Однако не памфлеты и политические статьи прославили имя Даниеля Дефо, а написанный на склоне лет, в шестьдесят, приключенческий роман «Робинзон Крузо» — первый реалистический роман английской литературы. Роман написан в виде автобиографии, дневника Робинзона Крузо, который, как следует из названия, после крушения судна провел на необитаемом острове больше четверти века.
Как создавался легендарный роман «Робинзон Крузо»
Книга «Робинзон Крузо», краткое содержание которой передает основные события истории, продолжает неожиданное происшествие. «Робинзон Крузо» – обстоятельное жизнеописание главного героя, построенное по принципам приключенческого и воспитательного романов. Роман «Робинзон Крузо» дал начало классическому английскому роману и породил моду на псевдодокументальную художественную прозу; его нередко называют первым «подлинным» романом на английском языке. "Удивительные приключения Робинзона Крузо", "Дальнейшие приключения Робинзона Крузо" - и в России издается впервые. У романа о жизни Робинзона Крузо на необитаемом острове было ещё два продолжения. Книга "Серьезные размышления о жизни и удивительных приключениях Робинзона Крузо" состоит из назидательных эссе.
История создания «Робинзона Крузо» Даниэлем Дефо
| Роман Робинзон Крузо | читать, Даниэль Дефо | Книга написана как вымышленная автобиография Робинзона Крузо[Комм. |
| Дефо Даниель. Большая российская энциклопедия | Робинзон Крузо. @sirius_book_robinzon. |
Робинзон Крузо - слушать аудиокнигу онлайн бесплатно
| Кто написал «Робинзона Крузо»? Английский писатель Даниель Дефо | Дефо Д. Робинзон Крузо после долгих и опасных приключений оказался на необитаемом острове и пробыл там 28 лет. |
| Кто написал роман "Робинзон Крузо"? - Генон | «Робинзон Крузо» – обстоятельное жизнеописание главного героя, построенное по принципам приключенческого и воспитательного романов. |
| «Робинзон Крузо» как учебник жизни | Автор решается написать продолжении книги «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо», но вторая часть оказалась менее интересной, но это не отменяет того факта, что она пользовалась большим спросом. |
| Даниель Дефо - биография и произведения писателя | Здесь вы можете слушать аудиокнигу Робинзон Крузо онлайн бесплатно в хорошем качестве. |
| Дефо, Даниэль. Робинзон Крузо. Кн. 1-2. Первое издание. Лондон, 1719. | Второе вранье серьезнее: Робинзон Крузо написал книгу не сам, он — плод воображения автора, намеренно не упомянувшего себя на обложке книги. |
История создания «Робинзона Крузо» Даниэлем Дефо
А затем известный эссеист Ричард Стил опубликовал подробный отчёт о приключениях Селькирка в газете The Englishman. Он стал состоятельным человеком и некоторое время вёл праздную жизнь. Однако вскоре из-за своего воинственного нрава Александр снова попал в переделку. В 1713-м он предстал перед судом за драку и, по некоторым данным, даже оказался в тюрьме. Впоследствии Селькирк женился на трактирщице Фрэнсис Кэндис и в звании лейтенанта поступил на службу в Королевский флот. Будучи помощником штурмана военного судна Weymouth, он участвовал в антипиратском рейде у берегов Западной Африки.
Действия британского флота оказались успешными, однако Селькирк из плавания не вернулся. Робинзон Крузо и другие Ещё при жизни Селькирка Даниэль Дефо опубликовал свой роман о Робинзоне Крузо, на написание которого писателя, по мнению критиков, вдохновили приключения шотландского моряка. Дефо даже нарядил Робинзона в козьи шкуры, которые были уместны на островке у берегов Чили, но вряд ли позволили бы чувствовать себя комфортно в Карибском море, где, по замыслу писателя, оказался Крузо. Однако личности литературного персонажа и его прототипа отличались кардинально. Робинзона вынужденное одиночество преобразило, а Александр после возвращения в цивилизованный мир вёл разгульный образ жизни.
С точки зрения некоторых критиков, Дефо, взяв за основу историю Селькирка, характер героя писал с себя. Роман о Робинзоне Крузо быстро обрёл популярность. Эта книга положила начало целому поджанру приключенческой литературы и кинематографа. Она так же стара, как парусный флот. Это случалось и в результате кораблекрушений, и как весьма распространённое наказание.
Плавания парусных кораблей были долгими, а психологическую совместимость экипажа перед ними никто не проверял. При этом когда судно проводит многие месяцы посреди океана, отсутствие психологической совместимости может привести к катастрофе. Поэтому капитаны, которые, как тогда говорилось, были на корабле «вторыми после Бога», принимали порой жёсткие решения», — рассказал в интервью RT председатель Московского клуба истории флота Константин Стрельбицкий.
Древней меня лишь вечные созданья,И с вечностью прибуду наравне.
Входящие, оставьте упованья». Те, кто помещен в ад, не могут рассчитывать на любовь и состраданье. Сострадать им строжайше запрещено, ибо считается, что это роптание на божий промысел. Поэтому одной из духовных задач Данте в аду становится борьба с состраданьем: «Приготовлялся выдержать войну и с тягостным путем, и с состраданьем».
Разве это не та же картина, фундаментально отделяющая находящихся в аду, читай в дикости, которая обнаруживается и у Дефо? Робинзон, поначалу возненавидевший дикарей-каннибалов, вознамерился их истреблять, но потом ему на ум пришло соображение о том, что их омерзительные обычаи, возможно, промысел творца: «Я стал спокойнее и хладнокровнее относиться к этой затее; я спросил себя, какое я имею право брать на себя роль судьи и палача этих людей. Пускай они преступны; но коль скоро сам бог в течение стольких веков предоставляет им творить зло безнаказанно, то, значит, на то его воля. Как знать?
