойный поэт входит в нашу литературу. Я счастлива за Агашину. А она?
Счастлива ли? Не могу сказать. Держится скромно, слишком скромно для сегодняшней «именинницы», именно с достоинством, но без всякой аффектации. Стесняюсь подойти к ней. Я её знаю, она меня — нет. Подойду как-нибудь потом. Если напишу и напечатаю что-то стоящее.
Да, да, стоящее её внимания... Мы познакомились только через десять лет... Совсем простые слова, но какая в них горькая точность:Что было, то было! И - нет ничего. Люблю, как любила,его одного. Я плакать - не плачу:мне он не велит. А горе — не море.
Чую руку профессионала, она даже в этой полной рифме: «велит — отболит». Чьё это, чьё? Тогда авторов ещё называли, если не в начале, то в конце передачи теперь песни нередко остаются безымянными - возможно, авторы убогих текстов прячутся, опасаясь, что их настигнет кара? Ты - самая скрытная женщина на свете! Никогда ни слова о ненадёжном избраннике, об отсутствии помощи, заботы, не каменной стены, нет, — хотя бы переборки. Но стихи тебя выдают. И, знаешь, почему они такие неотразимые?
Потому что каждое слово оплачено твоей судьбой. И оплачено по ценам чёрного рынка. Слышишь, подруга?.. Спросите неангажированного иностранца: на чём держится Россия? Он ответит: Россия держится на её женщинах. И это правда! А голос этих женщин — она, Рита Агашина!
Потому что она сама такая, дорогая моя Атлантка!.. И бессменным его председателем на протяжении десятилетий был гениальный Дмитрий Ефимович Ляшкевич - знаменитый организатор многочисленных писательских десантов по всему Советскому Союзу. Ездить с ним всегда было интересно, мы видели всю страну, а, кроме того, писатели, жившие довольно разобщёно, в разных городах, с удовольствием встречались и общались друг с другом. Надо сказать, Дмитрий Ефимович очень ценил людей, которые любили выступать и умели «держать» любую аудиторию. Обычно он звал нас в самые трудные поездки от Сахалина до Камчатки и от Сибири до Львова. Так в октябре 1969 года, в поездке по Ивановской области, я впервые встретила поэтессу Маргариту Агашину. Рита Агашина была из тех, кто сразу завоевал доверие Дмитрия Ефимовича, и потому стала частым участником Дней советской литературы, проходивших в разных уголках страны.
Свои лирические стихи она читала доверительно, в её голосе звучала лёгкая хрипотца — её просили читать ещё и ещё. Особенный успех ей сопутствовал в женских аудиториях…В 70-х, начале 80-х годов мы много ездили и часто с Ритой встречались — на БАМе, на Тамбовщине. В Тюмени, на праздниках сказочника Ершова. Бродили по старинному Тобольскому Кремлю, я водила её по декабристским местам, и она с интересом слушала мои рассказы. Люди тогда в Сибири жили очень трудно. Условия жизни были тяжёлые, нефтяные города только начинали строиться. Слушатели приходили на наши вечера усталыми, и только постепенно их лица светлели и становились заинтересованными.
Помню, как в сибирской деревне Омутинке после окончания вечера подошла к нам немолодая женщина с глазами, полными слёз:- Спасибо, бабоньки, что приехали к нам, - про людей хороших рассказали, и стихи почитали, и песни попели! Приезжайте ещё, мы ж теперь в церкву не ходим, а тут как в церкву сходили, на душе полегчало…Мы с Ритой отошли в сторонку — у самих глаза на мокром месте…Чаще всего мы встречались уже на месте — Рита прилетала из Волгограда, я — из Москвы. Поначалу на нас лежал отпечаток домашней усталости, житейской замотанности, но проходило буквально несколько часов — и радость встречи смывала утомление от дороги, начинались расспросы, рассказы. Все делались такими весёлыми, и Рита становилась такой жизнерадостной, приветливой! У нас был довольно напряжённый график поездок по краю или республике — подчас четыре-пять выступлений в день, и к вечеру мы очень уставали.