Восточный государственный университет, спортивно- технический центр «Подвиг», библиотеки. Аналитической записки от ЖКХ-Проф. И Колизей (даи пирамиды по всему миру) не в прошлом веке строили Но это неисключает и соображений Колымчанина. Аналитической записки от ЖКХ-Проф.
Останцы Великой Тартарии на Колыме - Записки Колымчанина
Вот оно. Это, так называемый булгуннях не путать с нецензурным выражением. Булгуннях ещё его называют пинго, что значит пуп , это многолетний бугор криогенного пучения, возникающий в результате неравномерного льдообразования при промерзании таликов и формировании многолетнемёрзлых пород. Поняли что-нибудь? Меня убило слово «неравномерного». Неравномерного по сравнению с чем? По моему, всё как раз наоборот, аномально равномерно.
В общем, это очередной случай, когда за размытой формулировкой прячется отсутствие чёткого понимания процесса. Геологи сами не знают что это такое, но достаточно пары «научных» определений, чтоб у любознательного человека навсегда пропало желание спрашивать о чём-либо, дабы дураком не прослыть. Но ладно. Бог с ним, с пупком. Смотрим дальше! От этого в глазах мутнеть начинает.
Уж больно напоминает это всё руины города, раздавленного сапогом великана. Размеры «города» невелики, чуть более километра, но предчувствие чего то, не отпускает. А вот недалеко и ещё один фрагмент. Это слишко напоминает Дрезден, или Хиросиму с Нагасаки после бомбардировки. Только в этом случае город был построен словно стихийно, как большое село. Я не знаю, что это такое.
Я вижу то, чего не могу понять, но знаю, что нигде вокруг, подобных структур больше не наблюдается. Только на ограниченном клочке заболоченной, непроходимой местности, в том месте, где на старинных картах обозначены пирамиды, и исполинские сооружения без проёмов с плоскими крышами. И по какому то случайному совпадению, именно в этом месте наблюдается целый ряд структур на поверхности земли, которые не встречаются более нигде. Причём ни вместе, ни по отдельности. Значит о случайности тут речи и быть не может. Вот ещё несколько любопытных объектов: Аргументов у меня нет, но есть стойкое ощущение того, что мы столкнулись с чем-то, что очевидно лишь на первый взгляд.
Максимальная санкция — лишение свободы на срок от 6 до 8 лет со штрафом до ста тысяч рублей. Житель Оротукана находится под подпиской о невыезде. Другие новости.
Массовая смертность заключенных. Штрафной изолятор ШИЗО. Работа сторожем. Судьбы заключенных. Прибытие в лагерь «тюрзаков» осужденных к заключению на большие сроки.
Помощь охранника. Отъезд с Колымы. Переезд в г. Струнино Владимирской области. Доставка во Владимирский Централ. Отправка этапом в Богучанский, затем в Удерейский район. Восстановление в партии. Возвращение в Москву.
Написание по заданию Н. Шверника письма о пережитом в колымских лагерях. Передача письма в Комитет партийного контроля. В один из апрельских дней 1937 года я обедал, как это часто бывало, с Михаилом Александровичем Таниным, одним из помощников Н. Хрущева, тогда первого секретаря Московского комитета партии. Танин закончил Тимирязевскую академию, занимался вопросами сельского хозяйства. Член партии с 1919 года, разносторонне образованный человек, он пользовался общим уважением в аппарате МК. Танин рассказывал о подготовке к очередному пленуму и предстоящей завтра встрече с известным селекционером Н.
Допивая компот, он сказал: «Сегодня очень много дел, а тут еще позвонили из областного НКВД, просили зайти на минутку для каких-то справок». Поставил стакан и ушел. Минутка оказалась вечностью. Поздно вечером мы работали обычно до 2 часов ночи и позже зашел ко мне заведующий особым сектором МК Давид Рабинович и спросил: «Видел ли сегодня Танина? Я растерянно спросил: «Что же Н. Ведь Танин... Аллилуевой — жены Сталина. Понурив голову, Рабинович вышел из кабинета.