Даниэль Дефо Картина мира у, казалось бы, столь разных и разнокалиберных авторов, как Данте и Дефо, говорит об одном: ад должен существовать вместе со своими обитателями, ибо такова воля высшей справедливости. Ну и, наконец, в-третьих, Дефо выводит определенный тип путешественника и колонизатора, который наделен такими чертами, которые, если они имеют место быть у очень молодого человека, вполне простительны и естественны, но если они в дальнейшем не трансформируются и ничем не уравновесятся, то перед нами предстает очень специфический персонаж. Если юноша обуреваем страстью по самоутверждению — это нехорошо, но нормально. Если этой страстью обуреваем взрослый мужчина, да еще и вооружившийся метафизическим обоснованием оной, то это уже страшно.
В 1979 году великий кинорежиссер Фрэнсис Форд Коппола снял посвященный войне во Вьетнаме киношедевр «Апокалипсис сегодня». Сценарий к «Апокалипсису» Копполе помогал писать военный журналист, работавший во Вьетнаме, Майкл Герр. В этом фильме одним из важнейших компонентов апокалипсиса, который имел место в реальности, было поведение современных Робинзонов, они же американские военнослужащие. Командир подразделения устраивал на фоне самолетов, поливающих мирное население напалмом, покатушки на доске для серфинга, а потом еще посылал военный вертолет искать эту доску в джунгли.
К другому подразделению приезжали модели из эротических журналов, сексуальные услуги которых американские военные обменивали на бочку мазута. И так далее и тому подобное. Стэнли Кубрик Стэнли Кубрик Позже, в 1987 году, другой великий кинорежиссер — Стэнли Кубрик снял ровно про то же самое свою «Цельнометаллическую оболочку». В обоих фильмах американские солдаты ведут себя по отношению к местному населению как самодовольные свиньи, пользующиеся своим военно-техническим превосходством, подобному Робинзону, который пользовался наличием ружья против дикарей.
Не случайно в фильме Кубрика антагонист главного героя — американский пулеметчик, имеет позывной «зверюга». Только, в отличие от книги Дефо, в обоих фильмах главные герои признают, что не несут с собой никакого света, а сеют только смерть и разрушение. Разница лишь в том, что герой Кубрика признает правду за героически погибшей вьетнамской девушкой. А герой Копполы понимает, что из этого реального апокалипсиса можно только уйти, ибо победить в нем невозможно.
Но дело, разумеется, не только в кино. Разве реальные новостные сводки не свидетельствуют о том же самом? Разве фильмы Кубрика и Копполы — это поклеп на американскую армию, а не правда, показанная художественными средствами? А глобальный капитализм в целом?
Великий социолог и мыслитель Макс Вебер написал ставшую классической книгу «Протестантская этика и дух капитализма».
Главная концепция и смысл произведения — это особая характеристики личности, то есть это разумные действия в природных условиях. Только такой подход позволяет сберечь в человеке силу духа. Робинзон Крузо привлекал современников своим желанием выжить, силой духа. Впоследствии автор еще выпускал продолжение приключений, рассказ о поездке Робинзона Крузо в Россию. По своей сути это авантюрный морской роман, он был востребованным в английской литературе XVIII века. Прообраз главного героя Источники, которые помогли стать сюжетом произведения, можно поделить на фактическую, реальную и литературную. Фото: rewizor. Также влияние на сюжет романа произвело громкое событие, произошедшее с путешественником Александром Селькирком. Он был моряком, прожившем на необитаемом острове более четырех лет в полном одиночестве.
Дефо потратил много времени на изучение тем о путешествиях, свой замысел он вынашивал годами.
Но с именем автора прочно ассоциируется главная книга: роман "Робинзон Крузо" о моряке, который провел на необитаемом острове 28 лет, три месяца и 19 дней. Первое издание книги. Фото: zen. Попал туда матрос вовсе не в результате кораблекрушения, как литературный герой, а поссорившись с капитаном: был высажен в порядке наказания. Говорят, в последний момент даже капитан дрогнул и хотел изменить форму кары, но Селькирк отказался — и остался на острове в океане в полном одиночестве. Через четыре года его спасла другая английская экспедиция. Своими приключениями на острове Селькирк хвастался в английских кабаках. По распространенной версии, именно так его повествование и услышал Дефо. Примечательно, что после такого испытания Селькирк не угомонился, снова записался на корабль и вышел в море, где заболел, умер на корабле и был похоронен в родной стихии.
Только выйдя из печати в 1719 году, роман "Робинзон Крузо" произвел фурор. Даниэль Дефо был вдохновлен похвалами в свой адрес и сочинил продолжение истории Робинзона, который теперь отправлялся странствовать по России и Татарии, имевших тогда в глазах цивилизованного мира прямое сходство с преисподней. Но продолжения оказались куда менее популярными, чем первая часть "Робинзона Крузо" на необитаемом острове. Возможно, тогда и был заложен закон литературы, что сиквелы всегда слабее "первоисточника". Кстати, остров, на котором томился Селькирк, в дальнейшем назвали Робинзон Крузо.
Робинзон Крузо: читать онлайн
- Сейчас популярны
- Робинзон Крузо. *** (Даниэль Дефо, 1710)
- 300 лет назад был впервые напечатан «Робинзон Крузо»
- Дефо, Даниэль. Робинзон Крузо. Кн. 1-2. Первое издание. Лондон, 1719.
Робинзон Крузо - слушать аудиокнигу онлайн бесплатно
Семь раз автор изменял детали жизни героя на острове. Он перенес остров из Тихого океана в Атлантический, а время действия приблизительно на пятьдесят лет отодвинул в прошлое. Писатель также увеличил срок пребывания своего героя на острове в семь раз. И вдобавок он подарил ему встречу с верным другом и помощником - с туземцем Пятницей. Неожиданно это произведение стало очень популярным. Поэтому у этого произведения так много экранизаций, самой первой из которых стал французский короткометражный фильм, снятый в 1902 году Жоржем Мельсом. Есть экранизации этого романа и в отечественном кинематографе. В 1946 году на экраны вышел приключенческий фильм «Робинзон Крузо», где главного героя сыграл известный актер Павел Кадочников, а Пятницу — будущий художественный руководитель театра на Таганке Юрий Любимов.
