Роман Булгакова «Мастер и Маргарита» остается на протяжение многих десятилетий одной из самых читаемых книг в мире. "Мастер и Маргарита" 2024 #БЕЗДНАобзирает Обзор, Российское кино, Мастер и Маргарита, Михаил Булгаков, Бездна, Новинки кино, Экранизация, Мат, Длиннопост.
Незнакомка
- Спрос на книгу «Мастер и Маргарита» вырос после выхода фильма - Афиша Daily
- ТАЙНЫЙ СМЫСЛ РОМАНА БУЛГАКОВА
- Врач-наркоман
- ТАЙНЫЙ СМЫСЛ РОМАНА БУЛГАКОВА
Незнакомка
- Похожие книги
- «Мастер и Маргарита»: краткое содержание и анализ
- Михаил Булгаков: Мастер и Маргарита [litres; с иллюстрациями А. Марковской]
- М. БУЛГАКОВ «МАСТЕР И МАРГАРИТА». Главы 1 и 2. Аудиокнига. Читают: М. Суханов, А. Клюквин, Д. Мороз
- Мастер и Маргарита (слушать аудиокнигу бесплатно) - автор Михаил Булгаков
Книга «Великий блеф под названием «Мастер и Маргарита» выходит в издательстве «Аргументы недели»
Некоторые из них вызывают конкретные вопросы. В том числе — самая концовка «Мастера и Маргариты». Из-за нее можно всерьез запутаться, чем же все кончилось. Вы наверняка помните: жизнь главных героев оборвалась, когда их отравил Азазелло. Тотчас предгрозовой свет начал гаснуть в глазах у мастера, дыхание у него перехватило, он почувствовал, что настает конец. Он еще видел, как смертельно побледневшая Маргарита, беспомощно простирая к нему руки, роняет голову на стол, а потом сползает на пол. Он хотел схватить нож со стола, чтобы ударить Азазелло им, но рука его беспомощно соскользнула со скатерти, все окружавшее мастера в подвале окрасилось в черный цвет, а потом и вовсе пропало. Он упал навзничь и, падая, рассек себе кожу на виске об угол доски бюро». Но при этом для остальных живых Мастер и Маргарита находились в других местах.
Знакомство с Ним естественно, как рост растения. Можно создать хорошие условия для роста, чтобы было достаточно и света, и влаги, но в одночасье всё равно никакое растение не вырастет. Протоиерей Алексий Потокин Потихонечку у меня вызревала картина мира, определялось, что в жизни главное, а что второстепенное. Я не спорил со своей старой точкой зрения, потому что после встречи с Царством не отсюда она стала для меня не особенно важной. Я благодарен ей, потому что какое-то время она меня несерьезного веселила, поддерживала, давала силы, разукрашивала жизнь, но потом я понял, что это временный, очень ненадежный фундамент, на котором подлинную жизнь не построишь. И мне пришлось всё в себе, всё, что я читал, слушал, переосмысливать. Что значит переосмысливать? Искать истинный смысл, не подвластный времени. Чем интересен автор — Многие в поисках нового смысла всё старое просто отбрасывают. Имею в виду не грехи, которые действительно надо бы отбросить, но часто не получается, а как раз то, что во многом помогло задуматься о смысле жизни: книги, фильмы. Не только роман «Мастер и Маргарита», но всю светскую культуру. Неофитам свойственно отбрасывать старое, но у меня до таких крайностей не доходило. Мне как-то сразу стало ясно, что если вера для меня естественна, если она сродни моей душе, то она сама по себе вырастет в самостоятельное дерево, а всё ненужное само отпадет за ненадобностью, поэтому не нужно ничего выкорчевывать и отбрасывать. Конечно, с той поры как я пришел к вере, основное мое чтение — духовная литература, потому что в духовных книгах столько радости, столько мудрости, столько широты и свободы, сколько ни в каких других книгах не найдешь. Что, на мой взгляд, дает человеку вера? Она выводит его из замкнутости, учит замечать другого и стараться построить с ним отношения. Там, где есть взаимность, есть жизнь, а где оставленность, одиночество, там смерть. Только во взаимности, когда мы доверяем друг другу, щедры, откровенны, преданны, сможем услышать один другого, узнать. В противном случае будет полуправда, портрет, набросок, но не лик на иконе. На самом деле карикатура будет! Подробнее И эта взаимность важна не только в отношениях с теми, с кем общаешься лично сегодня, но и с теми, кто жил в другое время. Например, с авторами книг, которые читаешь. Раньше я читал книги, не зная биографии писателей, а теперь мне интересен автор. Интересен, потому что он богаче, чем все его произведения, даже самые великие. Он личность, и в процессе чтения его книги и узнавания его сокровенного человека становится мне другом. Это не значит, что я во всем с ним соглашаюсь — иногда, наоборот, спорю, но личность автора мне интересна, я пытаюсь понять его внутренний мир. Ведь настоящий художник не просто самовыражается, но делится с нами собой, целым неповторимым миром. Так уже через свою веру я постепенно переосмысливал прочитанные ранее произведения. Про каждое из них могу сказать, какие ощущения оно вызывало раньше и насколько эти ощущения малы, пошлы и бедны по сравнению с тем ощущением, когда начинаешь доверять автору, слышать его голос и его веру. Не со всеми авторами в результате получилась такая взаимность. Книги для меня разделились на развлекательные, авторы которых занимались самолюбованием, и те, где авторы, как и я, искали жизнь, находили и теряли, падали и вставали. В своей книге я пишу, что есть произведения великие, но для меня как бы мертвые. Мертвые, потому что в них нет признания утраты жизни, а