Я задумался. Что же происходит? НКВД имеет такую власть, что даже член Политбюро Хрущев, при всей его смелости и прямоте, не может защитить своего ближайшего помощника, которого давно знает, которому доверяет не один год и в невиновности которого убежден. Я смотрел в большое окно на Старую площадь ночной Москвы, и мне хотелось кричать: «Не может быть! Марголина, старого большевика, умнейшего, кристально честного человека. В марте 1937 года его перевели в Днепропетровск, и я стал одним из помощников Хрущева в особом секторе МК. После февральско-мартовского Пленума ЦК Москву и область захлестнула волна арестов. Ежедневно мы узнавали об исчезновении секретарей райкомов, председателей исполкомов, руководителей предприятий, учреждений и институтов, работников партийного, советского и хозяйственного аппарата.
Дедиков, М. Кульков, С. Корытный, Е. Коган жена В. Куйбышева , Богомолов, Братановский, заведующие отделами Д. Крымский, Г. Ворошилов, П. Верклов и другие.
Всех их я знал как честных и достойных большевиков, одаренных людей, полностью отдававших себя порученному делу. Не мог понять причин ареста и твердо верил сообщениям на секретариате и бюро МК о разоблачении их НКВД как врагов народа. Возникавшие подспудно сомнения я гнал от себя, старался уйти от них, твердил себе: «Но ведь должно что-либо быть, иначе бы не арестовали. А если ошиблись, то разберутся и отпустят». В аппарате почти исчезли открытость и товарищеская откровенность. Каждый лишь разводил руками, узнавая по приходе на работу об очередном разоблачении и аресте: «Как же мы его проглядели? Кто как мог устраивался в различные учреждения, но брали неохотно. Уход из аппарата МК делал человека неблагонадежным, даже опасным.
В июне дошла очередь и до меня. Я был освобожден от работы в секретариате без указания причин. Апеллировать некуда и некому. Попытки найти любую работу ничего не давали, никому не хотелось «утратить бдительность». Лишь директор Моспищекомбината, старый член партии Бинун осмелился — взял, хотя и на временную работу. Наступили для меня и семьи тягостные ночи ожидания стука в дверь. Но о пребывании в партии никто вопроса не ставил, что немного успокаивало. Под праздник, 5 ноября, приехал ко мне домой старший лейтенант Лаберков, представился и пригласил проехать «для справки к товарищу Реденсу».
Ордера на арест не предъявил, обыска не делал, и я поверил. Но, выходя из квартиры, увидел испуганное лицо лифтерши и понял, что происходит. В нем жили много партийных и советских работников. На Лубянке мне сразу объявили об аресте. Попросил ордер, даже наивно сказал, что областной прокурор Гребнев его не подпишет. Лаберков спокойно ответил: «Не надо беспокоиться — подпишет, да и сам он скоро у нас будет подследственным». Действительно, после праздников Гребнев оказался на Лубянке. Правда, ордер на мой арест подписать все же успел.
Ночь я провел в огромной камере, набитой до отказа. В ней было примерно человек 200. Негде было даже сидеть. Здесь я встретил заместителя заведующего отделом печати МК партии Левина, награжденного в гражданскую войну за храбрость в боях на Перекопском перешейке орденом Красного Знамени. Оба мы как-то оцепенели, разговора не получилось. Подавлены и замкнуты были и все остальные. Утром, соблюдая алфавит, вызвали пофамильно человек 15 во двор, подвели к небольшой крытой грузовой машине с надписью на борту «Мясо», скомандовали: «Залазь! В «воронке» бывалые заключенные, в темноте изучая повороты дороги, по которой шла машина, узнали, что нас везут в Таганскую тюрьму.
Среди восьми моих однокамерников запомнились два инженера: начальник технического отдела завода ЗАТЭМ, что на шоссе Энтузиастов, тридцатилетний заместитель главного инженера Коломенского паровозостроительного завода, умница, талантливый конструктор... Не верилось их рассказам о методах следствия, избиениях. Был уверен, что меня такое не может коснуться, ведь я ни в чем не виноват. Мысленно перебирал факты своей короткой биографии: родился в многодетной рабочей семье. Работал грузчиком, подсобником на знаменитом Подольском механическом заводе, там был принят в комсомол, потом кандидатом в члены партии. Учился в индустриально-педагогическом институте имени Карла Либкнехта, начал сотрудничать в молодежной прессе. В 1932 году «Правда» опубликовала первую мою статью. В духе времени она разоблачала врагов партии.
Статья была замечена Кагановичем. Меня отозвали из института, при Бауманском райкоме создали журнал «Партработник» в других райкомах таких изданий не было и поручили там работать. Мое имя стало часто появляться в печати. Пишущих людей тогда очень ценили. Вскоре я стал помощником первого секретаря райкома, потом работа в МК партии. Верил Сталину. Всегда был активным и убежденным строителем социалистического общества... Все иллюзии исчезли после первого допроса.