Но как-то раз, во время пребывания моего в Гулле, куда я заехал случайно, на этот раз без всякой мысли о побеге, один мой приятель, отправлявшийся в Лондон на корабле своего отца, стал уговаривать меня уехать с ним, пуская в ход обычную у моряков приманку, а именно, что мне ничего не будет стоить проезд. И вот, не спросившись ни у отца, ни у матери, даже не уведомив их ни одним словом, а предоставив им узнать об этом как придется, — не испросив ни родительского, ни Божьего благословения, не приняв в расчет ни обстоятельств данной минуты, ни последствий, в недобрый — видит Бог! Никогда, я думаю, злоключения молодых искателей приключений не начинались так рано и не продолжались так долго, как мои. Не успел наш корабль выйти из устья Гумбера, как подул ветер, и началось страшное волнение. До тех пор я никогда не бывал в море и не могу выразить, до чего мне стало плохо и как была потрясена моя душа. Только теперь я серьезно задумался над тем, что я натворил и как справедливо постигла меня небесная кара за то, что я так бессовестно покинул отчий дом и нарушил сыновний долг. Все добрые советы моих родителей, слезы отца, мольбы матери воскресли в моей памяти, и совесть, которая в то время еще не успела у меня окончательно очерстветь, сурово упрекала меня за пренебрежение к родительским увещаниям и за нарушение моих обязанностей к Богу и отцу. Между тем ветер крепчал, и по морю ходили высокие волны, хотя эта буря не имела и подобия того, что я много раз видел потом, ни даже того, что мне пришлось увидеть спустя несколько дней. Но и этого было довольно, чтобы ошеломить такого новичка в морском деле, ничего в нем не смыслившего, каким я был тогда. С каждой новой накатывавшейся на нас волной я ожидал, что она нас поглотит, и всякий раз, когда корабль падал вниз, как мне казалось, в пучину или хлябь морскую, я был уверен, что он уже не поднимется кверху. И в этой муке душевной я твердо решался и неоднократно клялся, что, если Господу будет угодно пощадить на этот раз мою жизнь, если нога моя снова ступит на твердую землю, я сейчас же ворочусь домой к отцу и никогда, покуда жив, не сяду больше на корабль; я клялся послушаться отцовского совета и никогда более не подвергать себя таким невзгодам, какие тогда переживал. Теперь только я понял всю верность рассуждений отца насчет золотой середины; для меня ясно стало, как мирно и приятно прожил он свою жизнь, никогда не подвергаясь бурям на море и не страдая от передряг на берегу, и я решил вернуться в родительский дом с покаянием, как истый блудный сын. Этих трезвых и благоразумных мыслей хватило у меня на все время, покуда продолжалась буря, и даже еще на некоторое время; но на другое утро ветер стал стихать, волнение поулеглось, и я начал понемногу осваиваться с морем. Как бы то ни было, весь этот день я был настроен очень серьезно впрочем, я еще не совсем оправился от морской болезни ; но к концу дня погода прояснилась, ветер прекратился, и наступил тихий, очаровательный вечер; солнце зашло без туч и такое же ясное встало на другой день, и гладь морская при полном или почти полном безветрии, вся облитая сиянием солнца, представляла восхитительную картину, какой я никогда еще не видывал. Ночью я отлично выспался, и от моей морской болезни не осталось и следа. Я был очень весел и с удивлением смотрел на море, которое еще вчера бушевало и грохотало и могло в такое короткое время затихнуть и принять столь привлекательный вид. И тут-то, словно для того, чтобы разрушить мои благие намерения, ко мне подошел мой приятель, сманивший меня ехать с ним, и, хлопнув меня по плечу, сказал: «Ну что, Боб, как ты себя чувствуешь после вчерашнего? Пари держу, что ты испугался, — признайся: ведь испугался вчера, когда задул ветерок? Хорош ветерок! Я и представить себе не мог такой ужасной бури! Ах ты чудак! Так, по твоему, это буря? Что ты! Дай нам хорошее судно да побольше простору, гак мы такого шквалика и не заметим. Ну, да ты еще неопытный моряк, Боб. Пойдем ка лучше сварим себе пуншу и забудем обо всем. Взгляни, какой чудесный нынче день! Словом, как только поверхность моря разгладилась, как только после бури восстановилась тишина, а вместе с бурей улеглись мои взбудораженные чувства, и страх быть поглощенным волнами прошел, так мысли мои потекли по старому руслу, и все мои клятвы, все обещания, которые я давал себе в минуты бедствия, были позабыты. Правда, на меня находило порой просветление, серьезные мысли еще пытались, так сказать, воротиться, но я гнал их прочь, боролся с ними, словно с приступами болезни, и при помощи пьянства и веселой компании скоро восторжествовал над этими припадками, как я их называл; в какие-нибудь пять-шесть дней я одержал такую полную победу над своей совестью, какой только может пожелать себе юнец, решившийся не обращать на нее внимания. Но мне предстояло еще одно испытание: Провидение, как всегда в таких случаях, хотело отнять у меня последнее оправдание; в самом деле, если на этот раз я не понял, что был спасен им, то следующее испытание было такого рода, что тут уж и самый последний, самый отпетый негодяй из нашего экипажа не мог бы не признать как опасности, так и чудесного избавления от нее. На шестой день по выходе в море мы пришли на ярмутский рейд. Ветер после шторма был все время противный и слабый, так что мы подвигались тихо. В Ярмуте мы были вынуждены бросить якорь и простояли при противном, а именно юго-западном, ветре семь или восемь дней. В течение этого времени на рейд пришло из Ньюкастля очень много судов. Ярмутский рейд служит обычным местом стоянки для судов, которые дожидаются здесь попутного ветра, чтобы войти в Темзу. Мы, впрочем, не простояли бы так долго и вошли бы в реку с приливом, если бы ветер не был так свеж, а дней через пять не задул еще сильнее. Однако, ярмутский рейд считается такой же хорошей стоянкой, как и гавань, а якоря и якорные канаты были у нас крепкие; поэтому наши люди нисколько не тревожились, не ожидая опасности, и