значит, нет места другому. Людям церковным можно сказать, что там нет места для Христа и для них. А есть живые произведения, которые запечатлевают путь человека, его поиски смысла, поиски истины, поиски себя настоящего. То есть для меня ценны произведения, в которые автор вносит то, что имеет в своем ищущем сердце. А бывает, что писатель просто манипулирует образами, не прилагая сердца. С литературной точки зрения эти произведения могут быть талантливы, но для меня они не имеют ценности. А вот произведения, в которых я вижу автора, его поиски подлинного в преодолении ложного, фальшивого, для меня бесценны. Например, мне в свое время очень понравился «Тихий Дон». Казалось: как там всё закручено, какие трагедии, какая боль! А потом понял, что это боль людей, которые не имеют и не ищут никакого исхода. Они страдают от конкретных обстоятельств или от внешней идеологии, но понятия о добре и зле, о свете и тьме в себе и в каждом человеке там просто нет. Есть личные беды, личные страдания, чисто человеческие переживания, кто-то признается, что был злым, но нет того пути, на котором душа ищет, где она согрешила, где жила, а где пала и как может преодолеть свое предательство. Есть калейдоскоп событий, а мыслей о главном нет ни у одного из героев. Вообще не рассматриваются в романе такие вопросы, как суд над своими отношениями, поэтому я не чувствую никакой связи с его героями. А для меня произведение живое, когда возникает диалог с героями или — опосредованно — с автором. Не вижу, как он может возникнуть. Например, Григорий Мелехов мечется между «нравится» и «не нравится», но я нигде не заметил, чтобы он задавал себе вопрос «предаю я или не предаю? Мне как раз кажется, что произведение правдивое. Вечная жизнь — это не существование, а нераздельная взаимность двух душ. В свое время роман меня потряс, но сегодня мне нечего из него взять. Как описание судьбы государства, судьбы народа, это, безусловно, выдающаяся книга, но я считаю, что одна человеческая душа дороже целого государства, поэтому там, где нет ни одной души, которая ищет вечности, борется за вечность, желает открыть двери, чтобы в нее, в душу, вошла непреложная правда, я вижу описание не жизни, а существования, постепенной гибели отдельных индивидов. Я уважаю людей, которые не нашли жизнь, но заметили, что жизнь из них утекает, и скорбят, что она утекает, понимаю, что могу встретиться с этими людьми. Кто старается цепляться за живое, для меня, безусловно, значим, и Бог его обязательно примет и спасет, соединит с Собой и ближними. Но герои «Тихого Дона», на мой взгляд, не таковы. Они просто об этом не думают, не считают это ценностью. Повторяю: это роман не о жизни, а о существовании, в котором нет поиска жизни, поэтому сегодня он мне неинтересен. Его деятельное присутствие начинается с момента, когда герои начинают замечать свою неправду и тяготиться ей, тем более — когда они встают на путь поиска покаяния. Есть такие произведения у Гоголя, у Салтыкова-Щедрина, у Достоевского. В этих произведениях с Ним в своем сердце спорят люди, гонят Его, в Него плюют. Возьмите «Господ Головлевых». Говорили, что это обличение крепостничества, а на самом деле Иудушка имя-то какое! Но прочитайте последние три страницы романа. Ожил Иудушка, и воскресли все, кого он мучил и убивал, потому что его простили. Он спрашивал: Ты что, всё можешь простить? Это кардинальный вопрос для каждого человека. Вопрос, обращенный лично к Спасителю. И «Ревизор» Гоголя — произведение, в котором незримо стоит Христос. Знаете, кто там изображает Христа?
Это признак слабости: не имея возможности доказать или заставить, Азазелло пытается взять на испуг. Что же так встревожило, казалось бы, всесильного демона зла и разрушения? По поводу чего кричат бесы? Оказывается, по поводу старушки-кухарки, которая, увидев черных коней, уносящих души Мастера и Маргариты, подняла руку для крестного знамения. Вот тут-то Азазелло и «крикнул с седла»: «Отрежу руку! В редакции сидит неимоверная сволочь, выходит, приходит; маленькая сцена, какие-то занавесы, декорации... Плакат 20-х годов. Иллюстрация с сайта davno. Если Крест так страшен для темных сил, то уж наверняка не потому, что на нем был распят «проповедник ненасилия», «пацифист», может быть, даже немного «экстрасенс», каким «Иешуа» выведен в так называемом «Евангелии от Воланда». Крест может быть страшен для бесовской силы только в одном случае: если на нем был распят Бог, Который таким способом вошел в смерть и разрушил ее и царство дьявола. Кстати, в романе подобные эпизоды встречаются не раз. Думаю, для современников писателя воландовская версия Евангелия говорила сама за себя. Ведь из него изъяты все свидетельства о Богосыновстве Христа. Для дореволюционного читателя, с детства знакомого с Писанием, это были «говорящие» пропуски, «говорящие умолчания». По сути дела Булгаков показывает религиозность конца мировой истории, религиозность Апокалипсиса. Поэтому там нет верующих, нет Церкви, а только ее рудименты в виде старушки-кухарки или буфетчика, на котором «клейма ставить негде». Булгаков показывает, что самое страшное — это не богоборчество Ивана Бездомного, который ненавидит Христа, благодаря чему имеет хоть какую-то