Всего, кажется, восемь человек. Особенно лютовал Хаханов. Но страдали мои кости от всех. Как-то один из них вдруг изменил обычную тактику: «Иван Павлович, будь человеком, мне из-за тебя не дают старшего лейтенанта! А скоро день чекиста! Когда однажды он, угрожая арестом моей жены, стал ее цинично оскорблять, я не выдержал и бросился на него. Был я тогда физически очень крепким. По сравнению со мной Шейдин казался тщедушным.
Схватив за горло, я перебросил его через стол. Он упал и лежал неподвижно, видимо потеряв сознание. Вбежавшие какие-то военные принялись за меня, и я очнулся уже на полу в своей камере. Первые два месяца старались выбить признание в принадлежности к мифическому «московскому право-троцкистскому центру» с Н. Марголиным в качестве одного из руководителей. Марголин был арестован в Днепропетровске. Он один из семи секретарей Московского областного и Московского городского комитетов партии, расстрелянных с осени 1937 по 1939 год. Дня два требовали показаний на Н.
Хрущева и Л. Кагановича, начав с вопроса: «Когда Хрущев завербовал тебя в свою организацию и какую при этом поставил задачу: убийство товарища Сталина или только вредительство и диверсии? Оба дня меня держали по стойке «смирно», избивая при малейшей попытке пошевелиться. Не добившись «признаний» в одном, следователи начали выколачивать «признания» в другом. Теперь я оказался «террористом», принадлежащим к правым. Основанием стало показание бывшего секретаря Серпуховского горкома Воловика о том, что он знает меня «как человека смелого и решительного, способного на любые действия». Это Воловик подтвердил и на очной ставке. Вторая очная ставка была с Порташниковым, бывшим помощником секретаря МК С.
Он тоже подтвердил заранее подготовленный текст своего «признания». Я потребовал записать, что категорически отрицаю его показания как ложь и клевету. Следователь в присутствии Порташникова стал меня уговаривать: «Ну кто у меня примет такую очную ставку? Давай напишем просто: «Отрицаю». Я стоял на своем. Тогда другой следователь сказал: «Если б ты был жид, а не русский Иван, мы бы тебя быстро оформили, не маялись бы столько». Что они в конце концов записали в своих протоколах — не знаю, так как я ничего не подписывал. Когда следователи на дневных допросах уходили обедать, меня сажали в «собачник» — темный каменный мешок в два квадратных метра.
Однажды туда засунули еще одного, оказавшегося начальником штаба Московской Пролетарской дивизии. Сказав, что его третьи сутки не возвращают с допроса в камеру и не дают есть, он спросил: «Нет ли чего в кармане, товарищ? Так шли месяцы. Не знаю, из каких соображений следователь Персиц перевел меня в камеру, где находился Владимир Владимирович Манахов, профессор-психиатр, арестованный с должности заведующего Московским областным отделом здравоохранения, в котором проработал всего несколько месяцев. До того был ректором медицинского института в Минске. Манахов подписал «чистосердечные признания», надеясь на суде доказать их полную несостоятельность. Возможно, Персиц рассчитывал, что Манахов убедит и меня поступить так же.