делили свой досуг между отдыхом и развлечениями, по обычаю моряков. Но на восьмой день утром ветер еще посвежел, и понадобились все рабочие руки, чтоб убрать стеньги и плотно закрепить все, что нужно, чтобы судно могло безопасно держаться на рейде. К полудню развело большое волнение; корабль стало сильно раскачивать; он несколько раз черпнул бортом, и раза два нам показалось, что нас сорвало с якоря. Тогда капитан скомандовал отдать шварт. Таким образом мы держались на двух якорях против ветра, вытравив канаты до конца. Тем временем разыгрался жесточайший шторм. Растерянность и ужас читались теперь даже на лицах матросов. Я несколько раз слышал, как сам капитан, проходя мимо меня из своей каюты, бормотал вполголоса: «Господи, смилуйся над нами, иначе все мы погибли, всем нам пришел конец», что не мешало ему, однако, зорко наблюдать за работами по спасению корабля. Первые минуты переполоха оглушили меня: я неподвижно лежал в своей каюте под лестницей, и даже не знаю хорошенько, что я чувствовал. Мне было трудно вернуться к прежнему покаянному настроению после того, как я так явно пренебрег им и так решительно разделался с ним: мне казалось, что ужасы смерти раз навсегда миновали и что эта буря окончится ничем, как и первая. Но когда сам капитан, проходя мимо, как я только что сказал, заявил, что мы все погибнем, я страшно испугался. Я вышел из каюты на палубу: никогда в жизни не приходилось мне видеть такой зловещей картины: по морю ходили валы вышиной с гору, и каждые три, четыре минуты на нас опрокидывалась такая гора. Когда, собравшись с духом, я оглянулся, кругом царил ужас и бедствие. Два тяжело нагруженные судна, стоявшие на якоре неподалеку от нас, чтоб облегчить себя, обрубили все мачты. Кто-то из наших матросов крикнул, что корабль, стоявший в полумиле от нас впереди, пошел ко дну. Еще два судна сорвало с якорей и унесло в открытое море на произвол судьбы, ибо ни на том, ни на другом не оставалось ни одной мачты. Мелкие суда держались лучшие других и не так страдали на море; но два-три из них тоже унесло в море, и они промчались борт о борт мимо нас, убрав все паруса, кроме одного кормового кливера. Вечером штурман и боцман приступили к капитану с просьбой позволить им срубить фок-мачту. Капитану очень этого не хотелось, но боцман стал доказывать ему, что, если фок-мачту оставить, судно затонет, и он согласился, а когда снесли фок-мачту, грот-мачта начала так качаться и так сильно раскачивать судно, что пришлось снести и ее и таким образом очистить палубу. Можете судить, что должен был испытывать все это время я — совсем новичок в морском деле, незадолго перед тем так испугавшийся небольшого волнения. Но если после стольких лет память меня не обманывает, не смерть была мне страшна тогда: во сто крат сильнее ужасала меня мысль о том, что я изменил своему решению принести повинную отцу и вернулся к своим первоначальным проклятым химерам, и мысли эти в соединении с боязнью бури приводили меня в состояние, которого не передать никакими словами. Но самое худшее было еще впереди. Буря продолжала свирепствовать с такой силой, что, по признанию самих моряков, им никогда не случалось видеть подобной. Судно у нас было крепкое, но от большого количества груза глубоко сидело в воде, и его так качало, что на палубе поминутно слышалось: «Захлестнет, кренит». В некотором отношении для меня было большим преимуществом, что я не вполне понимал значение этих слов, пока не спросил об этом. Однако, буря бушевала все с большей яростью, и я увидел — а это не часто увидишь — как капитан, боцман и еще несколько человек, у которых чувства, вероятно, не так притупились, как у остальных, молились, ежеминутно ожидая, что корабль пойдет ко дну. В довершение ужаса вдруг среди ночи один из людей, спустившись в трюм поглядеть, все ли там в порядке, закричал, что судно дало течь, другой посланный донес, что вода поднялась уже на четыре фута. Тогда раздалась команда; «Всем к помпе! Но матросы растолкали меня, говоря, что если до сих пор я был бесполезен, то теперь могу работать, как и всякий другой. Тогда я встал, подошел к помпе и усердно принялся качать. В это время несколько мелких грузовых судов, будучи не в состоянии выстоять против ветра, снялись с якоря и вышли в море. Заметив их, когда они проходили мимо, капитан приказал выпалить из пушки, чтобы дать знать о нашем бедственном положении. Не понимая значения этого выстрела, я вообразил, что судно наше разбилось или вообще случилось что-нибудь ужасное, словом, я так испугался, что упал в обморок. Но так как каждому было в пору заботиться лишь о спасении собственной жизни, то на меня не обратили внимания и не поинтересовались узнать, что приключилось со мной. Другой матрос стал к помпе на мое место, оттолкнув меня ногой и оставив лежать, в полной уверенности, что я упал замертво; прошло немало времени, пока я очнулся. Мы продолжали работать, но вода поднималась в трюме все выше. Было очевидно, что корабль затонет, и хотя буря начинала понемногу стихать, однако не было надежды, что он сможет продержаться на воде, покуда мы войдем в гавань, и капитан продолжал палить из пушек, взывая о помощи. Наконец, одно мелкое судно, стоявшее впереди нас, рискнуло спустить шлюпку, чтобы подать нам помощь. С большой опасностью шлюпка приблизилась к нам, но ни мы не могли подойти к ней, ни шлюпка не могла причалить к нашему кораблю, хотя люди гребли изо всех сил, рискуя своей жизнью ради спасения нашей. Наши матросы бросили им канат с буйком, вытравив его на большую длину. После долгих напрасных усилий тем удалось поймать конец каната; мы притянули их под корму и все до одного спустились к ним в шлюпку. Нечего было и думать добраться в ней до их судна; поэтому с общего согласия было решено грести по ветру, стараясь только держать по возможности к берегу. Наш капитан пообещал чужим матросам, что, если лодка их разобьется о берег, он заплатит за нее их хозяину. Таким образом, частью на веслах, частью