позицию. Страшна религиозность, которая входит в наш мир сейчас -— оккультная, теософская. Такое выхолощенное теплохладное «христианство». Оно очень комфортно, поскольку ни к чему не обязывает. В ней Христос — не Спаситель мира, не Бог, а один из махатм, великих учителей. Как кажется, впервые в истории эти чаяния, эти теории либеральной протестантской теологии, были с такой убедительностью атрибуированы сатане, вложены в уста духа тьмы. Очень точный и жесткий диагноз причин духовного обвала России. Мне думается, в этом плане замысел и результат романа близки. Другое дело, что цензура в СССР закручивала гайки, а Булгаков мечтал увидеть роман напечатанным, боялся, что его «положат на полку». Поэтому год за годом он сам многое вычеркивал. Сравнивая черновики и последнюю 8-ю редакцию романа, мы видим, как из него «выпалываются» эпизоды, подобные эпизодам с кухаркой или буфетчиком. Но что-то осталось. Поэтому я думаю, что если бы сам Булгаков во время написания «Мастера и Маргариты» не отходил постепенно от христианства, то роман мог бы стать своеобразной литературной апологией. Но даже и в этом случае он бы не был квинтэссенцией православной мысли. В любом случае, не следует от литературного произведения требовать достоинств катехизиса. Корректный подход к истории литературы — презумпция невиновности авторов. Исходить следует из того, что книги пишут из лучших побуждений. Наличие злого умысла надо еще доказать. Современный литературный критик Акимов заметил, что восхищенное отношение к образу Воланда проистекает из невнимательного чтения романа. Если внимательно прочитать «Мастера и Маргариту», то можно увидеть, что в Воланде абсолютно отсутствует личность. Это выражается, например, в том, что он не говорит ничего от себя, а только договаривает недосказанное его собеседником. А в финальной сцене прощания с Москвой, когда все превращаются в каких-то конкретных личностей, Воланд превращается в нечто безликое. Как вы относитесь к этому мнению? Я думаю, что такой аспект в романе увидеть можно, хотя, строго говоря, у бесов есть личность, она никуда не исчезает, просто она развернута против Бога. Кстати, в силу этого бесы — бестворческие существа, они не способны принести в мир что-то новое, а лишь паразитируют на нем. Понятно, что противостояние злу происходит в сфере религиозной жизни. Человек обращается к Богу, пусть даже машинально, как буфетчик, который обмахивает себя крестом — и вдруг берет на его голове превращается в котенка и убегает. Здесь очень верно подмечено то, что Крестная сила хранит не только праведников, но даже и таких прожженных жуликов как буфетчик. Но противостояние злу совершается и в сфере самых обычных человеческих отношений. Помните, Воланд говорит о том, что надо все дыры в его комнате заткнуть тряпками. Ему из-под дивана вторит Бегемот: «Именно тряпками! Потому что в эту комнату прокралось милосердие. После пресловутого бала Маргарита просит у Воланда не за себя, а за убийцу ребенка Фриду.
Казнь Михаил Булгаков 25:27 Глава 17. Беспокойный день Михаил Булгаков 24:49 Глава 18. Неудачливые визитёры Михаил Булгаков 35:41 Глава 19. Маргарита Михаил Булгаков 26:12 Глава 20. Крем Азазело Михаил Булгаков 13:46.
Читать книгу: «Мастер и Маргарита (Иллюстрированное издание)»
Поэтому нет ничего удивительного в таком хотя бы разговоре, который однажды слышал автор этих правдивейших строк у чугунной решетки Грибоедова: — Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий? Арчибальд Арчибальдович шепнул мне сегодня, что будут порционные судачки а натюрель. Виртуозная штука! Ты хочешь сказать, Фока, что судачки можно встретить и в «Колизее». Но в «Колизее» порция судачков стоит тринадцать рублей пятнадцать копеек, а у нас — пять пятьдесят! Кроме того, в «Колизее» судачки третьедневочные, и, кроме того, еще у тебя нет гарантии, что ты не получишь в «Колизее» виноградной кистью по морде от первого попавшего молодого человека, ворвавшегося с театрального проезда. Нет, я категорически против «Колизея», — гремел на весь бульвар гастроном Амвросий.
Оревуар, Фока! Да, было, было!.. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка это, милый Амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой?
А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А филейчики из дроздов вам не нравились? С трюфелями? Перепела по-генуэзски? Десять с полтиной! Да джаз, да вежливая услуга!
А в июле, когда вся семья на даче, а вас неотложные литературные дела держат в городе, — на веранде, в тени вьющегося винограда, в золотом пятне на чистейшей скатерти тарелочка супа-прентаньер? Помните, Амвросий? Ну что же спрашивать! По губам вашим вижу, что помните. Что ваши сижки, судачки! А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики?
Шипящий в горле нарзан?! Но довольно, ты отвлекаешься, читатель! За мной!.. В половине одиннадцатого часа того вечера, когда Берлиоз погиб на Патриарших, в Грибоедове наверху была освещена только одна комната, и в ней томились двенадцать литераторов, собравшихся на заседание и ожидавших Михаила Александровича. Ни одна свежая струя не проникала в открытые окна. Москва отдавала накопленный за день в асфальте жар, и ясно было, что ночь не принесет облегчения.