Как он добился моего расконвоирования, не знаю, но через три дня я уже оказался на перевалочной базе прииска «Скрытый» в фанерной будке размером 3 на 2 метра. Дверь была укорочена сантиметров на 30, чтобы в этот просвет можно было наблюдать за местностью, охраняя штабеля муки, круп, горы ящиков с обмундированием, техникой и инструментами. Все это доставляли из Магадана, сгружали и по мере потребности перевозили на лошадях в лагерь или на место работ. Главное мое сокровище — большую сварную печь топил я непрерывно. Кругом тайга, полно сухостоя, топор и пила при мне, словом, счастливейший человек в мире, если б приходили вести из дома. Питание получал сухим пайком и кашеварил сам. Как-то, разгружая ящик со стеклом, взглянул на свое отражение и поразился: на меня смотрел мой 60-летний отец. Понял, почему меня часто называли стариком, хотя мне минуло только 29 лет. За время заключения я постарел вдвое. Стояли жесточайшие морозы, когда к будке подъехал грузовик. Шофер зашел погреться и сказал, что везет в Сусуман особый груз — 29 «мертвяков», как он выразился. Какая-то бригада отказалась от работы. Их не уводили из забоя, и они, все до единого, замерзли. Командование Заплага приказало доставить трупы в управление, для чего, шофер на знал. Я не поверил, подошел посмотреть: чуть прикрытые рваным брезентом лежали полураздетые мертвецы — кости, обтянутые синей кожей. На второй день другой шофер, ехавший навстречу из Сусумана, также зашел погреться и сказал, что на трассе, километрах в 10 от базы, стоит полузанесенная снегом машина, наполненная трупами. Потом выяснилось, что первый шофер не справился с - 74 - заглохшим мотором, обморозил пальцы и уехал на попутной машине. А «катафалк» еще долго стоял на трассе. Смерть косила людей беспрерывно. Однажды, когда я шел ночью в зону помыться в бане, встретил четыре подводы, груженные трупами. Спросил, почему возят ночью? Один из возчиков ответил, что начали еще с вечера, делают третью ходку. Днем возить не велели, на неделю еще хватит. Куда отвозили, хоронили или где-то сбрасывали — не знаю. Конец моей райской жизни пришел месяца через три. Начальник режима забыл его фамилию, он был недолго на прииске потребовал у меня заменить кирзовые сапоги на новые. Я сказал, что не имею права вскрывать ящики, я только охраняю и отвечаю за сохранность. Он рассвирепел: «Ты, мразь, будешь меня учить? Меня товарищи Сталин и Берия прислали сюда наводить порядок! Через два дня я снова был в забое. Вскоре у меня началась цинга. Появились безбелковые отеки — ткнешь пальцем в ногу или руку, вмятина остается и не проходит. На работу ходить не мог, лежал в бараке. Было в нем человек 80 цинготников, лечили нас настойкой кедрового стланика. На вкус — мерзость страшная, но помогала. В один из дней в барак пришел нарядчик набирать из больных рабочих для стройцеха. Я, понимая, что в бараке меня ожидает неминуемая гибель, взбодрился из последних сил, размахивал руками, уверял, что потомственный плотник отец действительно знал это ремесло , умею строгать и даже фальцевать, буду выполнять любую работу. В числе шести доходяг взяли и меня. В стройцехе произошло чудо. Стал постепенно избавляться от своих хворей, приходить в норму, появился душевный подъем. Начальником стройцеха был Виктор Павлович Меженинов, вольнонаемный инженер, некогда закончивший МВТУ, гуманный интеллигентный человек, не терпевший лжи, махинаций, обмана. Не знаю, как судьба забросила его на Колыму, но меня он спас, и благодарность к нему я буду испытывать до конца своей жизни. Приглядевшись, Меженинов назначил меня нормировщиком взамен прежнего, обнаружив, что тот — бы- - 75 - товик, осужденный за растрату, — замешан в грязных делах и поборах с заключенных. Потом сделал меня и десятником, и я добился разрешения ночевать в столярке, находившейся за зоной. Там велись работы и ночью, и я должен был наблюдать за циркуляркой и всем порядком. Весной 1940 года к нам привезли «тюрзаков» так называли осужденных к тюремному заключению на большие сроки. От лагерного начальства мы узнали, что их доставили на Колыму после трех- или четырехлетнего заключения во Владимирском, Орловском и других централах так назывались они еще с царских времен , чтобы разгрузить эти переполненные тюрьмы. Режим для «тюрзаков» создали крайне жестокий, даже для ко всему привычной Колымы, исключавший всякое общение не только с другими заключенными, но и с вольнонаемными. Нормы выработки установили очень тяжелые: чтобы заработать пайку хлеба в 800 граммов а приварок был весьма скудным , надо было, например, на вскрыше торфов средней тяжести разрыхлить кайлом от 8 до 11 кубометров, погрузить их на тачку и отвезти на 15—20 