подгоняемые ветром, мы направились к северу в сторону Винтертон-Несса, постепенно заворачивая к земле. Не прошло и четверти часа с той минуты, когда мы отчалили от корабля, как он стал погружаться на наших глазах. И тут-то впервые я понял, что значит «захлестнет» Должен однако, сознаться, что я почти не имел силы взглянуть на корабль, услышав крики матросов, что он тонет, ибо с момента, когда я сошел или, лучше оказать, когда меня сняли в лодку, во мне словно все умерло частью от страха, частью от мыслей о еще предстоящих мне злоключениях. Покуда люди усиленно работали веслами, чтобы направить лодку к берегу, мы могли видеть ибо всякий раз, как лодку подбрасывало волной, нам виден был берег — мы могли видеть, что там собралась большая толпа: все суетились и бегали, готовясь подать нам помощь, когда мы подойдем ближе. Но мы подвигались очень медленно и добрались до земли, только пройдя Винтертонский маяк, где между Винтертоном и Кромером береговая линия загибается к западу и где поэтому ее выступы немного умеряли силу ветра. Здесь мы пристали и, с великим трудом, но все-таки благополучно выбравшись на сушу, пошли пешком в Ярмут. В Ярмуте, благодаря постигшему нас бедствию, к нам отнеслись весьма участливо: город отвел нам хорошие помещения, а частные лица — купцы и судохозяева — снабдили нас деньгами в достаточном количестве, чтобы доехать до Лондона или до Гулля, как мы захотим. О, почему мне не пришло тогда в голову вернуться в Гулль в родительский дом! Как бы я был счастлив! Наверно, отец мой, как в Евангельской притче, заколол бы для меня откормленного теленка, ибо он узнал о моем спасении лишь через много времени после того, как до него дошла весть, что судно, на котором я вышел из Гулля, погибло на ярмутском рейде. Но моя злая судьба толкала меня все на тот же гибельный путь с упорством, которому невозможно было противиться; и хотя в моей душе, неоднократно раздавался трезвый голос рассудка, звавший меня вернуться домой, но у меня не хватило для этого сил. Не знаю, как это назвать, и потому не буду настаивать, что нас побуждает быть орудиями собственной своей гибели, даже когда мы видим ее перед собой и идем к ней с открытыми глазами, тайное веление всесильного рока; но несомненно, что только моя злосчастная судьба, которой я был не в силах избежать, заставила меня пойти наперекор трезвым доводам и внушениям лучшей части моего существа и пренебречь двумя столь наглядными уроками, которые я получил при первой же попытке вступить на новый путь. Сын нашего судохозяина, мой приятель, помогший мне укрепиться в моем пагубном решении, присмирел теперь больше меня: в первый раз» как он заговорил со мной в Ярмуте что случилось только через два или три дня, так как нам отвели разные помещения , я заметил, что тон его изменился. Весьма сумрачно настроенный он спросил меня, покачивая головой, как я себя чувствую. Объяснив своему отцу, кто я такой, он рассказал, что я предпринял эту поездку в виде опыта, в будущем же намереваюсь объездить весь свет. Тогда его отец, обратившись ко мне, сказал серьезным и озабоченным тоном: «Молодой человек! Вам больше никогда не следует пускаться в море; случившееся с нами вы должны принять за явное и несомненное знамение, что вам не суждено быть мореплавателем». Но вы-то ведь пустились в море в виде опыта. Так вот небеса и дали вам отведать то, чего вы должны ожидать, если будете упорствовать в своем решении. Быть может, все то, что с нами случилось, случилось из-за вас: быть может, вы были Ионой на нашем корабле… Пожалуйста, — прибавил он, — объясните мне толком, кто вы такой и что побудило вас предпринять это плавание? Как только я кончил, он разразился страшным гневом. Никогда больше, ни за тысячу фунтов не соглашусь я плыть на одном судне с тобой! Но у меня был с ним потом спокойный разговор, в котором он серьезно убеждал меня не искушать на свою погибель Провидения и воротиться к отцу, говоря, что во всем случившемся я должен видеть перст Божий. Вскоре после того мы расстались, я не нашелся возразить ему и больше его не видел. Куда он уехал из Ярмута — не знаю; у меня же было немного денег, и я отправился в Лондон сухим путем. И в Лондоне и по дороге туда на меня часто находили минуты сомнения и раздумья насчет того, какой род жизни мне избрать и воротиться ли домой, или пуститься в новое плавание. Что касается возвращения в родительский дом, то стыд заглушал самые веские доводы моего разума: мне представлялось, как надо мной будут смеяться все наши соседи и как мне будет стыдно взглянуть не только на отца и на мать, но и на всех наших знакомых. С тех пор я часто замечал, до чего нелогична и непоследовательна человеческая природа, особенно в молодости; отвергая соображения, которыми следовало бы руководствоваться в подобных случаях, люди стыдятся не греха, а раскаяния, стыдятся не поступков, за которые их можно по справедливости назвать безумцами, а исправления, за которое только и можно почитать их разумными. В таком состоянии я пребывал довольно долго, не зная, что предпринять и какое избрать поприще жизни. Я не мог побороть нежелания вернуться домой, а пока я откладывал, воспоминание о перенесенных бедствиях мало по малу изглаживалось, вместе с ним ослабевал и без того слабый голос рассудка, побуждавший меня вернуться к отцу, и кончилось тем, что я отложил всякую мысль о возвращении и стал мечтать о новом путешествии. Та самая злая сила, которая побудила меня бежать из родительского дома, которая вовлекла меня в нелепую и необдуманную затею составить себе состояние, рыская по свету, и так крепко забила мне в голову эти бредни, что я остался глух ко всем добрым советам, к увещаниям и даже к запрету отца, — эта самая сила, говорю я, какого бы ни была она рода, толкнула меня на самое несчастное предприятие, какое только можно вообразить: я сел на корабль, отправлявшийся к берегам Африки или, как выражаются наши моряки на своем языке, — в Гвинею, и вновь пустился странствовать. Большим