Пахло луком из подвала теткиного дома, где работала ресторанная кухня, и всем хотелось пить, все нервничали и сердились. Беллетрист Бескудников — тихий, прилично одетый человек с внимательными и в то же время неуловимыми глазами — вынул часы. Стрелка ползла к одиннадцати. Бескудников стукнул пальцем по циферблату, показал его соседу, поэту Двубратскому, сидящему на столе и от тоски болтающему ногами, обутыми в желтые туфли на резиновом ходу. Ведь заседание-то назначено в десять? Мне всегда как-то лучше работается за городом, в особенности весной.
Радость загорелась в маленьких глазках Штурман Жоржа, и она сказала, смягчая свое контральто: — Не надо, товарищи, завидовать. Естественно, что дачи получили наиболее талантливые из нас... Бескудников, искусственно зевнув, вышел из комнаты. Начался шум, назревало что-то вроде бунта. Стали звонить в ненавистное Перелыгино, попали не в ту дачу, к Лавровичу, узнали, что Лаврович ушел на реку, и совершенно от этого расстроились. Наобум позвонили в комиссию изящной словесности по добавочному N 930 и, конечно, никого там не нашли.
Ах, кричали они напрасно: не мог Михаил Александрович позвонить никуда. Далеко, далеко от Грибоедова, в громадном зале, освещенном тысячесвечовыми лампами, на трех цинковых столах лежало то, что еще недавно было Михаилом Александровичем. На первом — обнаженное, в засохшей крови, тело с перебитой рукой и раздавленной грудной клеткой, на другом — голова с выбитыми передними зубами, с помутневшими открытыми глазами, которые не пугал резчайший свет, а на третьем — груда заскорузлых тряпок. Возле обезглавленного стояли: профессор судебной медицины, патологоанатом и его прозектор, представители следствия и вызванный по телефону от больной жены заместитель Михаила Александровича Берлиоза по МАССОЛИТу — литератор Желдыбин. Машина заехала за Желдыбиным и, первым долгом, вместе со следствием, отвезла его около полуночи это было на квартиру убитого, где было произведено опечатание его бумаг, а затем уж все поехали в морг. Вот теперь стоящие у останков покойного совещались, как лучше сделать: пришить ли отрезанную голову к шее или выставить тело в Грибоедовском зале, просто закрыв погибшего наглухо до подбородка черным платком?
Да, Михаил Александрович никуда не мог позвонить, и совершенно напрасно возмущались и кричали Денискин, Глухарев и Квант с Бескудниковым. Ровно в полночь все двенадцать литераторов покинули верхний этаж и спустились в ресторан. Тут опять про себя недобрым словом помянули Михаила Александровича: все столики на веранде, натурально, оказались уже занятыми, и пришлось оставаться ужинать в этих красивых, но душных залах. И ровно в полночь в первом из них что-то грохнуло, зазвенело, посыпалось, запрыгало. И тотчас тоненький мужской голос отчаянно закричал под музыку: «Аллилуйя!! Покрытые испариной лица как будто засветились, показалось, что ожили на потолке нарисованные лошади, в лампах как будто прибавили свету, и вдруг, как бы сорвавшись с цепи, заплясали оба зала, а за ними заплясала и веранда.
Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жуколов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Джоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная неизвестным в белых рогожных брюках. Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Кронштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер, с лиловым лишаем во всю щеку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин и Адельфина Буздяк, плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, плясал какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло перышко зеленого лука, плясала с ним пожилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шелковом измятом платьице. Оплывая потом, официанты несли над головами запотевшие кружки с пивом, хрипло и с ненавистью кричали: «Виноват, гражданин! Зубрик два! Фляки господарские!!
Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды, которую судомойки по наклонной плоскости спускали в кухню. Словом, ад. И было в полночь видение в аду. Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения. Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукояти пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Караибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой головой. Но нет, нет!
Лгут обольстители-мистики, никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет, не стелется над волною пушечный дым. Нет ничего, и ничего и не было! Вон чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар... И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О боги, боги мои, яду мне, яду!.. И вдруг за столиком вспорхнуло слово: «Берлиоз!!
И пошли вскакивать, пошли вскакивать. Да, взметнулась волна горя при страшном известии о Михаиле Александровиче. Кто-то суетился, кричал, что необходимо сейчас же, тут же, не сходя с места, составить какую-то коллективную телеграмму и немедленно послать ее. Но какую телеграмму, спросим мы, и куда? И зачем ее посылать? В самом деле, куда?
И на что нужна какая бы то ни было телеграмма тому, чей расплющенный затылок сдавлен сейчас в резиновых руках прозектора, чью шею сейчас колет кривыми иглами профессор? Погиб он, и не нужна ему никакая телеграмма. Все кончено, не будем больше загружать телеграф. Да, погиб, погиб... Но мы то ведь живы! Да, взметнулась волна горя, но подержалась, подержалась и стала спадать, и кой-кто уже вернулся к своему столику и — сперва украдкой, а потом и в открытую — выпил водочки и закусил.
В самом деле, не пропадать же куриным котлетам де-воляй? Чем мы поможем Михаилу Александровичу? Тем, что голодными останемся? Да ведь мы-то живы! Натурально, рояль закрыли на ключ, джаз разошелся, несколько журналистов уехали в свои редакции писать некрологи. Стало известно, что приехал из морга Желдыбин.