метров в отвал или на транспортерную ленту. Непосильный труд, каторжные бытовые условия, острый недостаток питания быстро выводили их из строя. На нашем прииске из привезенных 500 «тюрзаков» через два года осталось в живых лишь две бригады — около 50—60 человек. Однажды я рискнул подойти к колючей проволоке, отделявшей бараки «тюрзаков» от общей зоны, и не поверил своим глазам, увидев плечистого высокого мужчину — секретаря Подмосковного бюро МК партии Постоловского. Как ты жив остался? Он ничего не ответил, отвернулся и пошел прочь от изгороди. А другой «тюрзак» тихо сказал: «Это близнец, он отрекся от брата, вот и остался живой, чтобы помереть здесь». Подходить к изгороди строго запрещалось, и мне пришлось быстро уйти, так как вдали показался - 76 - надзиратель и попасть в изолятор мне не хотелось. Вольнонаемный молодой горный инженер Колчин, назначенный начальником участка, не считал «тюрзаков» людьми. Как-то я увидел, что, командуя бригадой полускелетов, он требовал перенести метров на двадцать толстую цельнометаллическую трубу длиной около 10 метров и диаметром 50—60 сантиметров. Это весом около 2 тонн. Вручную, без всяких приспособлений. Бригада толкалась у трубы, кое-как приподнимали один конец, дальше дело не шло. Возвращаясь часа через два, я увидел ту же картину, лишь двое лежали на земле с поврежденными ногами. Колчину я не был подчинен и крикнул ему: «На базе трактор стоит, зачем людей мучить? Когда началась война, вести с фронтов до нас доходили отрывочно и скудно. Многие заключенные подавали заявления об отправке их на фронт, но ответа никто не получил. У нашего начальства наблюдалась какая-то растерянность. Оно явно ожидало распоряжений об ужесточении режима, а быть может, и об уничтожении какой-то части «фашистов» и проявило инициативу. В один из самых первых дней войны охрана застрелила бесконвойного механика, когда он шел на работу. Вольнонаемный главный электрик Магалин сообщил мне по секрету, что в этот же день на прииске «Стахановец» охрана застрелила маркшейдера и механика, также имевших право выхода из зоны. Стало ясно, что была чья-то команда. Видимо, она коснулась и меня. Спасло предупреждение солдата. В тот день я, как обычно, направился в обход по участкам и встретил знавшего меня вохровца. Оглянувшись по сторонам, он тихо проговорил: «Алексахин, ты сегодня в лес не ходи». Вохровец опять беспокойно оглянулся: «Сказал, не ходи... Вестовой с лесозаготовок Мамедов рассказал, что вохровцы спрашивали у него, в лесу ли я. Встретив через несколько дней солдата, предупредившего меня об опасности, я поблагодарил его и спросил, что называется, в лоб: «У тебя кто арестован? Только ты молчи». Той же осенью на нашем прииске срывался план добычи золота. Геологи просчитались, и пошли очень бедные грунты. С трудом они открыли неподалеку новый участок с более богатыми песками, но для его подготовки требовалось время. Меженинова уже не было, он уехал. Новый начальник оказался пьянчугой и бездельником, в работу не вникал, и практически вся тяжесть стройцеха лежала на мне. Приехавший начальник прииска И. Шуринок повел меня на новый участок: «Вот здесь, где мы стоим,— сказал он,— будет голова промывочной колоды, а на 68-м пикете, вон там,— он пока. Даю пять суток на постройку нового промприбора. За неисполнение пойдешь под трибунал по законам военного времени. За саботаж». Вряд ли мы смогли справиться с таким заданием, если бы бригадир плотников Феоктистов не припомнил, что не очень далеко от лагеря находится законсервированный промприбор. Он предложил разобрать его и перевезти на новое место, а недостающие доски напилить в стройцехе. Механик Лаврентьев и столяр Маслов придумали способ ускорения изготовления вайм — рам для водовода. Шуринок разрешил мне отобрать добровольцев из осужденных по 58-й статье для работы с правом ночевки в стройцехе, дал команду кузнице и конбазе выполнять наши заказы вне очереди, а кухне доставлять нам питание. Трудились все с огромным подъемом, видели в этом прямую помощь стране, фронту. И промприбор был готов в срок. Обычно для такой работы требовалось не менее четырех-пяти недель. В последний день пришло сообщение об успехе Красной Армии под Ельней. Это очень воодушевило всех нас. До этого сводки с фронта угнетали. Плотник Адамович, находясь на десятиметровой высоте промприбора, даже запел «Катюшу», и мы неожиданно узнали, что у него красивый голос. За выполнение задания начальство премировало нескольких лагерников. Мне досталось 20 рублей и новое обмундирование. План добычи снова стал выполняться. Примерно раз в месяц в стройцех приводили бригаду «тюрзаков» за коробами для тачек. Бригадира, быв- - 78 - шего комдива Петрова, и