моим несчастьем было то, что во всех этих приключениях я не нанялся простым матросом; хотя мне пришлось бы работать немного больше, чем я привык, но зато я научился бы обязанностям и работе моряка и мог бы со временем сделаться штурманом или помощником капитана, если не самим капитаном. Но уж такая была моя судьба-из всех путей выбрал самый худший. Так поступил я и в этом случае: в кошельке у меня водились деньги, на плечах было приличное платье, и я всегда являлся на судно заправским барином, поэтому я ничего там не делал и ничему не научился. В Лондоне мне посчастливилось попасть с первых же шагов в хорошую компанию, что не часто случается с такими распущенными, сбившимися с пути юнцами, каким я был тогда, ибо дьявол не зевает и немедленно расставляет им какую-нибудь ловушку. Но не так было со мной. Я познакомился с одним капитаном, который незадолго перед тем ходил к берегам Гвинеи, и так как этот рейс был для него очень удачен, то он решил еще раз отправиться туда. Он полюбил мое общество — я мог быть в то время приятным собеседником — и, узнав от меня, что я мечтаю повидать свет, предложил мне ехать с ним, говоря, что мне это ничего не будет стоить, что я буду его сотрапезником и другом. Если же у меня есть возможность набрать с собой товаров, то мне, может быть, повезет, и я получу целиком всю вырученную от торговли прибыль. Я принял предложение; завязав самые дружеские отношения с этим капитаном, человеком честным и прямодушным, я отправился с ним в путь, захватив с собой небольшой груз, на котором, благодаря полной бескорыстности моего друга капитана, сделал весьма выгодный оборот: по его указаниям я закупил на сорок фунтов стерлингов различных побрякушек и безделушек. Эти сорок фунтов я насбирал с помощью моих родственников, с которыми был в переписке и которые, как я предполагаю, убедили моего отца или, вернее, мать помочь мне хоть небольшой суммой в этом первом моем предприятии. Это путешествие было, можно сказать, единственным удачным из всех моих похождений, чем я обязан бескорыстию и честности моего друга капитана, под руководством которого я, кроме того, приобрел изрядные сведения в математике и навигации, научился вести корабельный журнал, делать наблюдения и вообще узнал много такого, что необходимо знать моряку. Ему доставляло удовольствие заниматься со мной, а мне — учиться. Одним словом, в это путешествие я сделался моряком и купцом: я выручил за свой товар пять фунтов девять унций золотого песку, за который, по возвращении в Лондон, получил без малого триста фунтов стерлингов. Эта удача преисполнила меня честолюбивыми мечтами, которые впоследствии довершили мою гибель. Но даже и в это путешествие на мою долю выпало немало невзгод, и главное я все время прохворал, схватив сильнейшую тропическую лихорадку вследствие чересчур жаркого климата, ибо побережье, где мы больше всего торговали, лежит между пятнадцатым градусом северной широты и экватором. Итак, я сделался купцом, ведущим торговлю с Гвинеей. Так как, на мое несчастье, мой друг капитан вскоре по прибытии своем на родину умер, то я решил снова съездить, в Гвинею самостоятельно. Я отплыл из Англии на том же самом корабле, командование которым перешло теперь к помощнику умершего капитана. Это было самое злополучное путешествие, какое когда либо предпринимал человек. Правда, я не взял с собой и ста фунтов из нажитого капитала, а остальные двести фунтов отдал на хранение вдове моего покойного друга, которая распорядилась ими весьма добросовестно; но зато меня постигли во время пути страшные беды. Началось с того, что однажды на рассвете наше судно, державшее курс на Канарские острова или, вернее, между Канарскими островами и Африканским материком, было застигнуто врасплох турецким корсаром из Салеха, который погнался за нами на всех парусах. Мы тоже подняли паруса, какие могли выдержать наши реи и мачты, но, видя, что пират нас настигает и неминуемо догонит через несколько часов, мы приготовились к бою у нас было двенадцать пушек, а у него восемнадцать. Около трех часов пополудни он нас нагнал, но по ошибке, вместо того, чтобы подойти к нам с кормы, как он намеревался, подошел с борта. Мы навели на него восемь пушек и дали по нем залп, после чего он отошел немного подальше, ответив предварительно на наш огонь не только пушечным, но и ружейным залпом из двух сотен ружей, так как на нем было до двухсот человек. Впрочем, у нас никого не задело: ряды наши остались сомкнутыми. Затем пират приготовился к новому нападению, а мы — к новой обороне. Подойдя к нам на этот раз с другого борта, он взял нас на абордаж: человек шестьдесят ворвалось к нам на палубу, и все первым делом бросились рубить снасти. Мы встретили их ружейной пальбой, копьями и ручными гранатами и дважды очищали от них нашу палубу. Тем не менее, так как корабль наш был приведен в негодность и трое наших людей было убито, а восемь ранено, то в заключение я сокращаю эту печальную часть моего рассказа мы принуждены были сдаться, и нас отвезли в качестве пленников в Салех, морской порт, принадлежащий маврам. Участь моя оказалась менее ужасной, чем я опасался в первый момент. Меня не увели, как остальных наших людей, в глубь страны ко двору султана; капитан разбойничьего корабля удержал меня в качестве невольника, так как я был молод, ловок и подходил для него. Эта разительная перемена судьбы, превратившей меня из купца в жалкого раба, буквально раздавила меня, и тут-то мне вспомнились пророческие слова моего отца о том, что придет время, когда некому будет выручить меня из беды и утешить, — слова, которые, думалось мне, так точно сбывались теперь, когда десница Божия покарала меня и я погиб безвозвратно. Так как мой новый хозяин или точнее, господин взял меня к себе в дом, то я надеялся, что, отправляясь в следующее плавание, он захватит с собой меня. Я был уверен, что рано или поздно его изловит какой-нибудь испанский или португальский корабль, и тогда мне будет возвращена свобода. Но