Он поместился в кабинете покойного наверху, и тут же прокатился слух, что он и будет замещать Берлиоза. Желдыбин вызвал к себе из ресторана всех двенадцать членов правления, и в срочно начавшемся в кабинете Берлиоза заседании приступили к обсуждению неотложных вопросов об убранстве колонного Грибоедовского зала, о перевозе тела из морга в этот зал, об открытии доступа в него и о прочем, связанном с прискорбным событием. А ресторан зажил своей обычной ночной жизнью и жил бы ею до закрытия, то есть до четырех часов утра, если бы не произошло нечто, уже совершенно из ряду вон выходящее и поразившее ресторанных гостей гораздо больше, чем известие о гибели Берлиоза. Первыми заволновались лихачи, дежурившие у ворот Грибоедовского дома. Слышно было, как один из них, приподнявшись на козлах прокричал: — Тю! Вы только поглядите!
Вслед за тем, откуда ни возьмись, у чугунной решетки вспыхнул огонечек и стал приближаться к веранде. Сидящие за столиками стали приподниматься и всматриваться и увидели, что вместе с огонечком шествует к ресторану белое привидение. Когда оно приблизилось к самому трельяжу, все как закостенели за столиками с кусками стерлядки на вилках и вытаращив глаза. Швейцар, вышедший в этот момент из дверей ресторанной вешалки во двор, чтобы покурить, затоптал папиросу и двинулся было к привидению с явной целью преградить ему доступ в ресторан, но почему-то не сделал этого и остановился, глуповато улыбаясь. И привидение, пройдя в отверстие трельяжа, беспрепятственно вступило на веранду. Тут все увидели, что это — никакое не привидение, а Иван Николаевич Бездомный — известнейший поэт.
Он был бос, в разодранной беловатой толстовке, к коей на груди английской булавкой была приколота бумажная иконка со стершимся изображением неизвестного святого, и в полосатых белых кальсонах. В руке Иван Николаевич нес зажженную венчальную свечу. Правая щека Ивана Николаевича была свеже изодрана. Трудно даже измерить глубину молчания, воцарившегося на веранде. Видно было, как у одного из официантов пиво течет из покосившейся набок кружки на пол. Поэт поднял свечу над головой и громко сказал: — Здорово, други!
Послышались два голоса. Бас сказал безжалостно: — Готово дело. Белая горячка. А второй, женский, испуганный, произнес слова: — Как же милиция-то пропустила его по улицам в таком виде? Это Иван Николаевич услыхал и отозвался: — Дважды хотели задержать, в скатертном и здесь, на Бронной, да я махнул через забор и, видите, щеку изорвал! Осипший голос его окреп и стал горячей.
Слушайте меня все! Он появился! Ловите же его немедленно, иначе он натворит неописуемых бед! Что он сказал? Кто появился? Здесь из внутреннего зала повалил на веранду народ, вокруг Иванова огня сдвинулась толпа.
Кто убил? Не разглядел я фамилию на визитной карточке... Помню только первую букву «Ве», на «Ве» фамилия! Какая же это фамилия на «Ве»? Иван рассердился. Вульф ни в чем не виноват!
Во, во... Так не вспомню! Ну вот что, граждане: звоните сейчас в милицию, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами, профессора ловить. Да не забудьте сказать, что с ним еще двое: какой-то длинный, клетчатый... А я пока что обыщу Грибоедова... Я чую, что он здесь!
Иван впал в беспокойство, растолкал окружающих, начал размахивать свечой, заливая себя воском, и заглядывать под столы. Тут послышалось слово: «Доктора! Вы расстроены смертью всеми нами любимого Михаила Александровича... Мы все это прекрасно понимаем. Вам нужен покой. Сейчас товарищи проводят вас в постель, и вы забудетесь...
А ты лезешь ко мне со своими глупостями! Судорога исказила его лицо, он быстро переложил свечу из правой руки в левую, широко размахнулся и ударил участливое лицо по уху. Тут догадались броситься на Ивана — и бросились. Свеча погасла, и очки, соскочившие с лица, были мгновенно растоптаны. Иван испустил страшный боевой вопль, слышный к общему соблазну даже на бульваре, и начал защищаться. Зазвенела падающая со столов посуда, закричали женщины.
Пока официанты вязали поэта полотенцами, в раздевалке шел разговор между командиром брига и швейцаром. Я сам понимаю, на веранде дамы сидят. Человек в белье может следовать по улицам Москвы только в одном случае, если он идет в сопровождении милиции, и только в одно место — в отделение милиции! А ты, если швейцар, должен знать, что, увидев такого человека, ты должен, не медля ни секунды, начинать свистеть. Ты слышишь? Ополоумевший швейцар услыхал с веранды уханье, бой посуды и женские крики.
Кожа на лице швейцара приняла тифозный оттенок, а глаза помертвели. Ему померещилось, что черные волосы, теперь причесанные на пробор, покрылись огненным шелком. Исчезли пластрон и фрак, и за ременным поясом возникла ручка пистолета. Швейцар представил себя повешенным на фор-марса-рее. Своими глазами увидел он свой собственный высунутый язык и безжизненную голову, упавшую на плечо, и даже услыхал плеск волны за бортом. Колени швейцара подогнулись.
Но тут флибустьер сжалился над ним и погасил свой острый взор. Это в последний раз. Нам таких швейцаров в ресторане и даром не надо. Ты в церковь сторожем поступи. В психиатрическую. Через четверть часа чрезвычайно пораженная публика не только в ресторане, но и на самом бульваре и в окнах домов, выходящих в сад ресторана, видела, как из ворот Грибоедова Пантелей, швейцар, милиционер, официант и поэт Рюхин выносили спеленатого, как куклу, молодого человека, который, заливаясь слезами, плевался, норовя попасть именно в Рюхина, давился слезами и кричал: — Сволочь!