полковника Рылова, работавшего в Наркомате обороны, впустили в конторку, и первым делом они спросили, что мне известно о ходе войны. Заключенным запрещалось читать газеты, но мне иногда удавалось получить от вольнонаемных «Советскую Колыму», и я рассказал товарищам, что знал из последних сводок. Тревожных, заставлявших теряться в поисках причин наших поражений. Рылов сокрушенно сказал, что, если немцы захватят Брянск, это будет огромной потерей для армии и страны. Там резервы снаряжения для всего Западного фронта, и, чтобы их вывезти, понадобятся десятки поездов ежедневно и непрерывно в течение многих дней. Его угнетала угроза потери этих огромных запасов. В его словах звучала огромная боль из-за невозможности самому сражаться на фронте. Я спросил, что он думает о Москве. Он твердо ответил, что здесь Гитлер споткнется, тем более что впереди зима, и добавил, что если там будет Жуков, то наши шансы станут куда лучше. Он успел высказать еще несколько соображений о возможных операциях, о рубежах, где, по его мнению, удастся остановить продвижение вражеских армий. На прощанье я дал ему пачку махорки и кусок хлеба и сказал конвоиру, добродушному украинцу, слушавшему нас, стоя у дверей: «Береги этого человека, он очень умный». Солдат ухмыльнулся: «Бережем так, что мрут, як мухи, и все умные». В дальнейшем многие прогнозы Рылова сбылись. Самого его не стало в ту же зиму. После отбытия срока я уехал с Колымы и поселился в городе Струнино Владимирской области, на 102-м километре от Москвы, чтобы быть поближе к семье. Зимой 1949 года меня снова арестовали и, продержав полгода во Владимирском централе, объявили решение Особого совещания о пожизненном поселении в Красноярском крае. Этапировали сначала в Богучанский, затем — в Удерейский район. Здесь, на берегу Ангары, я находился до реабилитации в 1955 году. В 1956 году по заданию Н. Хрущева было создано 84 комиссии для пересмотра на месте дел осужденных в годы культа. Меня включили в комиссию, направленную в Воркуту, где я находился полгода.
Записки колымчанина - Прогрессирующая литофобия или кому мешают русские пирамиды.
19.05.2023. Праздник 9 мая в Синегорье! Most recent Записки Колымчанина channel videos. — непрерывные новости из регионов России 24/7 на русском + новости Москвы и Подмосковья от и мировые новости от и партнёров в календарном. Читайте наши новости в WhatsApp И Telegram. В 1937 году осужден как «враг народа», реабилитирован в 1955 году (позже работал заместителем управляющего трестом Мособстрой № 4). Автор книги «Из записок.
А.Кадыкчанский о битве за Петербург.
the new blog in LiveJournal. There should be new interesting records soon. ›files/morf/military/archive/Записки по. В 1937 году осужден как «враг народа», реабилитирован в 1955 году (позже работал заместителем управляющего трестом Мособстрой № 4). Автор книги «Из записок. Прогрессирующая литофобия или кому мешают русские пирамиды. «Правда – не такая уж важная вещь, чтоб её скрывать».
В Магадан прибыло 250 экземпляров книги памяти воинов-колымчан, погибших в ходе СВО
Магия предков В прошлом нашего народа существовала традиция общения с умершими предками. Так в каждой семье присутствовала фигурка вырезанная, как правило, из дерева. Записки Колымчанина. Что осталось от ББЗ. Водосброс на Колымской ГЭС. События и происшествия в Сыктывкара, бизнес новости Коми, политическая, экономическая, общественная жизнь региона. Новости. Общество. Колымчане получили уникальную возможность прикоснуться к истории нашей страны. Новости Синегорья. Как это справедливо отмечает известный российский писатель, путешественник, исследователь тайн древних цивилизаций анский, учебники нашей истории, рассказывающие о т.н.
Записки Колымчанина
Участвовал в археологических раскопках и написании научных работ по истории средневекового русского права. С начала 2000-х годов пишет статьи и книги в научно-популярном и научно-фантастическом жанрах, а так же обзорные и аналитические статьи kadykchanskiy. Является модератором и одним из создателей коллективного авторского интернет-портала www.
Находится на высоте 1000 метров над уровнем моря, в среднем течении ручья Батрачок, являющегося верхним левым притоком реки Нелькоба. Озеро имеет протяженность с севера на юг - 590 метров, наибольшая - 860 метров, с запада на восток - 560 метров. Памятник природы сохранился в первозданном виде, хотя в результате полевого обследования в 2018 году было установлено, что его посещают люди, на северном побережье в 50 метрах от уреза воды находился кунг, оборудованный для временного проживания. Вдоль восточного берега отмечена тропа, несколько брошенных банок, бутылок и старый эмалированный чайник.