надежда моя скоро рассеялась, ибо, выйдя в море, он оставил меня присматривать за его садиком и вообще исполнять по хозяйству черную работу, возлагаемую на рабов; по возвращении же с крейсировки он приказал мне расположиться на судне, в каюте, чтобы присматривать за ним. С того дня я ни о чем не думал, кроме побега, измышляя способы осуществить мою мечту, но не находил ни одного, который давал бы хоть малейшую надежду на успех. Да и трудно было предположить вероятность успеха в подобном предприятии, ибо мне некому было довериться, не у кого искать помощи — не было ни одного подобного мне невольника. Но по прошествии двух лет представился один необыкновенный случай, ожививший в моей душе давнишнюю мою мысль о побеге, и я вновь решил сделать попытку вырваться на волю. Как-то мой хозяин сидел дома дольше обыкновенного и не снаряжал свой корабль по случаю нужды в деньгах, как я слышал. В этот период он постоянно, раз или два в неделю, а в хорошую погоду и чаще, выходил в корабельном катере на взморье ловить рыбу. В каждую такую поездку он брал гребцами меня и молоденького мавра, и мы развлекали его по мере сил. А так как я, кроме того, оказался весьма искусным рыболовом, то иногда он посылал за рыбой меня с мальчиком — Мареско, как они называли его — под присмотром одного взрослого мавра, своего родственника. И вот как-то тихим утром мы вышли на взморье. Когда мы отплыли, поднялся такой густой туман, что мы потеряли берег из вида, хотя до него от нас не было и полуторы мили. Мы стали грести наобум; поработав веслами весь день и всю ночь, мы с наступлением утра увидели кругом открытое море, так как вместо того, чтобы взять к берегу, мы отплыли от него по меньшей мере на шесть миль. В конце концов мы добрались до дому, хотя не без труда и с некоторой опасностью, так как с утра задул довольно свежий ветер; все мы сильно проголодались. Наученный этим приключением, мой хозяин решил быть осмотрительнее на будущее время и объявил, что больше никогда не выедет на рыбную ловлю без компаса и без запаса провизии. После захвата нашего корабля он оставил себе наш баркас и теперь приказал своему корабельному плотнику, тоже невольнику-англичанину, построить на этом баркасе в средней его части небольшую рубку или каюту, как на барже, позади которой оставить место для одного человека, который будет править рулем и управлять гротом, а впереди — для двоих, чтобы крепить и убирать остальные паруса, из коих кливер приходился над крышей каютки. Каютка была низенькая и очень уютная, настолько просторная, что в ней было можно спать троим и поместить стол и шкапчики для провизии, в которых мой хозяин держал для себя хлеб, рис, кофе и бутылки с теми напитками, какие он предполагал распивать в пути. Мы часто ходили за рыбой на этом баркасе, и так как я был наиболее искусный рыболов, то хозяин никогда не выезжал без меня. Однажды он собрался в путь за рыбой или просто прокатиться — уж не могу сказать с двумя-тремя важными маврами, заготовив для этой поездки провизии больше обыкновенного и еще с вечера отослав ее на баркас. Кроме того, он приказал мне взять у него на судне три ружья с необходимым количеством пороху и зарядов, так как, помимо ловли рыбы, им хотелось еще поохотиться. Я сделал все, как он велел, и на другой день с утра ждал на баркасе, начисто вымытом и совершенно готовом к приему гостей, с поднятыми вымпелами и флагом. Однако хозяин пришел один и сказал, что его гости отложили поездку из-за какого-то неожиданно повернувшегося дела. Затем он приказал нам троим — мне, мальчику и мавру — идти, как всегда, на взморье за рыбой, так как его друзья будут у него ужинать, и потому, как только мы наловим рыбы, я должен принести ее к нему домой. Я повиновался. Вот тут-то у меня блеснула опять моя давнишняя мысль об освобождении.
Все равно, главное - не сдаваться ни при каких обстоятельствах. Признаюсь, открыл книгу случайно, но получил огромное удовольствие от превосходного чтения Алексея Веснера. Сердечно благодарю!
Дефо описывает более благоприятные условия острова, чем были на самом деле в той местности. Александр Селкирк родился в 1676 году. Он был человеком беспокойного духа. В 1703 году, после ссоры с семьей, он покинул Шотландию, плавая на частном судне. Условия жизни на этом корабле были плохими, грязь, антисанитария, дизентерия. Как гласит история, корабль остался без капитана, и управление взял на себя один лейтенант - Томас Стрэдлинг, с которым Селкирк не ладил. Напряженность в отношениях между ними достигла предела, когда в 1704 году корабль стоял на якоре около необитаемого острова в южной части Тихого океана. Жизнь и приключения Александра Селькирка, неизвестный автор Когда Стрэдлинг настоял, чтобы экипаж продолжил путешествие, Селкирк возразил.
Робинзону Крузо исполнилось 300 лет
Но с именем автора прочно ассоциируется главная книга: роман "Робинзон Крузо" о моряке, который провел на необитаемом острове 28 лет, три месяца и 19 дней. Первое издание книги. Фото: zen. Попал туда матрос вовсе не в результате кораблекрушения, как литературный герой, а поссорившись с капитаном: был высажен в порядке наказания. Говорят, в последний момент даже капитан дрогнул и хотел изменить форму кары, но Селькирк отказался — и остался на острове в океане в полном одиночестве. Через четыре года его спасла другая английская экспедиция.
Своими приключениями на острове Селькирк хвастался в английских кабаках. По распространенной версии, именно так его повествование и услышал Дефо. Примечательно, что после такого испытания Селькирк не угомонился, снова записался на корабль и вышел в море, где заболел, умер на корабле и был похоронен в родной стихии. Только выйдя из печати в 1719 году, роман "Робинзон Крузо" произвел фурор. Даниэль Дефо был вдохновлен похвалами в свой адрес и сочинил продолжение истории Робинзона, который теперь отправлялся странствовать по России и Татарии, имевших тогда в глазах цивилизованного мира прямое сходство с преисподней.