Шофер грузовой машины со злым лицом заводил мотор. Рядом лихач горячил лошадь, бил ее по крупу сиреневыми вожжами, кричал: — А вот на беговой! Я возил в психическую! Кругом гудела толпа, обсуждая невиданное происшествие; словом, был гадкий, гнусный, соблазнительный, свинский скандал, который кончился лишь тогда, когда грузовик унес на себе от ворот Грибоедова несчастного Ивана Николаевича, милиционера, Пантелея и Рюхина. Глава 6. Шизофрения, как и было сказано Когда в приемную знаменитой психиатрической клиники, недавно отстроенной под Москвой на берегу реки, вошел человек с острой бородкой и облаченный в белый халат, была половина второго ночи.
Трое санитаров не спускали глаз с Ивана Николаевича, сидящего на диване. Тут же находился и крайне взволнованный поэт Рюхин. Полотенца, которыми был связан Иван Николаевич, лежали грудой на том же диване. Руки и ноги Ивана Николаевича были свободны. Увидев вошедшего, Рюхин побледнел, кашлянул и робко сказал: — Здравствуйте, доктор. Доктор поклонился Рюхину, но, кланяясь, смотрел не на него, а на Ивана Николаевича.
Тот сидел совершенно неподвижно, со злым лицом, сдвинув брови, и даже не шевельнулся при входе врача. Он был совершенно здоров... С постели взяли? Дрался с кем-нибудь? И еще кое-кого... Рюхин сконфузился до того, что не посмел поднять глаза на вежливого доктора.
Но тот ничуть не обиделся, а привычным, ловким жестом снял очки, приподняв полу халата, спрятал их в задний карман брюк, а затем спросил у Ивана: — Сколько вам лет? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное? А на тебя в особенности, гнида! Здесь Рюхин всмотрелся в Ивана и похолодел: решительно никакого безумия не было у того в глазах. Из мутных, как они были в Грибоедове, они превратились в прежние, ясные. Вот чепуха какая!
Зачем же мы, в самом деле, сюда-то его притащили? Нормален, нормален, только рожа расцарапана... Иван Николаевич покосился недоверчиво, но все же пробурчал: — Слава те господи! Нашелся наконец хоть один нормальный среди идиотов, из которых первый — балбес и бездарность Сашка! Тот вспыхнул от негодования. Вот уж, действительно, дрянь!
Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, который он сочинил к первому числу! А вы загляните к нему внутрь — что он там думает... Рюхин тяжело дышал, был красен и думал только об одном, что он отогрел у себя на груди змею, что он принял участие в том, кто оказался на поверку злобным врагом. И главное, и поделать ничего нельзя было: не ругаться же с душевнобольным?! Схватили, связали какими-то тряпками и поволокли в грузовике! Не голым же мне по Москве идти?
Надел что было, потому что спешил в ресторан к Грибоедову. Врач вопросительно посмотрел на Рюхина, и тот хмуро пробормотал: — Ресторан так называется. Какое-нибудь деловое свидание? Ах да, да нет! Композитор — это однофамилец Миши Берлиоза! Рюхину не хотелось ничего говорить, но пришлось объяснить.
Он его нарочно под трамвай пристроил! Он такие штуки может выделывать, что только держись! Он заранее знал, что Берлиоз попадет под трамвай! Какие же меры вы приняли, чтобы поймать этого убийцу? Та вынула лист и стала заполнять пустые места в его графах. Взял я на кухне свечечку...
Санитары почему-то вытянули руки по швам и глаз не сводили с Ивана. Тут факт бесповоротный. Он лично с Понтием Пилатом разговаривал. Да нечего на меня так смотреть! Верно говорю! Все видел — и балкон и пальмы.
Был, словом, у Понтия Пилата, за это я ручаюсь. Вдруг часы ударили два раза. Я извиняюсь, где телефон? Иван ухватился за трубку, а женщина в это время тихо спросила у Рюхина: — Женат он? Товарищ дежурный, распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного консультанта. Заезжайте за мною, я сам с вами поеду...
Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома... Как ваш адрес? Затем он повернулся к врачу, протянул ему руку, сухо сказал «до свидания» и собрался уходить. Вы плохо чувствуете себя, останьтесь у нас! Рюхин задрожал, а женщина нажала кнопку в столике, и на его стеклянную поверхность выскочила блестящая коробочка и запаянная ампула. Раздался удар, но небьющиеся стекла за шторою выдержали его, и через мгновение Иван забился в руках у санитаров.
Он хрипел, пытался кусаться, кричал: — Так вот вы какие стеклышки у себя завели!.. Пусти, говорю! Шприц блеснул в руках у врача, женщина одним взмахом распорола ветхий рукав толстовки и вцепилась в руку с неженской силой. Запахло эфиром. Иван ослабел в руках четырех человек, и ловкий врач воспользовался этим моментом и вколол иглу в руку Ивану. Ивана подержали еще несколько секунд, и потом опустили на диван.
Лишь только его отпустили, он опять было вскочил, но обратно уже сел сам. Он помолчал, диковато озираясь, потом неожиданно зевнул, потом улыбнулся со злобой. Сами же за все и поплатитесь. Я предупредил, а там как хотите! Меня же сейчас более всего интересует Понтий Пилат... Тут Рюхин опять вздрогнул: бесшумно открылись белые двери, за ними стал виден коридор, освещенный синими ночными лампами.