И то, что мы здесь увидели, превзошло все наши ожидания. И наверное, само интересное и загадочное, из всего, что мы увидели на античных руинах - это странные конструкции, которые я назвал "лего", по аналогии с известным конструктором. В моем детстве никакого Лего еще не было, а вот детям я этот конструктор покупал в большом количестве и в разных вариациях, в целях развития и интеллектуального совершенствования. Правда, старшая дочь считает, что "не получилось! Так вот, это "лего" мы увидели буквально на второй день нашего путешествия в местечке Элевсин в 20 км от Афин Элевсин - место проведения так называемых элевсинских мистерий, религиозных обрядов посвящения, которые проходили здесь с 1500 года до н. Храмовые постройки относятся в основном к VI веку до н. Во времена проведения мистерий Элевсин выглядел вот так: на дальнем плане главный храм Элевсина - Тестерион А сегодня древний Элевсин выглядит так А вот и еще одно "лего" Обратите внимание на аккуратненькие распилы, работали каким то очень точным инструментом. Все углы на этих распилах практически под 90 градусов. Согласитесь, что на сколы совсем не похоже. Кроме "лего" привлекают внимание вот такие колоночки с ровными желобками Позднее эти элементы мы увидели в археологическом музее Спарты А это уже древние Микены и знаменитые Львиные ворота, построенные в XIII до н. Напомню, что Микены находятся на Пелопоннесе в 90 км от Афин. По легенде именно в Микенах жил царь Агамемнон, под чьим предводительством ахейцы пошли на Трою. Постамент, на который опираются львы, имеет следы, опять же, аккуратного распила Распил не сквозной, это видно с обратной стороны ворот Стены Микен сложены из таких плотно пригнанных к друг другу громадных валунов. В древности люди верили, что эти стены построили циклопы, а стены Микен называли циклопическими В Микенах "лего" мы уже не обнаружили, хотя увидели вот такие ровненнькие распилы Такое впечатление, что работали циркулярной пилой Вот каким инструментом делали такие аккуратные квадратные отверстия? А это уже микенские гробницы мегароны , на снимке так называемая могила царя Атрея Судя по всему, ровненькую фасочку под прямым углом на камнях, образующих вход в гробницу, сделали уже после того, как их сложили друг на друга. Что это мог быть за инструмент? Ни одно мало мальски важное дело не решалось без совета с Дельфийским оракулом, начиная с того, покупать ли холодильник, заканчивая, начинать ли бомбежки в Сирии войну Афин со Спартой. Со временем Дельфы превратились в своеобразную всегреческую ярмарку тщеславия: каждый город старался преподнести дары богам побогаче и поставить статуи и памятники повыше. На следующем снимке - храм для хранения даров от Афин. А вот и "лего" А вот и камушки с распилами Ну, а это уже сами Афины и развалины Акрополя. На нижнем снимке - Пропилеи, торжественный вход на Акрополь. Если присмотреться, на верхних блоках Пропилей можно увидеть наши "лего" На следующем снимке - главный храм Акрополя Парфенон. Элементы храма с "лего" показаны стрелочками Но самое интересное нас ждало на родине. Вернувшись из поездки по Греции, в первый же выходной мы поехали по своему излюбленному веломаршруту в Павловском парке. Сколько раз уже здесь были и, в том числе, у так называемого Мавзолея Супругу-благодетелю. Желая увековечить память покойного мужа, вдовствующая императрица Мария Федоровна, заказала нескольким архитекторам проекты памятника. В 1805 году летом была осуществлена закладка Мавзолея. Его возведением занимался каменных дел мастер К. Мемориальное сооружение без захоронения или, по-другому, ложное надгробие кенотаф было изваяно известным русским скульптором Иваном Петровичем Мартосом. В 1810 году состоялась торжественная церемония открытия Мавзолея. Сам Мавзолей Супругу-благодетелю размещен в глубине Павловского парка, в трудно проходимом лесу, на берегу оврага. Он выполнен в форме маленького греческого храма-простиля, с четырехколонным портиком. Колонны дорического ордера, выточенные из красного гранита, оттеняют серые мраморные капители. А вот и наши греческие "лего". Судя по всему "лего" - часть своеобразного декора древнегреческого храма. При этом этот декор был настолько характерен для украшения этих храмов, что архитекторы уже начала XIX века воспроизвели этот декор при строительстве Мавзолея, имитирующего такой типичный древнегреческий храм Ну хорошо, с "лего" вроде как разобрались, это, как и колоночки с желобками, судя по всему стандартизированный под древнегреческий ГОСТ элемент храмового декора в Греции классического периода именно поэтому, скорее всего, мы не увидели "лего" в древних Микенах.