Но продолжения оказались куда менее популярными, чем первая часть "Робинзона Крузо" на необитаемом острове. Возможно, тогда и был заложен закон литературы, что сиквелы всегда слабее "первоисточника".
Самые быстрые деньги в то время были самыми грязными. И уже в семнадцатом веке были люди, которые об этом говорили — священники и миряне-гуманисты, хотя обширным движение против работорговли и рабовладения стало только век спустя. Справедливости ради, первые рейсы Крузо были всё же в рамках торговли изделиями европейских мануфактур — в Африке они высоко ценились, за них платили золотым песком. Но ему понравилось брать большие барыши с малыми вложениями, и аппетит его разгорелся. Робинзон сбегает из рабства, старинная книжная иллюстрация.
Синдром уберменша Кстати, Крузо и сам побывал рабом, о чём не все помнят. Одно из его ранних путешествий заканчивается захватом пиратами-мусульманами. Белых юношей, этих прекрасных белокурых синеглазых англичан и не только , пираты тогда оставляли в живых с определённой целью — они очень ценились на османских рынках, да и при себе порой пираты держали белых невольников-наложников. В книге, правда, Робинзона «оставили на берегу делать чёрную работу» — но это может быть стыдливым прикрытием вопросов гомосексуального насилия, которому нередко подвергались в плену. Хозяин постоянно держал Крузо — и с ним ещё юного мальчика — при себе. Никакой действительно чёрной работы при этом не упоминается. Тем не менее, Робинзон вспоминает, что всякий день рабства провёл в страхе, и говорит: «всякая дорога хороша — лишь бы уйти из неволи».
Тем не менее, Крузо смотрит на цветных людей как на рабов, явно считая, что рабство неполезно только ему. Это показывает эпизод с Пятницей. Когда спасённый темнокожий мужчина делает знаки, подобные которым от белого Крузо интерпретировал бы как «к вашим услугам, вечно признателен» — в отношении Пятницы Робинзон однозначно «понимает», что тот хочет быть именно его рабом.
Робинзон сбегает из рабства, старинная книжная иллюстрация. Синдром уберменша Кстати, Крузо и сам побывал рабом, о чём не все помнят. Одно из его ранних путешествий заканчивается захватом пиратами-мусульманами. Белых юношей, этих прекрасных белокурых синеглазых англичан и не только , пираты тогда оставляли в живых с определённой целью — они очень ценились на османских рынках, да и при себе порой пираты держали белых невольников-наложников. В книге, правда, Робинзона «оставили на берегу делать чёрную работу» — но это может быть стыдливым прикрытием вопросов гомосексуального насилия, которому нередко подвергались в плену. Хозяин постоянно держал Крузо — и с ним ещё юного мальчика — при себе. Никакой действительно чёрной работы при этом не упоминается.
Тем не менее, Робинзон вспоминает, что всякий день рабства провёл в страхе, и говорит: «всякая дорога хороша — лишь бы уйти из неволи». Тем не менее, Крузо смотрит на цветных людей как на рабов, явно считая, что рабство неполезно только ему. Это показывает эпизод с Пятницей. Когда спасённый темнокожий мужчина делает знаки, подобные которым от белого Крузо интерпретировал бы как «к вашим услугам, вечно признателен» — в отношении Пятницы Робинзон однозначно «понимает», что тот хочет быть именно его рабом. До конца своей жизни. Робинзон встречает Пятницу, старинная иллюстрация. Кстати, и до Пятницы у Робинзона был личный раб — чернокожий мальчик по имени Ксури. Строго говоря, мальчик принадлежал пирату, который захватил Крузо.
Также вы получите дополнительные возможности в сервисах Яндекса. Оформить подписку Если у вас уже есть подписка, авторизуйтесь. Робинзон Крузо — это даже не книга и не персонаж, а нечто большее: человек-миф, от века к веку он существует, обрастая легендами.
300 лет назад был впервые напечатан «Робинзон Крузо»
«Робинзон Крузо» — роман, вдохновивший не одно поколение юных читателей. Написанная Даниэлем Дефо история повествует о молодом человеке, который безумно жаждал путешествий и приключений. В 2020 году исполняется 360 лет со дня рождения Даниэля Дефо – великого английского писателя и публициста, классика мировой литературы, известного, главным образом, как автора романа «Робинзон Крузо». "Робинзон Крузо" был первым произведением уже немолодого автора. Однако приключения Робинзона на необитаемом острове — лишь первая часть знаменитого романа Даниэля Дефо. Робинзон Крузо. @sirius_book_robinzon.
Сообщить об опечатке
- Кто написал "Робинзона Крузо"? Роман Даниэля Дефо: содержание, главные герои
- Робинзон Крузо, Шикотан и Пятница с грузинским акцентом - 27.08.2023 Украина.ру
- Робинзон Крузо | это... Что такое Робинзон Крузо?
- Робинзон Крузо: история, которую мы читали не так - Православный журнал «Фома»
- Робинзон Крузо: история, которую мы читали не так - Православный журнал «Фома»
Синдром уберменша
- Становление писателя
- «Создатель „Робинзона“ был шпионом»
- Ответы : кто написал книгу робинзон крузо?
- 23 комментария
Гениальный пиар через века: Робинзон Крузо как идеальный господин мира
58. ДАНИЭЛЬ ДЕФО «РОБИНЗОН КРУЗО» Роман о приключениях Робинзона — книга совершенно удивительная. 1660 — 1731) — английский писатель и публицист, известен сегодня главным образом как автор романа «Робинзон Крузо» (таково принятое в научном литературоведении и издательской практике сокращенное название первой книги трилогии о Робинзоне). «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо», а еще год спустя — «Серьезные размышления Робинзона Крузо». Впервые книга Робинзон Крузо появилась в 1719 году. История создания романа «Робинзон Крузо».