Из коридора выехала на резиновых колесиках кушетка, на нее переложили затихшего Ивана, и он уехал в коридор, и двери за ним замкнулись. Усталый врач поглядел на Рюхина и вяло ответил: — Двигательное и речевое возбуждение... Бредовые интерпретации... Случай, по-видимому, сложный... Шизофрения, надо полагать. А тут еще алкоголизм...
Рюхин ничего не понял из слов доктора, кроме того, что дела Ивана Николаевича, видно, плоховаты, вздохнул и спросил: — А что это он все про какого-то консультанта говорит? А может быть, галлюцинировал... Через несколько минут грузовик уносил Рюхина в Москву. Светало, и свет еще не погашенных на шоссе фонарей был уже не нужен и неприятен.
Все права защищены. Полное или частичное копирование материалов запрещено. При согласованном использовании материалов сайта необходима ссылка на ресурс.
Я своё свободное время проводил в редакции, меня там всё завораживало. В частности, с интересом наблюдал, как журналисты отдают готовый очерк заместителю главного редактора Николаю Ивановичу Екимову все сотрудники, кроме отца, сидели в большой общей комнате , и тот, бегло пробежав по тексту, иногда сделав замечание, либо возвращал материал обратно, либо, одобрительно кивнув, клал в общую папку. Я вслушивался в их разговор, и меня тянуло быть причастным к атмосфере, царившей в этой комнате. Иногда, когда Николай Иванович, отодвинув от себя бумаги, развалившись в кресле, закуривал, я подходил к нему с просьбой дать и мне задание. Он устало улыбался и отнекивался. Но однажды — очевидно, не хватало свежего материала в номер — он вдруг испытующе посмотрел на меня и прошёл к отцу в кабинет. Вернулся и торжественно заявил, что готов дать первое поручение. Нужно съездить в село Саратовка, встретиться с бригадиром передовой бригады, узнать планы, перспективу их выполнения и прочее, а также записать фамилии передовиков. Снабдил меня деньгами на дорогу, подарил красивый блокнот, достал из внутреннего кармана пиджака дорогую китайскую авторучку, проверил в ней наличие чернил и со словами «потом вернёшь» передал её мне. Задание я выполнил на пять с плюсом и на следующий день после школы помчался в редакцию. В первом же номере появился очерк под моей фамилией, но, как ни странно, там не оказалось ни одного мною написанного предложения. Николай Иванович заново переписал весь текст, сохранив только имена передовиков и прочую информацию. Горевал я недолго: главное-то — моя фамилия сверкала под текстом! Подумалось — может быть, так и нужно. С тех пор я стал постоянным автором, получал командировочные в достаточном количестве: хватало и на дорогу, и на мороженое. А однажды, развернув газету, я обнаружил в центре очерка несколько мною написанных предложений: Николай Иванович посчитал возможным их оставить. Неописуемое волнение охватило меня, и я понял, что вырос на одну ступень. После вуза я был направлен на остров Сахалин, где мне посчастливилось поработать в районной газете.
Она согласилась на уродство. Какая-то сила вела ее, она верно знала, что наступит день и «Мастер» будет издан полностью, до запятой. Она и тут угадала. При помощи все того же Симонова, который не меньше Поповкина думал о бессмертии, через несколько лет роман вышел в полном виде, что по условиям тогдашней литературной жизни было чудом». Действительно, цензура в лице Главлита сокращенное название Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР всячески пыталась воспрепятствовать даже упоминанию романа в советской печати. Уже сам факт публикации анонса в «Москве» был расценен как серьезная идеологическая ошибка, ибо «Булгаков не принял ничего из жизни общества, которое мы создали кровью и потом». Долгое время фамилию писателя старались лишний раз не называть — на всякий случай, мало ли что... И потому решение редколлегии журнала опубликовать сначала первую часть, а затем и вторую кроме как мужественным не назовешь. Жертвы, на которые пошла Елена Булгакова, оказались не такими уже и великими. Цензура вымарала из текста романа более 14 000 слов. Были сокращены, например, сцены сеанса Воланда в театре Варьете, полета Наташи на соседе Николае Ивановиче-борове, бала у Воланда. Но в общем и целом роман пришел к своему читателю, согласно замыслу автора, ибо в нем не был переделан конец, осталось нетронутым начало, не исчезли герои произведения. Наконец, даже название сохранилось в неприкосновенности а оно уже само по себе никак не вписывалась в каноны соцреализма, богато представленного на полках книжных магазинов такими толстенными романами, как «Большое искусство», «Большая семья», «Чего же ты хочешь? А ведь, как правило, советская цензура, кромсая авторский текст по живому, начинала придираться уже к названию. И то, что Булгакова к тому времени не было в живых, избавило роман от более серьезного вмешательства. Ну а изъятые фразы и абзацы читатели сами вставили в журнальные номера, кто-то в рукописном виде, а иные были напечатаны на машинке и подклеены к журналам. Мы не ошибемся, если скажем, что журнал «Москва» с романом Булгакова читали все, но не сразу. Ибо желающих прочитать было больше, нежели количество номеров. Хотя тираж журнала после публикации первой книги и вырос.