Несмотря на это, администрация музея-заповедника "Изборск" до сих пор не разместила соответствующие информационные плакаты вблизи источников, подвергая опасности здоровье многочисленных туристов и паломников. В интернете я видел не мало информации, что вода из источников богата кишечной палочкой. Правда прочитал я про это уже по возвращению домой. Ну а там мы конечно попили эту воду, но вроде обошлось. Тьфу тьфу тьфу. А может нагнетают. Возраст ключей - около тысячи лет. Вернёмся в крепость. Самой высокой и мощной башней Изборской крепости, является Вышка, ее высота сегодня — 19 метров, но несколько веков назад она была еще выше - ее верх венчала деревянная пристройка, предназначенная для несения сторожевой службы. Башня Вышка, в окружении сельского пейзажа. На южной стороне крепости стоит Колокольная башня, которая защищала въезд в город и главные ворота крепости. Ну и жена рядом с Колокольной башней, для наглядности оборонительной мощи этих стен. А вот собственно фрагмент стены, что за иероглиф выложен кладкой в стене я так и не понял. А это, чуть-ли не единственные местные житили, которых мы встретили за время прогулок вокруг крепости. Талавская башня. Единственная башня, которая отличается от остальных. Все круглые, эта квадрат. Связано это с тем, что башня была построена позже других, в конце 15 - начале 16 века. На этом наши прогулки по окраином прекрасного Изборска подошли к концу, мы с женой устали по очереди носить на руках Полину, селу в машину и отправились дальше, изучать окрестности Псковской области. Следующим пунктом был город с экзотическим названием Остров. Это такой момент, когда от посещения места ожидаешь - очень много, а получаешь... Хотя про это в следующий раз. Ну и по традиции небольшая историческая справка. Основало город славянское племя кривичей и, по преданию, первоначально он назывался Словенском по имени предводителя кривечей Словена , а позднее был переименован в Изборск в честь Избора, сына Словена. Изборск стал главным городом этих краев еще до основания Пскова, став, однако, при княгине Ольге пригородом основанного ею в более выгодном месте — на реке Великой, Пскова. После объединения славян вокруг Киева Изборск платил дань киевским князьям, а изборяне участвовали в походах русичей на Византию, Болгарию и печенегов, вели торговлю с Чудскими землями по водному пути через Городищенское и Мальское озера. В начале XIII века, после распада Киевской Руси, Изборск стал пограничным сторожевым городом на западной окраине Новгородской земли, и с этого времени вплоть до начала XVI века часто подвергался нападениям и осадам со стороны рыцарей Ливонского ордена, шведов, немцев, поляков и др. В 1242 году, после победы русских дружин в Ледовом побоище, Изборск окончательно перешел к Псковщине, хотя соседи не оставляли попыток захватить лакомый кусочек на границе. Первоначально крепость была небольшой, деревянной, с единственной каменной башней - Луковкой, но уже к середине XIV века, с возрастанием стратегического значения крепости, знаменитый псковский посадник Шелога полностью перестроил крепостные сооружения, сделав их каменными, что превратило Изборск в мощный и хорошо укрепленный населенный пункт и позволило ему выдержать многочисленные немецкие осады XIV века. В те времена враги называли Изборск «железным городом». В середине XIV века в крепости был построен небольшой одноглавый Никольский собор. Очередной вехой в истории города стал 1510 год — он вместе со Псковом был присоединен к Москве. Утратив впоследствии в XVIII веке после Северной войны статус приграничного города, Изборск стал зачахать, в 1777 году понизился до статуса заштатного безуездного города Псковской губернии, а с 1945 года и вовсе стал селом Старый Изборск. Кстати, в 1920-1940 годах он входил в состав Эстонии. И напоследок, спасибо друзья, что читали мои заметки в этом году. Всех с наступающим новым годом. Побольше путешествий, больших и маленьких, добра и всего наилучшего. Первым местом, которое мы посетили, путешествуя по Псковской области, стали Печоры - старинный русский город, расположенный на самой западной границе России.