Мастер и Маргарита
- ТАЙНЫЙ СМЫСЛ РОМАНА БУЛГАКОВА
- Врач-наркоман
- Подвал на двоих: опыт прочтения «Мастера и Маргариты» - Православный журнал «Фома»
- М. БУЛГАКОВ «МАСТЕР И МАРГАРИТА». Главы 1 и 2. Аудиокнига. Читают: М. Суханов, А. Клюквин, Д. Мороз
- «Мастер и Маргарита»: краткое содержание и анализ
Представляем книжную новинку — «Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита. С комментариями»
| Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита» | Роман "Мастер и Маргарита" был написан Михаилом Афанасьевичем Булгаковым 70 лет назад, но до сих пор он остается спорной страницей русской литературы. |
| Михаил Булгаков: Мастер и Маргарита litres; с иллюстрациями А. Марковской читать онлайн бесплатно | Фактически книга состоит из трех частей: дневника Михаила Булгакова, который он вел с 1923 по 1925, а затем был изъят сотрудниками ОГПУ во время обыска на квартире. |
| «Мастер и Маргарита» 2024 года: имеет ли новая картина шанс преодолеть проклятие текста? - ReadRate | Трамваи на Патриках и небывалый бюджет — что нужно знать о новой экранизации «Мастера и Маргариты» Михаила Локшина с Евгением Цыгановым и Юлией Снигирь. |
| Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита» | Многие исследователи творчества писателя были уверены, что во время создания романа «Мастер и Маргарита» Булгаков не принимал наркотики. |
| "Мастер и Маргарита" (радиопостановка) М.А. Булгаков - Listen online. Music | Загадочный роман Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита» известен во всех уголках нашей планеты. |
Объяснение концовки фильма «Мастер и Маргарита» и чем он отличается от романа Михаила Булгакова
Юбилей Михаила Афанасьевича Булгакова актеры московских театров, а также студенты театральных училищ столицы и журналисты радио "Маяк" решили отметить чтением всего романа великого писателя "Мастер и Маргарита". Обложка книги 1С Аудиокниги Мастер и Маргарита. Михаила Булгакова слушайте онлайн в прекрасной озвучке.
Книга «Великий блеф под названием «Мастер и Маргарита» выходит в издательстве «Аргументы недели»
Михаила Булгакова слушайте онлайн в прекрасной озвучке. Подборки. Булгаков Михаил Афанасьевич. Книга "Мастер и Маргарита". Михаил Булгаков писал свой роман "Мастер и Маргарита" в общей сложности РИА Новости, 13.02.2010. Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита» Информация о книге: описание, содержание, в каких магазинах можно купить, скачать, читать.
Мастер и Маргарита - слушать онлайн аудиокнигу Булгакова по главам
Мастер и Маргарита — потрясающий роман Михаила Булгакова, который надолго запомнится. В 2024 году вышла экранизация «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова. Мастер и Маргарита автор Михаил Булгаков читают Валерий Никитин, Людмила Ракута.
Представляем книжную новинку — «Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита. С комментариями»
StorySav В 17 лет я читаю «Мастера и Маргариту» ночью, под торшером, погружаясь в ритм ее жизни. Гурманничаю, перечитывая любимые страницы, живя в мире ОНЫ. Создаю свой кодекс порядочности, убежденная, что все люди добрые. Начинаю работу в сельской школе, читая роман в электричке, настраиваясь на волну Иешуа. Летаю с Мастером на метле, наблюдаю за фокусами иностранного мага. Иду по лунной дороге, видя человека в белом плаще и молодого человека в разорванном хитоне, спорящих и стремящихся договориться...
В 1922 году в журнале «Рупор» вышел его дебютный рассказ «Необыкновенные приключения». Проза Булгакова — культовый роман «Мастер и Маргарита», автобиографичный «Театральный роман», повести «Собачье сердце» и «Роковые яйца» — по праву входит в золотой фонд мировой классики ХХ века.
Glava 02-09 05:10 M. Glava 02-10 05:51 M.
Glava 02-11 02:09 M. Glava 02-12 03 M. Glava 03-01 03:24 M. Glava 03-02 03:43 M. Glava 03-03 04 M. Glava 04-01 04:13 M. Glava 04-02 05:24 M. Glava 04-03 03:49 M. Glava 04-04 05 M. Glava 05-01 04:09 M.
Glava 05-02 05:16 M. Glava 05-03 04:07 M. Glava 05-04 05:29 M. Glava 05-05 06:58 M. Glava 05-06 06 M. Glava 06-01 04:34 M. Glava 06-02 04:19 M. Glava 06-03 04:51 M. Glava 06-04 07 M. Glava 07-01 04:43 M.
Glava 07-02 04:14 M. Glava 07-03 04:53 M. Glava 07-04 05:03 M. Glava 07-05 02:52 M. Glava 07-06 08 M. Glava 08-01 04:06 M. Glava 08-02 05:04 M. Glava 08-03 04:45 M. Glava 08-04 03:33 M. Glava 08-05 09 M.
Glava 09-01 04:31 M. Glava 09-02 05:51 M. Glava 09-03 06:39 M. Glava 09-04 10 M. Glava 10-01 04:51 M. Glava 10-02 05:30 M. Glava 10-03 06:29 M. Glava 10-04 04:34 M. Glava 10-05 11 M. Glava 11-01 03:09 M.
Glava 11-02 12 M. Glava 12-01 04:51 M. Glava 12-02 05:24 M. Glava 12-03 06:02 M. Glava 12-04 04:45 M. Glava 12-05 05:44 M. Glava 12-06 03:25 M.
А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!.. Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям. Те поглядели на него удивленно. Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а… как бы выразиться… заинтересовал, что ли. Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства: — Вы — атеисты?! Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом такие слова: — Позвольте вас поблагодарить от всей души! Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может. Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство! И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством. И почему он так хорошо говорит по-русски? Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг. Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут». Берлиоз выпучил глаза. Что это он плетет?